Юрий Воробьевский - Пятый ангел вострубил
Откуда была у меня в непробиваемые, глухие 70-е годы эта безумная уверенность в том, что я тебе сделаю какую-то неслыханную, великолепную карьеру? Я знала, что мы будем гулять по Елисейским полям и Бродвею, я уже видела тебя не в провинциальном нелепом костюме, а в смокинге… Я уже мчалась с тобой на иномарке… Господи! Прости мою глупость! Тогда вся эта мишура представлялась какой-то ценностью и даже «великой целью».
Твой внешний облик был приведен в соответствие с моим амбициозным сценарием немедленно: я лихо отхватила ножницами «битловатые» локоны и запретила бриться. Борода, вернее, – интеллигентская академическая бородка – являлась главным выразительным средством общего образного решения. Замшевая куртка сменила плешивый бобрик, а немецкий беретик – убогую пенсионерскую шляпу…
Нет, честное слово, не попрекаю я тебя сегодня ни сухумскими пальмами, ни ботинками, ни московской пропиской… Я сама получала огромное удовольствие от того, что крушила и вершила… И радовалась, безумно радовалась тому, что мы вместе. Я была по-настоящему счастлива!
Человек не может жить без веры. Если нет нормальной и естественной веры в Бога, то она заменяется суевериями. Кто-то верит в Вангу, экстрасенсов, НЛО или йогу, кто-то – в могущество науки, технический прогресс и материальность происхождения мира, в Дарвина или Маркса, кто-то верит в себя, в свой разум. Я верила тогда понемножку во все вышеперечисленное. Таков был обычный набор советской творческой интеллигенции…
Верующими мои родители не были, но бытовые православные традиции сохранили. Няньки возили меня на санках в Вешняковскую церковь и причащали. Папа знал «Отче наш», а мама пекла куличи, красила яйца, делала в старинной дубовой форме пасху. Лет в десять меня в Лавру свозили. Потом я уже и сама брала крещенскую воду, молилась «своими словами» Николаю Чудотворцу и даже ходила иногда на исповедь, к причастию.
Но больше всего я, наверное, верила в то, что «терпенье и труд…» Словом, в то, что надо ставить себе задачи, работать, добиваться, стремиться, стараться… Ну и т.д… А еще я внезапно поверила почему-то в тебя. Ты показался мне «просто ангелом». Такой робкий, спокойный, тихий, скромный, вежливый и добрый. Свои-то грехи я всегда знала: злюсь, суечусь, сплетничаю, завидую, фантазирую и привираю, болтаю, хвастаюсь, жадничаю, вредничаю, обижаю.
Глеб, наш сын, и ты. Вы были теми – всего лишь двумя – людьми, перед которыми отступал мой невероятный эгоизм. Ради вас я забывала о себе. Все, что я добывала и завоевывала, зарабатывала и сотворяла – было вам, для вас, ради вас…
Глеб все отвергал. Он, кажется, слово-то первое сказал: «Сам!». И потом всю жизнь боролся за свою свободу и независимость от моей заботы, опеки, от советов и команд. Глеб очень быстро повзрослел. Он рано стал отбрыкиваться от моих решений и научился принимать собственные…
А ты… Молчал!… И в этом молчании виделась какая-то тайна. Ты молчал как-то очень достойно, весомо, значимо. Ты как бы не снисходил до говорения, ты величественно безмолвствовал, позволяя мне заниматься такой ерундой как озвучивание… Я говорила и за себя, и за тебя… Вроде бы даже почти диалог получался.
Вот также, в обычном режиме, мы и беседовали с журналистом. «Сквозухой» моего выступления была «Масонская тайна»…
Все знания, полученные когда-то во ВГИКе, свелись в дальнейшей жизни к десятку почти афористических фраз. «Режиссер – не профессия, а образ жизни», – сказал Лев Кулешев, кажется. Это точно! Бессознательно, автоматически, я режиссерски «ставила» каждое событие повседневности, как эпизод фильма. Как миниспектакль, где коллизии сюжета были внешней формой, а главное – содержательное, смысловое – уходило в подтекст. Подтекстом моего навязчивого рекламирования журналисту масонства было почти обожествление тебя.
«Ни один, даже самый великий артист не может сыграть роль короля. Короля сыграет окружение»… Это из каких-то занятий по актерскому мастерству. Всегда, всю жизнь, я играла тебя как короля, даже если мы были вдвоем.
