Гарольд Лэмб - Чингисхан. Властелин мира
Сам он был деистом, воспитанным среди оборванных и плутоватых шаманов, и его кодекс снисходителен в отношении религии. Лидеры других вероисповеданий, посвященные, муэдзины мечетей освобождались от налогов. И действительно, толпы всякого рода служителей культа сопровождали монгольские орды: бродячие ламы в желтых и оранжевых одеяниях, вращавшие свои молитвенные колеса, иные носили «паланкины с рисунками, напоминавшими изображение дьявола, как его представляет христианское вероучение», – отмечал «брат» Рубрук. А Марко Поло рассказывает, что перед битвой Чингисхан требовал, чтобы астрологи делали предсказания. Предсказатели из сарацинов не давали достаточно достоверных прогнозов, а несторианские христиане делали это успешнее, используя две маленькие тростниковые палочки с написанными на них именами лидеров каждой из противных сторон. Они опрокидывались одна поверх другой, в то время как вслух зачитывались строки из Псалтыри. И хотя Чингисхан, видимо, слушал прорицателей, а в более зрелые годы внимал предостережениям китайского астролога, он, похоже, на этом основании не отказывался ни от одного из своих рискованных предприятий.
Яса в незамысловатой манере указывала, что делать со шпионами, содомитами, лжесвидетелями и черными магами. Им была уготована смертная казнь.
Довольно любопытен первый закон ясы. «Постановляется, что все должны верить в единого Бога, создателя неба и земли, единственного дарующего богатство или обрекающего на нищету, дарующего жизнь и обрекающего на смерть, согласно высшей воле Того, чья власть над всем сущим абсолютна». Здесь слышен отголосок учения ранних несторианцев. Но этот закон никогда не озвучивался публично. У Чингисхана не было никакого желания проводить разграничительную линию между своими подданными или «раздувать тлеющие угли» скрытого антагонизма различных доктрин.
Психолог мог бы сказать, что яса преследовала троякую цель: обеспечивать повиновение Чингисхану, сплочение кочевых племен и неотвратимость наказания за проступки. Она была ориентирована на людей, а не на собственность. И тот или иной человек, между прочим, не мог быть признан виновным, если не признавался и не был застигнут на месте преступления. Не следует забывать, что среди безграмотных монголов большое значение придавалось произнесенному слову.
Чаще всего кочевник, перед лицом обвинения в каком-либо преступлении, признавался сам, если был виновен. Бывали отдельные случаи, когда виновный приходил к хану и сам просил для себя наказания. В более поздние годы жизни Чингисхана повиновение ему было абсолютным. Армейский тысячник подчинился постановлению о своем отстранении за тысячу миль от суда, который его вынес. Он был казнен по указу хана, доставленному обычным посыльным.
«Степень их повиновения своему господину несравненно выше, чем в любом другом обществе, – отмечал отважный «брат» Карпини, – и он выказывал им свое огромное уважение и никогда не обманывал их ни словом, ни делом. Они редко ссорятся и скандалят, а нанесения друг другу ранений, а тем более убийств друг друга у них почти не бывает. Нигде не встретишь у них воров и грабителей, поэтому они никогда не запирают свои дома и кибитки, где лежат их вещи и драгоценности. Нашедший домашнее животное не забирает его себе, а, как правило, отгоняет к десятнику, ведающему такими пропажами. В общении друг с другом они учтивы и при всей скудности провианта охотно им делятся. Они очень терпеливо переносят лишения и даже, если приходится голодать день-другой, все равно будут петь и веселиться. В походах они, не жалуясь, переносят холод и жару. Они никогда не ссорятся и, хотя часто напиваются, не бранятся, будучи «под мухой».
(Это, по-видимому, вызывало некоторое удивление у путешественника, прибывшего из Европы.)
«Пьянство у них в чести. Если кто-нибудь перепьет и его вырвет, то он начинает пить снова. По отношению к чужакам они держатся в высшей степени надменно, властно и с презрением, независимо от того, насколько высокое положение те занимают. Так, мы видели в императорском суде Великого русского князя, сына грузинского князя, многих султанов и других сановных особ, к которым относились без всякого почтения и уважения. Действительно, даже приставленные в услужение к ним татары, несмотря на свое низкое положение, все время лезли вперед этих высокородных пленников и занимали лучшие места.
Они раздражительны, и пренебрежительны к чужим, и невероятно лживы. Какое бы зло они ни замышляли, они это тщательно скрывали, чтобы никто не мог принять контрмеры. А в кровавых расправах над чужими они не видели ничего особенного».
