Алексей Тарунов - Дубровицы
«Александр Андреевич Безбородко ноне передавал, что государыня в разсуждений не присылки купчей крайне удивляется… Потом граф, позвав меня к себе, и еще напоминал о купчей и потом сказал: «Скоро будет цареградский курьер, по приезде которого надобно будет нарочного к его светлости отправить».
Хочешь – не хочешь, а купчую пришлось отсылать в Петербург. Гарновский затеял волынку с крепостными, стараясь оторвать от имения лучших людей. Не вышло у него и это.
«Достоверно известно,- сообщал он,- что выключка некоторых людей из числа продающихся с Дубровицею причинила Ея И. В-ву нарочитое неудовольствие. Когда Петр Степанович Валуев просил, по получении Вашего письма, графа Александра Андреевича Безбородко, чтоб в добавок к прежним выключить еще 11 душ, то граф не только не взялся докладывать о сем Ея И. В-ву, но и дал знать, что лучше бы было выключить всех назначенных к выключке прежде, нежели к продаже Дубровиц приступлено, а в купчей ничего об них не упоминать».
Для Потемкина не было тайной, кому предназначалось имение. В конце сентября бывший его адъютант уже требовал завершить оформление документов на Дубровины.
«Александр Матвеевич приказал мне и еще Вас просить о скорейшей присылке к нему бумаг и планов, до Дубровиц касающихся,- докладывал Гарновский.- Но если б таковые находились в руках г. Лузина, то чтобы оные доставлены были Матвею Васильевичу. Есть и здесь кое-какие планы, но я без повеления не смею оных представить ему; что же касается до крепостей или иных бумаг, то каковые все хранились у г. Хомутина и взяты им с собою».
В письме упоминались потемкинские управляющие, жившие в Москве или непосредственно в Дубровицах. Видно, что и находившийся в Москве отец фаворита участвовал в деле, не спускал глаз с имения, болел за сохранение всякой мелочи. Обвести вокруг пальца Дмитриевых-Мамоновых не удалось даже при всем старании ловкого Гарновского.
Полковник артиллерии Михаил Гарновский долгое время состоял при Потемкине. Он был главным управителем всех домов, дач, стеклянного завода светлейшего князя. Гарновский, по существу, бесконтрольно распоряжался всем имуществом шефа и успел между делом составить себе значительное состояние.
С приходом к власти Павел I, ненавидевший Потемкина, к тому времени уже скончавшегося, выместил гнев на его приближенных. Гарновского арестовали, отобрали имущество, а дом его превратили в казармы. Гарновский умер окаю 1810 года в полной нищете.
За счастие поруки нету,И чтоб твой Феб светил все свету,Не бейся об заклад,-
задолго до этих событий предрекал верному служаке Потемкина Г. Р. Державин.
…А между тем молодой Дмитриев-Мамонов с нетерпением ожидал решения дела в отношении усадьбы в Дубровицах. «Александру Матвеевичу приятно чтение реляций, но еще приятней дела дубровнцкие»,- отмечал Гарновский в письмах к В. С. Попову. В реляциях говорилось о временных неудачах армии, о гибели черноморского флота, о затянувшейся осаде Очакова… Но Мамонова эти сообщения мало интересовали. «Александр Матвеевич крайне любит собственные свои дела,- сокрушался Гарновский.- Прочтя бумаги о несчастии, с флотом случившимся, тотчас спросил меня: «Не пишет ли к вам Василий Степанович о бумагах дубровицких?»
В декабре 1787 года возник последний спор по имению – о соседнем лесе, который хотели заполучить Мамоновы. В связи с этим в бумагах потемкинской канцелярии мелькает в последний раз упоминание об окончательно потерянных Дубровнцах: «Двор весьма скучает в ожидании от его светлости писем. Скучает також и Александр Матвеевич в ожидании известий об известном лесе».
Оказалось, хлопотали Мамоновы, устраивая с наибольшей выгодой сделку по имению, весьма своевременно. Спустя каких-нибудь полтора года Александра Матвеевича поджидала отставка.
21 нюня 1789 года Гарновский экстренно сообщил шефу.
«Мое пророчество сбылось. На сих днях последовала с графом Александром Матвеевичем страннаая и ни под каким видом неожиданная перемена…»
Причиной отставки графа стало его любовное увлечение. Фрейлина императрицы Дарья Щербатова была принята ко двору по ходатайству самого Потемкина, просившего за семью погибшего на войне генерал-поручика Ф. Ф. Щербатова. Дмитриев-Мамонов познакомился с ней у родственника, графа Рибопьера, убитого спустя год при штурме Измаила. Влюбившись, А. М. Дмитриев-Мамонов украдкой встречался с фрейлиной в закоулках Зимнего дворца.
