Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

Перед всем этим учительницы оказывались особенно беззащитными. Благодаря своей профессии они отличались не только от крестьянок, которым полагалось вести хозяйство и растить детей, но обладали особыми знаниями, вследствие чего стояли выше авторитетных сельских мужчин{88}. Когда ЦК партии и советское правительство обратили особое внимание на тяжелое положение учителей женщин, они тем самым признали их особую уязвимость и необходимость защиты{89}.

В партийно-правительственных постановлениях говорилось не только об Ивановой, Мишиной, Чаровой и других, но и положении всех учительниц на школьном фронте. Женщина в школе наглядно демонстрировала переход от старых порядков к советской культуре с ее доступным образованием, новыми отношениями между поколениями, политической активностью, что означало конец мужского диктата. В то же время женщина в школе страдала от безнравственности и произвола властей, притеснений со стороны советских чиновников; учительницы представляли угрозу даже для просоветски настроенных жителей деревни. Их опасались традиционные деревенские лидеры, они раздражали советских чинуш, а в их судьбах, как в зеркале, отражались неизбежные, по мнению властей, проблемы при переходе к социализму[6].

Жизнь учительниц осложнялась не только предвзятым отношением окружающих, как видно из приведенных примеров. Иногда учительницам поопытнее, умеющим ладить с деревенскими авторитетами, жилось неплохо, их никто не трогал. Но порой они сами создавали невыносимые условия для более молодых и, как правило, просоветски настроенных коллег. Самоубийство Ивановой стало широко известно благодаря описанным выше наглым сексуальным домогательствам, но следствие обвинило и директора школы Королеву в руководстве «контрреволюционной группой учителей», которые травили молодую коллегу{90}.

В подмосковной деревне разгорелся конфликт между учительницей, членом партии Шамраевой и ее пожилой коллегой Архангельской — дочерью священника, которую поддерживали местные жители. Когда Каширский отдел народного образования уволил Архангельскую как «чуждый элемент», активная сторонница советской власти Шамраева подверглась «бешеной травле». Односельчане собирали подписи и требовали снять ее с работы, дети разбили стекла в окнах ее дома и бросали в учительницу камнями. Когда Шамраева шла по улице, крестьяне кричали: «Вот идет проститутка, бейте ее». Расценив этот случай как «кулацкое выступление на культурном фронте», следствие возложило ответственность за произошедшее как на крестьян, так и на районных партийных функционеров, которые не обеспечили защиту учительницы, активистки и коммуниста{91}.

В подобных ситуациях роль «преследуемых» играли и молодые, и старшие по возрасту женщины. Королева и Архангельская использовали свое положение не только для укрепления собственных позиций, но и осложняли жизнь молодым коллегам, которые не нравились местным деревенским лидерам и активно участвовали в советских кампаниях. Такие политические кампании делали опасными прежние супружеские связи, достаток в доме и авторитет среди окружающих, а жизненный опыт этих женщин подсказывал им, что признание сельских жителей, их уважение по-прежнему зависит от множества обстоятельств. Как правило, молодые учительницы вынужденно искали поддержки властей и участия за пределами своей деревни, а более опытные, вроде Королевой или Архангельской, часто с неважной «родословной», сами давали отпор противникам, в то же время уступая молодым коллегам в активности.

Недоброжелательное отношение местного населения, жестокость коллективизации не сулили учителям ничего хорошего. Противники «социалистических преобразований» воспринимали школьных работников как представителей советской власти, сами же эти представители, осуществляющие социалистические преобразования, смотрели на них как на помеху или, в лучшем случае, как на орудие в своих руках. Сельские учителя оказались между этими силами как между молотом и наковальней. На карикатуре из комсомольской газеты обыгрывается именно такое их безнадежное и уязвимое положение. Учитель изображен в виде гладиатора, «вооруженного» лишь рейсшиной и стопкой бумажек. Ему предстоит сразиться с кулаком, т. е. свирепым львом. В предвкушении кровавой схватки сидят на трибуне местные начальнички разного уровня и комсомольские вожаки (рис. 1.1).

Все эти опасности вынуждали учителей лавировать, осторожно выбирать политическую позицию. Тем, кто своей активностью мозолил глаза или не умел постоять за себя, выжить на школьном фронте удавалось не всегда. Поэтому учителя придерживались гибкой тактики: используя свое положение, опираясь на связи в органах власти, неплохо зная ситуацию в стране, они интерпретировали политические команды сверху удобным и полезным для них образом.

