Артур Конан-Дойль - Письма Старка Монро
- Лучший фармацевт в мире! - воскликнул Колингворт, ударив ее по плечу. - Видите, как мы действуем, Монро. Я пишу рецепты и ставлю на нем значок, показывающий, сколько нужно взять за лекарство. Пациент отправляется с этим рецептом через коридор и подает его в окошечко. Гетти выдает лекарство и получает деньги. Теперь пойдем очищать дом от этих господ...
Я не сумею дать вам представление о веренице пациентов, один за другим проходивших через кабинет и направлявшихся - одни веселые, другие испуганные - через коридор, с рецептами в руках. Приемы Колингворта были вне всякого вероятия. Я хохотал так, что боялся, как бы стул не развалился подо мною. Он рычал, бесновался, ругался, выталкивал пациентов, хлопал их по спине, стучал ими об стену, а по временам выбегал на лестницу и обращался к ним en masse. В то же время, следя за его предписаниями, я не мог не заметить быстроты диагноза, проницательности ученого, смелого и необычного применения лекарств, и должен был согласиться, что он был прав, утверждая, что его прикрывают солидные основания успеха.
Некоторым из пациентов он и сам не говорил ни слова, и им не позволял молвить слово. С громогласным "цыц" он бросался на них, хватал их за шиворот, выслушивал, писал рецепт, а затем, схвативши их за плечи, выталкивал в коридор. Одну бедную старушку он совсем оглушил своим криком. "Вы пьете слишком много чаю! - орал он. - Вы страдаете чайным отравлением". Затем, не дав ей сказать слова, потащил ее к столу и положил перед ней "Врачебное законодательство" Тайлора. "Кладите вашу руку на эту книгу, гремел он - и клянитесь, что вы две недели не будете пить ничего, кроме какао". Она поклялась, возведя очи горе, и тотчас была выпровожена с рецептом. Я могу себе представить, что эта старушка до конца дней своих будет рассказывать о том, как она была у Колингворта; и понимаю, что деревня, в которой она живет, пришлет к нему новых пациентов.
Другой грузный субъект был схвачен за шиворот, вытащен из комнаты, потом вниз по лестнице, и в заключение на улицу, к великой потехе остальных пациентов. "Вы едите слишком много, пьете слишком много и спите слишком много, - крикнул ему вслед Колингворт. - Сшибите с ног полисмена, и когда вас выпустят, приходите обратно".
Когда в половине пятого был выпровожен последний пациент и мы подсчитали в аптеке сбор, всего оказалось тридцать два фунта восемь шиллингов и шесть пенсов.
Мы отправились домой, и это возвращение показалось мне самой экстраординарной частью этого экстраординарного дня. Колингворт торжественно шествовал по главным улицам, держа в вытянутой руке полный кошелек. Жена его и я шли по бокам, словно двое служак, поддерживающих жреца. Прохожие останавливались поглазеть на наше шествие.
- Я всегда прохожу через докторский квартал, - сказал Колингворт. Теперь мы идем через него. Они все сбегаются к окнам, скрежещут зубами и беснуются.
- Зачем же ссориться с ними? Почему не наживать деньги своей практикой, оставаясь в то же время в добрых отношениях с своими собратьями по профессии? - спросил я. - Или вы думаете, что эти две вещи несовместимы?
- Несовместимы. Зачем играть комедию? Мои приемы все непрофессиональны, и я нарушаю правила медицинского этикета так часто, как только могу. Весь этот этикет придуман только для того, чтобы удерживать всю практику в руках стариков, - чтобы оттереть молодежь и не дать ей протиснуться вперед. А, Монро, что вы скажете на это?
Я мог ответить только, что, по моему мнению, он слишком низко ценит свою профессию, и что я совершенно не согласен с ним?
- Ну, дружище, вы можете не соглашаться, сколько вам угодно, но если вы хотите работать со мной, то должны послать этику к черту.
- Этого я не могу сделать.
- Ну, если вы такой белоручка, то можете и отчаливать. Мы не можем удерживать вас насильно.
Я ничего не ответил; но вернувшись домой, уложил чемодан, решив вернуться в Йоркшир с ночным поездом. Колингворт вошел в мою комнату и, увидав мои сборы, рассыпался в извинениях, которые удовлетворили бы и более щекотливого человека, чем я.
- Действуйте, как вам заблагорассудится, дружище. Если вам не нравится мой путь прокладывайте свой.