Их принцип: помогать друг другу и уничтожать других. И тут слышен отголосок ясы. Этих воинственных и закаленных в издревле существовавших междоусобицах ордынцев можно было сплотить только одним способом. Если предоставить их самим себе, то они скоро примутся за старое – взаимное истребление в борьбе за богатства и за пастбища. Рыжеволосый Ха-Хан посеял ветер, и ему оставалось пожинать бурю.
Он это сознавал, он должен был это сознавать, судя по его следующим действиям. Он был плоть от плоти кочевников и знал, что единственным способом удержать их от того, чтобы они перегрызли друг другу горло, было повести их в поход на войну куда-либо еще. Он намеревался обуздать «бурю» и оградить от нее Гоби.
Хроника дает нам фрагмент о нем во время окончания торжеств по случаю курултая. Он стоял у подножия горы Делюн-булдак, под сенью которой был рожден, а над ним развевался его стяг – родовое знамя с девятью белыми хвостами яка. Он обратился к людям рода Борджигин и к вождям, присягнувшим ему на верность:
«Я хотел бы всех людей, кто в будущем разделит со мной удачи и потери, чья верность будет подобна чистому горному хрусталю, называть монголами. Я хотел бы, чтобы они получили власть над всем, что дышит на земле».
У него хватало воображения видеть это сборище необузданных натур объединенными в орду. Умных и загадочных уйгуров, дюжих кераитов, мужественных якка-монголов, свирепых татар, суровых меркитов – молчаливых и выносливых людей из снежной тундры, охотников за дичью – всех всадников Северной Азии предстояло собрать в единое гигантское племя с ним самим в качестве вождя.
Они уже объединялись когда-то, на короткое время, под властью гуннов, разорявших Китай до тех пор, пока не была воздвигнута Великая стена для защиты от их набегов. И Чингисхан нисколько не сомневался в своей способности повести их за собой.
Он представил им картину того, как они будут завоевывать незнакомые страны, но в то же время он приложил все свои силы к тому, чтобы мобилизовать эту новую орду. Он задействовал ясу.
Всякому воину орды запрещалось оставлять своих товарищей по «десятке». Или же другим воинам «десятки» бросать одного из своих раненых товарищей. Подобным же образом всякому ордынцу запрещалось покидать поле битвы прежде, чем с него вынесено знамя, или же отъезжать в сторону для грабежей прежде, чем на то будет дано разрешение командира отряда.
(Неистребимой склонности рядового бойца грабить при первой возможности соответствовало правило о том, что ордынцам предоставлялось право на все, что они добудут, без оглядки на их начальников.)
И наблюдательный «брат» Карпини авторитетно свидетельствует, что Чингисхан внес соответствующие дополнения в ясу, так как, по словам монаха, монголы «никогда не покидали поля боя, если знамя еще не было вынесено, и никогда не просили пощады, попав в плен, и не щадили живого врага».
Сама орда не была беспорядочным сборищем племен. Подобно римскому легиону она имела постоянную организацию – боевые единицы от «десятки» до «тумена» в 10 тысяч воинов, образующего дивизию, само собой разумеется кавалерийскую. Армиями командовали орхоны (урхан), маршалы хана, такие, как верный Субедей, старый и опытный Мухули, горячий Джебе-ноян и другие испытанные сподвижники Чингиса. Всего их было одиннадцать.
Оружие орды, по крайней мере копья, тяжелое оружие и щиты, хранилось в арсенале под надзором специальных стражников, которые за ним ухаживали и его чистили. Так продолжалось до тех пор, пока воины не призывались в поход, и тогда им раздавалось оружие, которое осматривали и проверяли гуркханы. Предусмотрительный монгол не хотел, чтобы несколько сот тысяч вооруженных с ног до головы человек свободно разъезжали по равнинам и горам на территории в миллион квадратных миль.
Чтобы давать выход энергии орды, яса предписывала в зимний период – от первого снежного покрова и до появления первой травы – устраивать большую охоту: загонять антилоп, оленей и быстроногих, диких ослов.
Весной он объявлял проведение собраний, и все высшие начальники должны были на них присутствовать. «Тех, кто вместо того, чтобы прийти ко мне и услышать мои указания, останутся в своих жилищах, ожидает судьба камня, брошенного в водную глубь, или стрелы, пущенной в заросли бамбука, – они исчезнут без следа».
