Нина Берберова - Люди и ложи. Русские масоны XX столетия

А.И. Хатисову было предложено выехать в Тифлис с миссией: переговорить с великим князем, с которым он состоял в дружеских отношениях. Если Хатисов получит от Николая Николаевича согласие на немедленные действия, он сейчас же вышлет из Тифлиса телеграмму: «Госпиталь открыт приезжайте». Получив такую телеграмму, Львов должен будет срочно вызвать А.И. Гучкова с фронта и пригласить его участвовать в заговоре (о котором Гучков уже был, разумеется, осведомлен).

Прежде чем Хатисов выехал в Тифлис, он поехал из Москвы в Петроград, чтобы повидать Милюкова и Чхеидзе. От них он никакой поддержки не получил. Милюков считал, что очень скоро будет революция, а Чхеидзе ответил, что никакой революции не будет, и что царский режим не может быть изменен.

30 декабря 1916 г. Хатисов приехал в Тифлис. В тот же день он получил аудиенцию у великого князя. Хатисов спросил его, может ли он конфиденциально переговорить с ним. Николай Николаевич попросил его высказаться. Выслушав его, великий князь задал ему два вопроса: 1) не будет ли русский народ оскорблен в своих монархических чувствах? и 2) как отнесется к отречению царя армия?

Он попросил отложить свое решение на два дня. Хатисов, конечно, дал ему на это согласие. Он также сказал ему, что ген. Маниковский готов всячески помочь в этом деле с армией. В тот же самый день рано утром приехал в Тифлис вел. кн. Николай Михайлович (историк и масон), чтобы сообщить Николаю Николаевичу важную новость: 16 великих князей договорились о том, чтобы свести Николая II с его трона. Они обещали полную поддержку, считая (как и сам Николай Михайлович), что Николай II должен быть убран. Важно заметить, что разговор Ник. Мих. с Ник. Ник. был до разговора этого последнего с Хатисовым.

3 января 1917 г. Хатисов явился за ответом. Ник. Ник. сказал ему, что он решил уклониться от участия в заговоре. По мнению Хатисова, он совещался в эти дни с ген. Янушкевичем и со своей женой.

За три дня до революции, в феврале 1917 года, Хатисов, будучи в Тифлисе, узнал, что о его переговорах с великим князем стало известно при дворе. Говорили, что Николаю II доложил о них Климович, в это время директор Департамента полиции. Хатисов также узнал, что царь решил сместить наместника Кавказа и дать ему новый пост на Дальнем Востоке. (Этому помешала Февральская революция).

27 февраля Хатисов был вызван к Николаю Николаевичу, и великий князь сообщил ему новости из столицы, полученные им утром по прямому проводу. Командующий Кавказским фронтом попросил Хатисова объехать тифлисские казармы, вместе с ген. Болховитиным, и сообщить солдатам и офицерам, что он сам, Ник. Ник., сочувствует революции, а также пригласить к нему во дворец, в этот же вечер, лидеров грузинских социал-демократов и членов армянской партии Дашнакцутюн[23][24].

На приеме лидеров, которых привел Хатисов, вел. кн. повторил, что он всецело за революцию, и спросил грузинского лидера Жорданию, верит ли он ему? Жордания ответил ему: «Да, мы Вам верим».

Через несколько недель Николаю Николаевичу пришлось с большими предосторожностями выехать из Тифлиса. Его поезд отошел в 4 часа утра, с потушенными огнями. С этим же поездом выехали генералы Янушкевич и Вольский – обоих ненавидели в Тифлисе».

Будучи лично (через моего отца), знакома с Хатисовым, я спросила его в 1929 г., в Париже, где он жил, верно ли то, что написал о нем Смирнов. Он подтвердил мне, что все написанное верно.

От министров Временного правительства – его коллег – до простых людей, читающих газеты, шел вопрос: откуда он? кто он? И некоторое время на это не было ответа. Дилетант в политике, Михаил Иванович Терещенко не оставил после себя воспоминаний. Были интервью, одно или два. В рассыпавшихся в пыль старых газетах они не уцелели. С молодости, – Киев, Петербург, заграница, – он был окружен дымкой странных дружб: английский посол, Александр Блок, А.М. Ремизов, вел. кн. Николай Михайлович. В Петербурге он писал о балете и начал свое издательство «Сирии», где издавал Ремизова, стихи Блока, «Петербург» Андрея Белого. После 1917 г. он жил до конца своих дней в Лондоне, был человеком состоятельным и, видимо, не общался ни с кем из прежних «сослуживцев» и русских современников. Была ли у него в Лондоне семья, появлялся ли он в английских масонских ложах? Как будто бы нет. Во всяком случае, нет следов каких-либо его контактов с собственным прошлым.

