Валерий Сойфер - Власть и наука
Так или иначе, но благодаря высказываниям Максимова в 1929 году в "Сельскохозяйственной газете" скептицизм всех ученых, отвергших практическую целесообразность применения приема холодовой обработки проростков пшеницы, был отвергнут.
Заметим, что сам факт переноса научных дискуссий из лабораторий на страницы газет был явлением экстраординарным. Впервые в столь явной форме власти - руководители наркоматов через органы информации оказали силовое давление на ученых и, не принимая во внимание их предостережения, объявили, что открытие Лысенко уже состоялось.
Для Лысенко же это был наглядный урок того, как власти подходят к оценке его новаторств. Еще не было получено ни одного убедительного факта положительного влияния яровизации на урожай, еще ни одного опыта и поставлено не было, а орган Наркомата земледелия от своего имени и, полностью отвергнув предостережения ученых, заявлял, что метод Лысенко "СТРАХУЕТ ХЛЕБА". Конечно, такое отношение не могло не подталкивать Лысенко на новые шаги в том же направлении.
Газетные шапки уже кричали о гарантированном урожае, гипотезу смело характеризовали как "новое завоевание". Поэтому закономерно, что заключая дискуссию, триумфатор Лысенко 7 декабря 1929 года в солидной по объему статье (107) уже никакими сомнениями не терзался. Самим фактом публикации заключительной статьи в дискуссии редколлегия газеты приравнивала Лысенко к ведущим ученым страны, а в глазах партийного и административного руководства он, конечно, вставал выше всех дипломированных спецов старой выучки, вынужденных теперь лишь скромно следовать в фарватере высказываний крестьянского самородка-гения, заботящегося о главном - как быстрее поставить достижения передовой науки на службу народу.
Лысенко в этой статье уже настаивает на приоритетности своего "открытия". В начале он называет свое предложение "методом озимости" и высказывает претензию, что разработал особую "гипотезу озимости" (44), отличную от метода "холодного проращивания", который до него развивали Гасснер, Максимов и другие физиологи:
"Вопрос об "озимости" открывает действительно громадные перспективы перед сельским хозяйством многих районов нашего Союза. Однако здесь необходимо внести определенность и ясность, так как некоторые, даже видные научные силы, смешивают метод "холодного проращивания" Гасснера и метод "озимости" растений, предложенный мной" (108).
В заключительной части статьи он делает широковещательное заявление о практической ценности своего открытия:
"Гипотеза "озимости" растений открывает еще большие перспективы, в сравнении с которыми опытные посевы озими весной будут являться только маленькой частичкой всех тех практических возможностей, которые может дать этот метод в сельском хозяйстве... Это открывает перед нами реальные широкие возможности найти сорта более ранние, более урожайные для ярового клина, чем те плохие яровые пшеницы, которые во многих районах СССР дают теперь слишком пониженный сбор... Над этими вопросами сейчас энергично работают уже Украинский Генетический институт и Азербайджанская сельскохозяйственная опытная станция, положительные результаты которых, вероятно, станут общим достоянием в самом ближайшем будущем" (109).
Уверенные обещания свидетельствовали, что из маленького сотрудника ганджийской станции вырос влиятельный деятель, диктатура его власти в советской биологии началась.
Агроном превращается в заведующего научной лабораторией
и изобретает анкетный метод "науки колхозно-совхозного строя"
Через несколько месяцев, не проведя никаких дополнительных опытов и не получив никакого подкрепления своим пока еще предварительным данным, Лысенко начинает утверждать, что открыл вообще новое явление живой природы - превращение любых озимых культур в яровые.
Не накормив никого плодами своего открытия, но заставив заговорить о себе советскую прессу в самых восторженных тонах, Лысенко добился многого для себя лично. В конце 1929 года ему удается перескочить сразу через много ступенек, обязательных в послужном списке любого научного работника. Специальным постановлением Наркомзема Украины для него создают большую лабораторию в Одесском Институте селекции и генетики - одном из ведущих в стране научных учреждений такого профиля, руководимом крупным ученым академиком АН УССР Андреем Афанасьевичем Сапегиным. Из младшего специалиста опытной станции Лысенко одной строкой в наркоматском приказе был превращен в заведующего лабораторией академического института. Вот как он об этом вспоминал:
"По постановлению Наркомзема была создана в Украинском институте селекции (Одесса) специальная лаборатория, а потом отдел по разработке этого вопроса. Для проверки и дальнейшей разработки выдвинутой нами идеи управления длиной вегетационного периода сельскохозяйственных растений наряду с созданной лабораторией были втянуты в 1930 г. сотни опытников-колхозников и работников совхозов" (54).