Выбалтывая масонские тайны, я верноподданнически суетилась в свите Вашего Величества – Великого Мастера России…
Это сегодня я знаю, ради чего «вольные каменщики» так законспирированы, что заставляло и заставляет их быть «тайным обществом». А тогда я повторяла уже затверженные лозунги.
Я объясняла, что масонская тайна – не желание скрыть что-то от непосвященных, не стремление отгородиться от мира «профанов», тем самым унижая их и возвышаясь над ними. Нет! Это нечто такое, что просто невозможно изложить словами, невозможно пересказать и выразить. Эти тайные смыслы масонства, мол, раскрываются только в самом процессе посвящения, в ходе собраний – «работ» – в моменты ритуальных действий…
Вспомним вместе эту чушь? У меня ведь хранятся мои «доски», масонские «контрольные», которые называются «работой в градусе». Вот фрагменты одной из них. Смысл ее очень похож на то, что говорилось в тот день…
Масонская традиция
Профанам, а иногда и тем, кто только что посвящен и начинает изучать масонство, порой кажется, что масонские традиции нечто не основное, а, скорее, формальное, второстепенное. И сам ритуал, и наши украшения, даже убранство Храма и Престол с тремя светочами могут показаться… чем-то архаическим, дожившим до наших дней по инерции. Непосвященным и вовсе представляется, что специальные церемонии открытия и закрытия работ лишь удлиняют собрания, в то время как в мире столько происходит событий, интересных и важных для обсуждения с братьями.
Разница между обыденным пониманием традиций и масонским ее смыслом такая же, как разница между внешней аллегорией-эмблемой и символом. Лишь на первый взгляд кажется, что они похожи. На самом деле символом является только тот образ, содержание которого несет в себе утверждение трансцендентного и Божественного и также отношение человека к этому Божественному. Если Вечное и Божественное не просвечивает в данном символе, то он – лишь эмблема или аллегория, условный знак ограниченного смысла.
Эзотерическая традиция, на которой зиждется масонство, всегда несет в себе утверждение трансцендентного – Божественного и Вечного.
Основной темой посвятительной эзотерической традиции является миф о Золотом Веке, о потерянном рае, о разрыве первоначального Единства, царившем в мире тогда, когда человек находился в теснейшем контакте с Божественным началом, непосредственно с ним общаясь. Это универсальное знание в виде легенд и сказок, мифов, преданий существует абсолютно у всех народов, во всех культурах. Также универсально и едино представление о нарушении человеком Божественного Закона, объясняющее происхождение Зла в мире, являющееся лейтмотивом гностических учений.
Классический эзотеризм объясняет универсальность и единство мифологем сохранившимся у всех народов смутным воспоминанием о потерянном рае и конечной целью посвятительских традиций является возвращение к утраченной Гармонии и потерянному Единству. Это то, что мы, масоны, называем Потерянным Словом.
Огромное значение в следовании масонской традиции имеет вера. Конечно, есть в современном масонстве целые направления, довольно далеко ушедшие от классической эзотерики. Они видят смысл своих работ и поисков скорее в сциентистской надежде на общий прогресс человечества, в оптимистических прогнозах о светлом будущем и т.п. Однако сегодня невозможно было бы говорить о посвятительной традиции масонства, если бы начиная с середины 18 века в нем не были бы восстановлены подлинно эзотерические, первоначальные масонские традиции, основанные на Истинной Вере. Особая заслуга в восстановлении и развитии масонской эзотерики принадлежит русскому масонству и его наиболее выдающемуся представителю Н.И. Новикову.
Боже мой! Как можно было всерьез верить в такую галиматью?!! Как это могло произойти, как случилось, что мы с тобой поверили? Ведь поверили же! Поверили, как верили поколения русских интеллигентов до нас. Вот что страшно…
ГЕРИМ
В 1868 году Герцен написал: «Наши святые (Новиков и Радищев), наши пророки, наши первые сеятели, первые борцы, погибшие в неравной борьбе, начинают поднимать головы из глубины своих могил, где они лежали под печатями императорской полиции» [16].
Из глубины могил… «Культурологический спиритизм» призывает дух Новикова снова и снова. Несколько лет назад в Москве состоялась любопытная конференция. Проводили ее амстердамская розенкрейцеровская «Библиотека философика герметика» и Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы. (7).
Конференция, на которую меня пригласил Н.Н., была посвящена 250-летию Новикова. Впрочем, собравшаяся здесь публика часто называла его не Николаем Ивановичем, а Коловионом. [17] Тут же продавалось немало специфической литературы. Ее авторы постарались: вытащили за тленную руку труп «убитого царизмом» последователя Хирама.