Екатерина II, очевидно, была потрясена неожиданно открывшейся изменой фаворита. Более всего ее возмутила скрытность Мамонова, которому доверялись многие личные и государственные тайны. Александра Матвеевича было решено удалить из Петербурга.
«Он не может быть счастлив,- простодушно сказала императрица своему секретарю Храповицкому,- разница ходить с кем в саду и видеться на четверть часа или жить вместе».
Гарновский доносил:
«1-го числа сего июля совершилась графская свадьба здесь, в придворной церкве, куда, по желанию его, во время бракосочетания, кроме на свадьбу и потом к ужину, малого числа приглашенных особ никого не пускали…
Препровождаю при сем копию с имеииого указа, которым пожаловано графу до 3000 душ с собранными с них доходами… Сверх сего пожаловано ему из кабинета сто тысяч рублей, которые, несмотря на крайний в деньгах недостаток, все ему выплачены сполна.
3-го числа сего июля месяца отправился граф с молодою супругою своею в Дубровицу, с тем чтобы пробраться туда прямо, не заезжая в Москву».
Екатерина и сама известила Потемкина о случившемся:
«Граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, женясь в воскресенье на княжне Щербатовой, отъехал в понедельник с своею супругою к своим родителям, и естьлиб тебе рассказать все, что было и происходило через две недели, то ты скажешь, что он совершенно с ума сошел…»
Потемкин, обеспокоенный удалением своего ставленника, не знал, как себя вести.
Екатерину некоторое время занимала судьба отставного фаворита. «Здесь слух идет,- писала она Потемкину,- будто граф Мамонов с женою из Дубровиц отправился в рязанскую деревню, и сему ищут резон, как будто бы графине тамо способнее родить, но я сим слухам не верю».
И чуть позже, в сентябре 1789 года:
«О графе Мамонове слух носится, будто с отцом розно жить станет, и старики невесткою недовольны».
Но Гарновский предчувствовал: с падением Дмитриева-Мамонова приходит конец влиянию при дворе в самого Потемкина. Граф Александр Матвеевич, каким бы удачливым он ни казался, сознавал свое ничтожество перед силой Потемкина, не домогался первенства над ним, как другой фаворит императрицы Платон Зубов.
После отъезда А. М. Дмитрнева-Мамонова в Петербурге носились слухи, что «граф с ума сошел на Москве». Но эти сведения были ложью. Злорадно осуждаемый царедворцами, Александр Матвеевич, которому тогда было около тридцати лет, заслуживал тем не менее если не уважения, то сочувствия. Впрочем, позже граф уронил, к удовольствию Екатерины II и двора, собственное достоинство малодушным раскаянием:
«Случай, конм я по молодости лет и по тогдашнему моему легкомыслию удалей я стал по несчастию от Вашего Величества, тем паче горестнее для меня, что сия минута совершенно переменить могла Ваш образ мыслей в разсужденни меня, а одно сие воображение, признаюсь Вам, беспрестанно терзает мою душу. Теперешнее мое положение, будучи столь облагодетельствован Вами, хотя было бы и наисчастливейшее, но лишение истиннаго для меня благополучия Вас видеть и та мысль, что Ваше Величество, может быть, совсем иначе позволите думать, нежели прежде, никогда из головы моей не выходят,- писал он Екатерине из Дубровиц.- И со всем моим рвением без того возможно ли, чтобы я нашел случай доказать всем, как бы я желал от всей искренности души моей, ту привязанность к особе Вашей, которая, верьте мне, с моей только жизнью кончится».
Все письма бывшего фаворита хотя и удостаивались ответа, но оставались без всякого удовлетворения. А Мамонов, затосковавший по прежней жизни, готов был пожертвовать семьей:
«Настоятельно до оной осмелюсь однакож я Вам, всемилостивейшая государыня, доложить, что сколь я к ней ни привязан, а оставить ее огорчением не почту, когда только со временем угодна будет Вашему Величеству моя услуга, а сим подастся мне случаи при оказании моего усердия и ревности (коими я пылаю) и загладить прежний мой проступок».
Как и пророчила пожилая императрица, счастливой жнзни у молодоженов не вышло. Графа томила тоска по утраченному положению, его раздражительность и бесконечные придирки доконали жену и свели самого в могилу в расцвете лет. Дарья Федоровна умерла раньше, в 1801 году. Любопытно, знала ли она, что ее родной дед по матери воспитывался в Дубровицах, хозяйкой которых она стала? Дарья Федоровна была дочерью Марии Александровны Щербатовой, урожденной Черкасской – дочери погибшего в Хиве Александра Бековича. Родной бабкой ей приходилась утонувшая в Волге Марфа Борисовна – дочь устроителя Дубровиц, знаменитого Б. А. Голицына.