Теперь у него открылась возможность начать методичную научную проверку своей идеи о переводе озимых в яровые. Однако этого не случилось. Вместо этого все силы снова были брошены на далекие от научных упражнения по сбору и суммированию большей частью фальсифицированных отчетов колхозов и на расширение газетной шумихи.
До наступления весны 1930 года Лысенко пытается организовать пропаганду своего метода в близлежащих колхозах. Новому селу, заявил он, нужна новая наука, которую он и начал создавать. Сотрудники его лаборатории включились в необычную работу. Они разослали в колхозы и совхозы письма с призывами как можно шире применять яровизацию озимой пшеницы и сообщать в Одесский институт результаты. А чтобы облегчить учет испытаний, были приложены анкеты с готовыми графами, в которые предлагалось внести цифры о количестве яровизированных семян, площадях посевов, указать время появления всходов (форма ╧1), начала и конца колошения (форма ╧2), конца созревания, данные по обмолоту и собранному урожаю (форма ╧3).
Сама идея составления анкет ничего в себе дурного не содержала. Собранные данные, возможно, могли дать ответ на ряд вопросов. Но вовсе не это надлежало делать Лысенко. Совсем иных данных ждали от него ученые (и, говоря выспренне, хотя и точно, НАУКА И ВЛАСТЬ ). Поскольку никакого опыта Лысенко, о котором кричали газеты, еще проведено не было, нужно было срочно поставить этот опыт, хотя бы задним числом получить нужные результаты, а потом уже думать о внедрении доказанных в опыте предложений в практику.
Сфера деятельности, в которую столь стремительно, благодаря газетной шумихе и покровительству Наркоматов земледелия, внедрился Лысенко, имела свои законы. Став ученым, он должен был им следовать, иначе научной его работу просто нельзя было считать. Известно, что перед тем, как ставить опыт, нужно сформулировать рабочую гипотезу, которую данный опыт должен подтвердить или отвергнуть. Затем надлежит выбрать метод экспериментального доказательства гипотезы, адекватный поставленной задаче. Не стоит разбивать лоб в потуге исхитриться и взвесить атом на базарных весах. Заниматься этим волен каждый, но к науке это отношения не имеет. Ученый обязан предложить метод научного исследования, реально приложимый к данной проблеме на практике.
Требуется также разработать схему опыта, и здесь на первый план выступает продумывание контрольных экспериментов, в сравнении с которыми только и можно что-то утверждать. Неправильно выбранные контроли нередко сводят на нет даже вроде бы удавшиеся опыты. Когда результат сравнивать не с чем, это уже не результат. Работу надо начинать сначала.
Только после этого можно приступать к сбору данных. На этом этапе ученые должны знать степень точности ставящейся ими задачи, ибо от этого зависит, сколько раз нужно повторить опыты, какой объем информации будет достаточным, чтобы удовлетворить критерию заданной точности. Например, при испытаниях технических устройств вероятность поломки может быть оценена, скажем, в пяти или десяти повторах опыта. А вот если проверяют действие нового лекарства всего на десяти или даже ста больных и находят, что лекарство способствует выздоровлению, это еще не значит, что лекарство безопасно и полезно. Если при более широком его применении у каждого пятисотого или тысячного пациента появятся осложнения или будут выявлены серьезные побочные эффекты, это будет указанием на невозможность использования препарата как лекарства. Значит, в зависимости от поставленной задачи должна меняться точность испытаний. Иначе, в спешке, можно проскочить мимо ошибки. Эти примеры показывают: то, что годится для опытов с бездушными предметами, не подходит для экспериментов с людьми. То же правило действует и в отношении растений: если в девяти случаях из десяти изучаемая гипотеза оправдывается, а в одном случае из десяти проваливается, то на практике это может привести к тому, что каждое десятое поле вместо прибавки урожая даст недород.
