Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Норовистым сброшенный наземь конем
Воскликнул властитель Бахрам: «Поделом!
Я лошадь себе выбирать буду впредь
Такую, которой сумею владеть».
(Перевод К. Чайкина)
Гулистан и Бустан отличает афористичность стиля, обилие авторских пословиц и поговорок, созданных по образцу фольклорных, что следует считать проявлением индивидуальной манеры Са‘ди. Ту же специфику можно отметить и в его лирических произведениях, то есть жанрах средневековой поэзии, в которых назидательные мотивы отнюдь не всегда приветствовались.
Широта тематики, богатство содержания и высокие художественные достоинства обеспечили дидактике Са‘ди небывалую популярность. Появились многочисленные ответы-подражания Гулистану, самым известным из которых можно считать «Весенний сад» (Бахаристан) Джами (XV в.). Следует упомянуть также «Книгу смятенного» (Китаб-и паришан) Ка’ани (XIX в.), а также менее известные произведения – «Путевой запас странствующих» (Зад ал-мусафирин) Мира Хусайни (XIV в.) и «Картинная галерея» (Нигаристан) Джувайни (XIV в.).
Назидательный характер присущ также большинству произведений, включенных Са‘ди в разделы касыд, особенно – персидским касыдам, многие из которых озаглавлены переписчиками «Проповедь и наставление» (Мува‘иза ва насихат), «В назидание» (Дар панд ва андарз). Встречаются среди касыд Са‘ди и вполне традиционные стихотворения, открывающиеся зачинами любовного или сезонного характера, а также славословия покровителям автора и восхваления родного города Шираза.
И все же наибольшее количество касыд поэта носит философско-дидактический характер и продолжает традицию, заложенную в этой форме поэзии Насир-и Хусравом. Они содержат размышления о быстротечности земной жизни, о предназначении человека, о его пороках и добродетелях, о мудрости и невежестве. Вот начало одной из таких касыд:
В глазах совершенных людей сила не в богатстве:
Богатство – лишь до края могилы, а после этого – деяния.
Из слов, что я скажу тебе со всем возможным красноречием,
Ты либо извлечешь совет, либо они вызовут у тебя скуку.
[Только тому, кто] способен слушать, следует давать совет,
Если нет разумного слушателя, что толку в красоте речи!
Глаза, уши и рот еще не есть человек,
Если так, то он походит на настенное изображение.
Давать совет всему миру все равно, что ветер запереть
в клетке,
А для слуха невежды он – вода в решете.
Не привязывайся сердцем, о мудрец, к этой переправе смерти,
Ведь люди разумные не доверяют бренному миру.
Другая касыда назидательного содержания интересна тем, что на нее отозвался газелью еще один великий поэт Шираза – Хафиз. Это один из немногих случаев, когда ответ на известное произведение предшественника составляется в другой поэтической форме, хотя на ту же рифму и в том же размере.
Касыда Са‘ди начинается такими стихами:
Мир построен на основе воды, а жизнь – на основе ветра,
Я – раб величия того, кто не привязывается к ним сердцем.
Мир не стоит на месте, и благословенна [лишь] душа человека,
Который в мире оставил о себе добрую память.
Обитель вечного счастья – блаженство загробной жизни,
Посмотри на твердую землю, когда возводишь на ней [здание].
Какое может быть веселье в этом саду, ведь ветер смерти
Вырвет с корнем самшитовый стан.
Хафиз в своей газели развивает те же мотивы быстротечности человеческой жизни и бренности земного бытия в ином ключе, «в духе риндов», соединяя мотивы традиционной дидактики в жанре зухдиййат (упоминание имен ушедших царей) с заимствованиями из арсенала философских четверостиший Хайама:
Что есть тайное винопитие и наслаждение? —
Дело безосновательное.
Встали мы в ряды риндов, и будь что будет!
Развяжи на сердце узел и не думай о небосводе,
Ведь ни один мудрец своей мыслью этот узел не развязал.
Не удивляйся переменчивости судьбы, ведь небеса
Помнят тысячи тысяч таких сказок.
Винные чаши бери с почтением, ведь они сделаны
Из голов Джамшида, и Бахмана, и Кубада…
Я до сих пор вижу, как в тоске по устам Ширин
Растут тюльпаны из кровавых слез Фархада.
Наибольший вклад в совершенствование лирической традиции Са‘ди внес в жанре газели. Стихотворения этой формы составляют, пожалуй, самый объемный раздел в его Куллийате. Сам автор разделил собрание своих газелей на пять самостоятельных сборников, имеющих названия и посвященных разным правителям из династии Атабеков Фарса. В названиях, по всей видимости, отразилась определенная эстетическая оценка, которую Са‘ди дал своим лирическим произведениям. Сборники названы так: «Благородные [газели] (Таййибат)», «Удивительные [газели]» (Бада‘и), «Перстневые [газели]» (Хаватим – т. е. «помеченные перстнем с печатью» или «образцовые»), «Старинные газели» (Газалиййат-и кадим) и «Пестрые [газели]» (Муламма‘ат). В современных изданиях Газалиййата Са‘ди стихотворения публикуются в порядке рифм, но снабжаются специальными литерами, указывающими на то, из какого собрания та или иная газель.
Творчество Са‘ди знаменует завершение синтеза суфийской и светской традиции газели. Эта форма, популярность которой постоянно росла начиная с XII в., под пером великого поэта обрела свой канонический вид. Используя разработанный суфиями символический язык, автор придает ему изящество, отточенность и совершенство, культивирует виртуозность формы, принятую в придворной поэзии. Своеобразием манеры Са‘ди в газели следует считать тот назидательный дух, которым проникнуты все произведения этого автора. Газель, по мнению средневековой литературной критики, в наименьшей степени допускала проникновение дидактических мотивов. Благодаря индивидуально-авторским достижениям Са’ди газель принимает и адаптирует в своем каноне изящные афоризмы, шутливые и серьезные советы, моральные сентенции, которые особым образом перестраиваются и начинают функционировать по внутренним законам ее поэтики. Са‘ди сильнейшим образом повлиял на следующие поколения творцов газели, которые стали ориентироваться на его стихи как на образец.
Опираясь на традиционную суфийскую этику и концепцию «совершенного человека» (инсан ал-камил), Са‘ди пытается создать универсальную модель добродетельной личности, несущей благо себе и окружающим. По-видимому, поэт исходил из
