Василий Васильевский - Печенеги
Ожидая общего движения печенегов, император Алексей — принимавший посольство, по-видимому, еще в Голое — перешел, вслед за главною армией, горные проходы и направился к городу Плискову. Печенеги, как голодные волки, рыскали кругом византийского войска и перехватывали мелкие фуражирные отряды, убивая и забирая в плен людей. Двигаясь далее к северу, греки подошли к Дерстру (Силистрии) и остановились лагерем в 24 стадиях от города на речке, впадающей в Дунай. Вдруг со стороны, откуда их не ожидали, толпой налетели со своим обычным криком и ревом отчаянные печенежские наездники, ворвались в лагерь, проскакали до самой императорской палатки и произвели страшную суматоху и беспорядок, среди которых опрокинута была императорская палатка, выхватили несколько пленников и, без особенного вреда для себя, удалились. Император Алексей после этого переменил позицию и, совсем придвинувшись к Дерстру, начал правильную осаду. При помощи стенобитных машин город был взят; но два замка, возвышавшиеся над ним, представляли непреодолимую твердыню; в них засели родичи Татуша, давно известного нам властителя дунайских берегов. Сам Татуш, узнав о приближении императора с армией и предвидя осаду, ушел за Дунай к половцам. Он хотел убедить их подать руку помощи единоплеменному печенежскому народу.
Несмотря на отсутствие главного вождя, его «родичи» держались упорно, и Алексей счел за лучшее снять осаду. Впрочем, он продолжал держаться дунайского берега, опираясь на флот, который мог всегда оказать существенную услугу, как при нападении, так и при отступлении; византийская армия именно здесь, по мысли Алексея, должна была дать сражение печенегам, приход которых ожидался. Главный печенежский стан, главное средоточие их силы находилось по-прежнему в холмистой местности на юг от Великой Преславы (между Шумлой, Варной и Балканами?); здесь был сооружен их лагерь. Опять, вследствие убеждений со стороны своих молодых советников (Палеолога, Маврокатакалона), император Алексей отказался от своего первоначального плана и решился предпринять экспедицию на юг к прежней столице болгарских царей, находившейся теперь во власти печенегов. Может быть, ожидаемое прибытие половцев осталось не без влияния на такое решение. Очевидно, что греческая армия могла очутиться, оставаясь на Дунае, между печенегами, которые прейдут с юга, и половцами, которых приведет Татуш. Палеолог и Катакалон рассуждали, что, овладев Преславой, византийцы могут стать твердою ногою на севере Балканского хребта и что, постоянно тревожа печенегов, пресекая им все средства к грабежу и, следовательно, пропитанию, можно будет окончательно выжить их из Болгарии.
Утром, с соблюдением всех предосторожностей, в полном боевом порядке двинулась византийская армия от Дерстра к югу; но враги были гораздо ближе, чем о них думали. Скоро появилась на пути отступления целая орда печенегов. Впереди скакали всадники, которые сейчас же начали задирать греков; сзади тянулись печенежские арбы с женами и детьми. Началась жестокая битва. Сам император стоял в центре своего войска, окруженный родственниками и отрядом франков, которым начальствовал его брат Адриан; сверх того Алексей избрал еще шесть человек, которым специально вверил охрану своей особы; в числе их были два сына покойного императора Диогена и начальник варяжской дружины Нампит. На левом крыле начальствовал кесарь Никифор Мелиссин[50], зять императора по сестре, на правом, кроме Татикия, стояли Уза и Карачи со своими соплеменниками, то есть, узами, оставшимися на службе византийской. Почти целый день длился бой; с обеих сторон пало немало убитых, в числе их был сын Диогена — Лев, который, увлекшись военным пылом, подскакал слишком быстро к печенежским телегам и был оттуда поражен смертельным ударом; то же самое едва не случилось с братом императора Адрианом.