Учителя как посредники

В конце 1930 г. была опубликована статья «Революция и культура» о сложном положении, в котором оказались учителя в связи с политикой, проводимой государством. ЦК партии постановлением от 14 марта 1930 г. несколько ослабил давление на деревню, а родственников сельских учителей стали принимать в колхозы. Вскоре Аболин, чиновник профсоюза работников просвещения, предостерег учителей от того, чтобы они не злоупотребляли своим положением и не старались протащить в колхозы кулаков. Автор одной статьи Зимина прямо возражала Аболину: по ее мнению, никакими особыми привилегиями учителя не пользовались, «зато мы можем привести целый ряд случаев обратного порядка», когда их травило местное начальство. Так, Зимина рассказала об одной учительнице, активистке с 20-летним стажем. Ее отец, бывший священник, скончался во время «перегибов» коллективизации. Учительница прекрасно понимала, как опасно иметь такого родственника, и не стала переезжать в его дом, но взяла кое-что из вещей отца. «И вот за то, что она сразу не отреклась от родителя, ее сняли с педагогической работы, исключили из членов союза». Ее муж, коммунист, оказался перед нелегким выбором: или развестись с женой, или сдать свой партбилет. Однако он пожаловался «высшему руководству», и «инцидент был исчерпан». Отвергая голословные утверждения Аболина о каких-то особых привилегиях учителей, Зимина показала, что они являются людьми, гонимыми и нуждающимися в особой защите и поощрении{92}.

Несмотря на партийные и правительственные решения и шумиху в прессе, жизнь в деревне шла своим чередом, и учителям, по большому счету, приходилось полагаться только на самих себя. Например, брак с членом партии давал немалые преимущества (и более весомые, чем двадцать лет работы в школе или активная общественная деятельность). Благодаря таким супружеским узам сомнительное социальное происхождение и козни местных чинуш переставали быть опасными. В начале этой главы было рассказано об увольнении учителя. Приглядимся к этой истории повнимательнее. Жалобы Антонова преследовали три цели: растрезвонить о своих заслугах на ниве «просвещения трудящихся», подложить свинью коллегам и местным начальничкам, которые указали ему на дверь, и устроить большой скандал, обратившись к высшему руководству, в газеты и в профсоюз{93}.

Учительнице сопутствовал успех, Антонов же потерпел фиаско, и оба они стали не безропотными жертвами, а бойцами на школьном фронте. Учителям приходилось несладко, но порой они ловко использовали свои преимущества: знали, что делать и кому писать, чтобы разрешить свои проблемы{94}. В этом разделе внимание фокусируется на уникальном положении учителей в деревне, на их непростых отношениях с советским начальством, как искали и находили выход из непростых ситуаций бойцы школьного фронта — и мужчины, и женщины.

В 1931 г. учительница Наталья Алексеевская обжаловала свое увольнение из школы II ступени, расположенной в сельской местности близ Смоленска. Сняли с должности ее якобы за плохую работу, неподобающие методы преподавания, низкий авторитет среди учащихся, но Алексеевская утверждала, что истинной причиной увольнения была ее критика директора школы, который из-за этого решил от нее избавиться. Алексеевская написала в апелляции о своем богатом учительском опыте, привела похвальные отзывы инспекторов, рассказала, сколько учеников подготовила для поступления в вузы, защищала свои новаторские методики и, наконец, обвинила директора школы в игнорировании ее неоднократных просьб о помощи. Но как ни старалась Алексеевская убедить районное начальство в своей правоте, на работе ее восстанавливать не спешили, даже несмотря на то что замены ей не было. Дело сдвинулось с мертвой точки после того, как Алексеевская обратилась за помощью в Москву, в ЦК профсоюза: московское начальство приказало вернуть ее в школу, а местным руководителям пригрозило уголовным преследованием, если они посмеют ослушаться{95}. Алексеевской сопутствовал успех, потому что она решительно отвергла все обвинения местного начальства, доказала свою профессиональную состоятельность и не побоялась обратиться в высшие инстанции. Благодаря такой тактике учителям удавалось постоять за себя и найти выход из сложной ситуации.