Между тем, он прожил долгую жизнь, он умер 70-ти лет. Его бумаги неизвестно где. Но были ли они? Он уехал из России в чем был. И он, кажется, не любил писать – письма, дневник, или мемуары.

Но о нем есть несколько интересных свидетельств, не как о государственном деятеле, но как о человеке. Царский министр земледелия А. Наумов, либерал и масон, описал в своей книге «Из уцелевших воспоминаний», как однажды в Киеве киевский губернатор показал ему Терещенко, «скромно державшего себя молодого человека с бритым, довольно выразительным лицом американского типа, из выдающихся деятелей последнего времени».

Вел. кн. Ник. Мих. (Романов) в письме к своему парижскому другу Фредерику Массону называет его «мой сосед»: «Вижу его ежедневно… Мой друг… Знал его еще в Канн, мальчиком, видел, как он впервые вошел в казино Монте-Карло… В 9 часов утра мы с ним обсуждаем прошедший день»[25]. Фредерик Массон, в номере от 23 июня 1917 г. (правой) французской газеты «Ле Голуа», помещает статью, инспирированную вел. князем, о Терещенко (и Керенском). Статья не в меру лестная.

Вот запись в дневнике А. Блока от 7 ноября 1912 г.:

 «Михаил Иванович Терещенко говорил о том, что он закрывает некоторые дверцы с тем, чтобы никогда не открывать, если отпереть – только одно остается: спиваться. Средство не отпирать (закрывать глаза) – много дела, не оставлять свободных минут в жизни, занять ее всю своими и чужими делами».

Свидетельство В.Д. Набокова: «Французские и английские дипломаты относятся лучше к Терещенко, чем к Милюкову. Почему?» (Архив русской революции, кн. 1).

Свидетельство французского посла Нуланса: «Терещенко каждое утро собирал у себя послов Франции, Англии и Италии».

Военный министр Колчака А. Будберг – мемуарист, достойный доверия, отзывается о нем менее доброжелательно: «Терещенко рассылал нашим послам (за границей) самые успокоительные телеграммы, когда все трещало» (Архив русской революции, кн. 12, с. 252).

И.Г. Церетели говорит о нем в связи с заговорами против царя:

«(Вместе с Гучковым) он попал (в заговор) только благодаря своим личным связям с популярными членами Гос. Думы». (Интервью в «Новой жизни» от 20 июня 1917 г., в связи со Стокгольмской конференцией).

Церетели предпочитал ему Некрасова, может быть потому, что «после июля Терещенко стал саботировать дело демократии».

По словам Милюкова, «Терещенко и Некрасов попали в министры в силу своей близости к конспиративным кружкам» («Воспоминания», цит. выше).

После самоубийства ген. Крымова Терещенко дал об этом сообщение в газеты. Судя по некоторым кратким свидетельствам, он очень тяжело пережил эту смерть. В сентябре 1917 г. он дал интервью по этому поводу в «Русских ведомостях», где упомянул о заговорах 1916-1917 гг., в которых участвовал Крымов.

Наконец, 26 сентября / 9 октября французский, английский и итальянский послы были у Терещенко официально, и требовали восстановить боеспособность русской армии. Терещенко это им обещал, хотя был «удивлен, возмущен и обижен». (Розен. «40 лет…»)[26].

Об этом писал и Ф. Дан:

«Временное правительство, на мой взгляд, слепо шло на поводу у дипломатов Антанты и вело и армию и революцию к катастрофе».

Брюс Локкарт, английский агент в России в 1918 г., в своей книге «Две революции» писал:

«(Терещенко) бежал из России через Архангельск[27]. Он встретился там с Фрэнсисом (американским послом в России). Под именем Титова, дипломатического курьера, он пробрался северным путем в Сибирь, для воссоединения с Колчаком. Фрэнсису он сказал, что 1 августа 1917г. он получил очень выгодное предложение сепаратного мира от Германии. Он никому об этом не сообщил, кроме Керенского. Терещенко очень гордился своим поступком». («Two Revolutions». 1957, с. 294). В следующем издании этой книги (1967) Локкарт добавил: «Терещенко сделал в Лондоне весьма успешную карьеру, как финансист» .

В заключение уместно будет дать цитату из книги американского посла Дэвида Фрэнсиса, дополняющую сообщение Локкарта:

«Вскоре после того как его назначили министром иностранных дел, я устроил себе встречи с ним ежедневно, в определенный час. В результате мы скоро подружились. Терещенко сохранял верность Керенскому, которого он ставил высоко до последних двух-трех недель перед большевистской революцией. Я не знал, что он потерял доверие к Керенскому, пока он сам мне об этом не сказал, придя ко мне инкогнито уже во второй половине октября 1918 г., в Архангельске.