Исход сражения оставался нерешенным до самого вечера, когда вдруг появились вдали новые толпы печенегов в числе 36 тысяч, спеша на помощь к своим. Тогда византийцы не устояли и обратились в бегство. Напрасно Алексей пытался удержать их; он стал впереди своего отряда, держа в одной руке обнаженный меч, в другой — распущенный в виде знамени омофор Влахернской Богоматери, столько раз спасавший греческую столицу от варваров. Покинутый своей армией, оставаясь только с двадцатью воинами, император подвергался большой опасности. Трое пеших печенегов бросились на него; один схватил его за ногу, двое других держали узду его лошади. Сильные мышцы спасли Алексея: один из врагов потерял руку, другой, пораженный ударом, повалился на землю, третий обратился в бегство. Протостратор Михаил Дука, оглянувшись кругом и не видя нигде поддержки, призвал императора позаботиться о своей жизни. Алексей с жаром отвечал, что предпочитает смерть постыдному бегству. Но, получив напоминание о долге императора, который не имеет права жертвовать своею жизнью, как простой солдат, и от жизни которого зависит судьба государства и самая возможность поправить беду в будущем, Алексей последовал общему примеру. С большим трудом, с опасностью на каждом шагу, после нескольких встреч с преследующими греков печенегами, причем Алексей снова доказал силу своего плеча и ловкость в обращении с мечом, удалось ему с протостратором Михаилом избегнуть плена, отделавшись неопасною, хотя оставившею надолго сильную боль контузией[51]. Он принужден был, для сохранения драгоценной святыни, которая в сражении служила ему знаменем, спрятать омофор Богородицы в густой траве на пути своего бегства. Ночью прибыл император в Голою, по другую сторону Балкан, а через день явился в Верое.
В Верое (Эски-Загра) явился к Алексею один из вернейших его друзей и советников, Георгий Палеолог, отставший во время бегства. Палеолог рассказывал, что он обязан спасением своей жизни только чуду. Его загнанная лошадь пала, печенеги преследовали его по пятам, но в самую критическую минуту какое-то сверхъестественное существо явилось ему в образе епископа Халкидонского и подвело ему коня, на котором Палеолог и успел ускакать от погони. Чудесный конь был потом все-таки убит под беглецом печенежскою стрелой, и Палеолог более десяти дней скрывался в горах у одной бедной вдовы. Анна Комнина, веруя в чудо, искренно недоумевает, как могла небесная сила избрать для своего проявления образ епископа, который не был приятен ее отцу и заподозрен был в неправильном понимании некоторых богословских вопросов.
Не все были так счастливы, как император Алексей и Георгий Палеолог. Число византийцев, доставшихся в пленники печенегам, было весьма велико; в этом числе были такие знатные лица, как зять императора кесарь Никифор Мелиссин. Печенежские князья, раздраженные нападением Алексея на их улусы, думали о самой варварской мести и хотели перерезать всех пленных греков без исключения. К счастью, первобытные формы печенежского политического устройства требовали в важных делах всенародного согласия на вече. Печенежский комент, в истории св. Бруно являющийся таким свирепым, на этот раз восстал против жестокого решения своих ханов: пусть лучше император выкупит пленных; ради своих родных он, конечно, не откажется дать выкуп богатый. Кесарь Никифор, из опасения за свою жизнь «поощрявший» печенегов к такому решению, написал императору в Верою об условиях выкупа. Много убыло казны из константинопольского казначейства для удовлетворения корыстолюбивых варваров.
Печенеги умели ценить византийские дукаты с тех самых пор, как греческая монета явилась на свет с этим названием (то есть уже со времен Константина Дуки); они знали также достоинство шелковых тканей с фивских и коринфских фабрик; но на этот раз богатство принесло несчастие печенегам. Едва они успели поделить свои барыши, как явились куманы, приведенные Татушем (который, как сказано было, отправился искать их помощи). Половецкие ханы, которые до сих пор грабили больше небогатые города и села русские, поражены были удивлением и завистью при виде сокровищ, доставшихся их соплеменникам, и потребовали нового дележа в пользу половцев, совершивших такой далекий путь. Нужно признать, что соображения и мотивы, которые кесаревна Анна влагает в уста опоздавших помощников, весьма согласны с обстоятельствами и характером действующих лиц. «Мы оставили свои вежи, — говорили куманы, — проехали такое пространство, чтобы поспешить на помощь вам. Мы готовы были разделить все опасности, следовательно, имеем право рассчитывать на все выгоды счастливой победы. Мы, со своей стороны, сделали все, что от нас требовалось: нельзя после этого отпустить нас с пустыми руками. Разве мы виноваты, что греческий каган вступил в сражение, не дождавшись нас»? Жадные и неблагодарные печенеги остались глухи пред голосом справедливости и логики и наотрез отказались удовлетворить своих союзников. Что произошло далее, можно вперед угадать. Варвары рассорились, а потом подрались из-за византийского золота. Щадить друг друга они не умели: завязалась обычная кровавая, дикая, неумолимая борьба. Половцы оказались сильнее; печенеги были разбиты и загнаны в болота около низовьев Дуная. Только недостаток в съестных припасах заставил половцев отказаться от желания довершить свою месть над печенегами полным их истреблением. Уходя домой, на берега Днепра и Дона, половецкие ханы возымели, однако, твердое намерение воротиться в скором времени назад.
