«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана - Александр Викторович Мелехин
В путевых заметках двух других послов Южно-Сун-ской державы Пэн Да-я и Сюй Тина мы читаем: «Когда они хотят сделать [какое-либо] дело, то говорят: „Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) учит так“. Когда же они уже сделали [какое-либо] дело, то говорят: „[Это] знает Небо!“ [У них] не бывает ни одного дела, которое не приписывалось бы Небу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.). Так поступают все…»[154]
Плано Карпини в своей «Истории монголов» подтверждает наблюдения своего предшественника: «Они [монголы] веруют в единого Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений…»[155]
Именно в такой атмосфере проходило мировоззренческое становление Тэмуджина-Чингисхана, важнейшие элементы которого, помимо условий материальной и социальной жизни общества монгольских кочевников XII–XIII вв., определили, во-первых, поведанная его родителями легендарная генеалогия («классификационное родство»), в которой обосновывалось «небесное избранничество» его прародителей, в первую очередь его «золотого рода» — хиад-боржигин, а значит, и его самого; во-вторых, традиционные верования монголов — тэнгрианство, «претворенное» в повседневном быту монголов; наконец, в-третьих, социальные нормы регулятивной системы родоплеменного общества древнемонгольских кочевников, «входившие в саму жизнедеятельность людей, выражая и обеспечивая социально-экономическое единство рода, племени»[156], находившие свое выражение в пришедших из глубины веков мифах, традициях, обычаях, ритуалах, обрядах и регулировавшие в Монгольском улусе, а затем и в улусе «Хамаг Монгол» за неимением законов[157]взаимоотношения между сородичами[158].
Впоследствии мировоззренческая система нашего героя сформировала его жизненные ценности, идеалы и принципы; определила религиозные убеждения, правовые и моральные нормы поведения, которыми он руководствовался по жизни. И все это, вместе взятое, обусловило его жизненные цели и деяния.
Несомненно, важнейшей целью его жизни стали создание Великого Монгольского Улуса и формирование «Книги Великой Ясы».
В следующей главе, продолжая рассказ о процессе формирования и дальнейшего развития религиозно-мифологического мировоззрения Чингисхана, повествуя о его деяниях, направленных сначала на воссоздание улуса «Хамаг Монгол», а затем и на объединение всех монгольских племен, мы выявим не только исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, но и социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы», а также попытаемся восстановить хронологию этого процесса.
Глава 2
Исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы» (80-е гг. XII в. — 1206 г.)
Поелику Всевышний (Тэнгри. — А. М.) отличил Чингисхана умом и рассудком от его сотоварищей и возвысил его над царями мира по бдительности и могуществу то он без утомительного рассмотрения летописей и без докучного сообразования с древностями единственно из страниц своей души изобретал то, что известно из обычаев гордых хосроев и что записано о порядках фараонов и кесарей, и из ума-разума своего сочинял то, что было связано с устройством стран и относилось к сокрушению мощи врагов и к возвышению степени своих подвластных…
А. -М. Джувейни[159]
Когда монголы осознали свое положение, весьма подавленные своей несчастной и бедной жизнью, они обратились к помощи Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), Создателя неба и земли, и заключили с ним великое соглашение, повинуясь его повелениям. По приказанию Бога им явился ангел в виде орла с золотыми перьями и заговорил их собственной речью и языком с вождем, которого звали Чанкез (Чингис)… Затем ангел сообщил им все повеления Бога, которые сами они называют Ясак.
Инок Магакия[160]
Помимо указанных выше факторов, на процесс мировоззренческого становления юного Тэмуджина, несомненно, повлияли случившиеся тогда в жизни его семьи печальные события. В чреде этих событий особое место занимает происшествие, которое закончилось трагично и для его отца, Есухэй-батора, и для всей семьи.
«Когда исполнилось Тэмуджину девять лет, Есухэй-батор отправился вместе с ним к родичам жены — олхунудам — сватать сыну невесту», — так автор «Сокровенного сказания монголов» начал описание традиционного для монголов ритуала сватовства и последовавших за ним событий.
Как явствует из известия автора «Сокровенного сказания монголов», Есухэй-батор в соответствии с требованием экзогамии отправился сватать сыну невесту к родичам жены — олхунудам, которые ответвились от племени хонгирад[161].
По пути им повстречался Дэй сэцэн из племени хонгирад. Есухэй-батор и Дэй сэцэн называли друг друга сватами. Дело в том, что между племенем хонгирад и племенами нирун-монголов, в первую очередь хиад-боржигинами, издревле, со времен Хабул-хана, жена которого была хонгирадка, существовал нерушимый, клятвенный договор, в соответствии с которым знатные хиад-боржигинские юноши брали в жены девушек-хон-гирадок, а высокородные дочери выдавались замуж за хонгирадских юношей. И на этот раз Дэй сэцэн предложил свату Есухэю взглянуть на его дочь по имени Бортэ.
Та понравилась Есухэй-батору, и он сосватал ее своему сыну Тэмуджину
Вскоре «отдал Есухэй-батор свату Дэй сэцэну в подарок заводного коня своего[162] и, оставив сына в зятьях[163], отправился восвояси» [164].
Домой он вернулся едва живой. Очевидно, Есухэй-батор был отравлен татарами, в стане которых он останавливался по пути, чтобы утолить жажду. Душеприказчиком умиравшего Есухэй-батора стал Мунлиг, сын старика Чарахи из рода хонхотан.
«Призвав его к себе, Есухэй-батор молвил: „Послушай, Мунлиг! Дети — малолетки у меня. А Тэмуджина, старшего из них, оставил я у свата Дэй сэцэна. Но по пути домой в татарском стане я был отравлен. О, как же худо мне! Так позаботься ты, мой верный Мунлиг, о сиротах моих и вдовах. И сына, Тэмуджина моего, немедля восвояси привези…“ И, заповедав Мунлигу сие, он опочил»[165].
Имеющиеся в нашем распоряжении древние источники не оставляют и тени сомнения в том, что вплоть до кончины Есухэй-батора (примерно в 1171 г.) «он был государем большинства монгольских племен. Его старшие и младшие родичи, то есть дядья и двоюродные братья, все [были ему] послушны и подвластны и единодушно из своей среды поставили его на царство. Он был причастен к отваге и храбрости. [Есухэй-батор]много воевал и сражался с другими племенами монголов, и в частности с племенами татар, точно так же с хитайскими (чжур-чжэньскими. — А. М.) эмирами и войсками. Молва о нем распространилась в окрестностях, имя его прославилось, и стал он признаваем и почитаем у всех»