Таким образом дело уладилось, но я очень опасаюсь, Берги, что это только начало целой вереницы столкновений. Я предчувствую, что рано или поздно мое положение здесь станет невыносимым. Во всяком случае попытаюсь выдержать как можно дольше. Вечером случилось маленькое происшествие, настолько характерное, что я должен рассказать вам о нем. У Колингворта есть духовое ружье, стреляющее маленькими стрелками. С ним он практикуется на расстоянии двадцати футов: длина задней комнаты. Мы стреляли в цель, и он спросил меня, согласен ли я держать полпенни между большим и указательным пальцем, с тем, чтобы он выстрелил в него. Так как полпенни не оказалось под рукой, то он достал из жилетного кармана бронзовую медаль, и я стал держать ее вместо цели. "Клинг"! - последовал выстрел, и медаль покатилась по полу.
- В самый центр, - сказал он.
- Напротив, - ответил я, - вы совсем не попали в нее.
- Совсем не попал? Должен был попасть.
- Уверяю вас, нет.
- Где же стрела в таком случае?
- Вот она, - сказал я, показывая ему окровавленный палец, из которого торчала стрелка.
Я никогда в жизни не видел человека в таком отчаянии. Он осыпал себя такими упреками, точно отстрелил мне руку. Миссис Колингворт побежала за теплой водой, стрелка была извлечена щипцами и палец перевязан.
Пока шла возня с пальцем (Колингворт все время стонал и корчился), взгляд мой случайно упал на медаль валявшуюся на ковре. Я поднял ее и прочел надпись: "Джэмсу Колингворту за спасение погибающих. Янв. 1879".
Он в ту же минуту вернулся к своим чудачествам.
- Что? Медаль? Разве у вас нет? Я думал, у каждого есть такая. Это был маленький мальчик. Вы не можете себе представить сколько хлопот мне было бросить его в воду.
- Вы хотите сказать, вытащить из воды.
- Милейший, вы и впрямь не понимаете, в чем дело! Всякий может вытащить из воды ребенка. Бросить в воду, - вот в чем затруднение. За это выдают медаль. Затем нужны свидетели, которым приходится платить четыре шиллинга в день и кварту пива по вечерам. Нельзя же просто схватить ребенка, притащить его на мост, и швырнуть в воду. Приходится водиться с родителями. Приходится вооружаться терпением и ждать подходящего случая, Я схватил ангину, прогуливаясь взад и вперед по Авонмутскому мосту, прежде чем подвернулся удобный случай. Это был глупый толстый мальчишка, сидел он на самом краю и удил рыбу. Я поддал ему сзади ногой, и он отлетел на невероятное расстояние. Вытащить его было трудно, потому что его удочка дважды обвернулась вокруг моих ног. Однако все обошлось благополучно. Мальчик явился ко мне на другой день благодарить и сказал, что он нисколько не пострадал, если не считать синяка на пояснице. Родители его посылают мне домашнюю птицу каждое Рождество.
Я сидел, опустив палец в теплую воду, и слушал его болтовню. Кончив, он побежал за табаком, и мы слышали раскаты его хохота на лестнице. Я все еще рассматривал медаль, которая, судя по оставшимся на ней следам, часто служила мишенью, когда почувствовал, что кто-то тихонько дергает меня за рукав; это была миссис Колингворт, которая серьезно смотрела на меня с очень грустным выражением на лице.
- Вы слишком серьезно относитесь к тому, что говорит Джэмс, - сказала она. - Вы не вполне знаете его, мистер Монро. Вы не хотите посмотреть на вещи с его точки зрения, а без этого вы никогда не поймете его. Не то чтобы он говорил неправду, но фантазия его возбуждается, и юмористическая сторона идеи увлекает его, - все равно, говорит ли он против себя, или против других. Мне грустно видеть, мистер Монро, что единственный человек в мире, к которому он питает дружбу, до такой степени неверно понимает его, так как часто, когда вы молчите, ваше лицо ясно говорит о том, что вы думаете.
Я мог только ответить, что очень сожалею, если неправильно сужу о ее муже в каком бы то ни было отношении, и что вряд ли кто выше меня ценит некоторые его качества.
- Я видела выражение вашего лица, когда он рассказывал нелепую историю о мальчике, которого будто бы сбросил в воду, - продолжала она, и с этими словами протянула мне клочок газеты. - Вот, прочтите это, мистер Монро.
Это была газетная вырезка с описанием случая с ребенком. Достаточно сказать, что все произошло совершенно случайно, и что Колингворт действительно вел себя геройски, и был вытащен из воды без чувств вместе с ребенком, которого держал так крепко, что освободить его удалось только после того, как его привели в чувство. Я доканчивал чтение, когда мы услышали его шаги на лестнице, и она выхватила у меня листок, спрятала его на груди, и мгновенно превратилась в прежнюю безмолвную, осторожную женщину.
Письмо седьмое
Бреджильд,
6 апреля 1882 г.
Мне всегда кажется, дорогой Берти, что я имею сообщить вам целую кучу вещей, а как начнешь соображать, выходит, в конце концов, очень немного.
