Александр Торопцев - Москва. Путь к империи
В том же 1151 году князь Юрий Владимирович с крупным войском, усиленным отрядами половцев, подошел к Днепру. Готовился он к операции тщательно. Переправа была организована быстро. Люди садились в насады — лодки с высокими надставными бортами — и отчаливали от берега. С противоположного берега им навстречу устремились ладьи, изготовленные по проекту Изяслава и его умельцев. Борта у судов были тоже высокие. Но не это являлось главной находкой киевлян.
Бой разгорелся. Суздальцы рвались к Киеву, но насады, тяжело маневрируя по быстрой воде Днепра, не находили лазейку между ладьями киевлян, которые имели по два кормчих — спереди и сзади. Это и позволило неуклюжим на вид судам моментально менять курс на 180 градусов, вовремя перекрывать бреши.
Первый день битвы закончился ничем. Утром Юрий отправил флотилию в Долобское озеро. Отсюда его воины волоком доставили лодки к Золотчи и по ней вошли в Днепр с севера от Киева. Этот маневр не принес результата. Изяслав не пропустил неприятеля к броду. Юрий послал сына Андрея к Зарубовскому броду. Отряд киевлян во главе со Шварном не выдержал удара, и конница половцев, поддержанная флотилией, перешла по Зарубовскому броду Днепр. Положение Изяслава ухудшилось. Юрий Владимирович продемонстрировал тонкое понимание военного дела — победа была близка.
Шварн прискакал в Киев, доложил о катастрофическом положении у Зарубовского брода. Князь спокойно сказал:
— Они не крылаты. А перелетевши Днепр, сядут где-нибудь. Подпустим их. В болотистой местности половецкая конница не разгуляется.
Изяслав поклонился церкви Святой Богородицы Десятинной, построенной в 989 году Владимиром I, затем — церкви Святой Софии и спокойно, без тени тревоги на лице выступил из Киева. На смертный бой шел Изяслав. На виду у многих горожан, которые когда-то сказали ему: «Мы все встанем за тебя», он шел не спеша, никого ни о чем не просил. И вдруг горожане сказали свое слово:
— Мы все пойдем на смертный бой. Кто с мечом, кто с палкой, кто с камнем. А кто откажется, того мы своими руками убьем.
Большим авторитетом нужно пользоваться у людей, чтобы в минуту тяжкую они приняли такое решение. Подобную армию одолеть нелегко. Ее можно только уничтожить. Но такое удавалось в редких случаях.
Утром два войска выстроились друг перед другом. Половцы, воевавшие на стороне Юрия, заволновались, почуяв силу. Андрей Юрьевич ободрил их, обещал увеличить вознаграждение. Успокоил он и русских воинов.
Князю Изяславу тоже пришлось подбадривать киевлян. Страх — чувство сильное. Когда кричишь на вече: «Я буду воевать!» — его нет. Он приходит позже, когда перед глазами стоит на поле вражья рать, а там бойцы сильные, опытные. Все люди боятся смерти. Только нелюди не боятся. Но таких мало даже среди головорезов. Нельзя корить людей за страх. Его нужно побороть, и в бою это лучше делать сообща. Изяслав сказал киевлянам самые простые слова, но этого оказалось недостаточно. Страх остался в глазах воинов. И тогда великий князь киевский развернул коня и поскакал один на врага. И цокот копыт тут же убил страх.
Андрей, сын Юрия, тоже бросился в бой. Он поразил несколько киевлян, сломал копье. Под ним ранило коня, с головы князя сорвали шлем.
Изяслав тоже сломал копье, был ранен в руку, затем — в ногу. От резкой боли он потерял сознание, слетел с коня. Бой продолжался.
В самый ответственный момент половцы покинули войско князя суздальского. Киевляне усилили натиск и одержали победу.
Бой уже закончился. Киевляне шли по полю, считали потери. Кто-то обратил внимание на лежавшего воина, кровь заливала его одежду, лицо. Он шевельнулся, произнес едва слышно:
— Я князь.
— Ты-то нам и нужен, — один из воинов ударил мечом по шлему лежащего.
Шлем выдержал удар. Воин ударил посильнее, затем — совсем сильно. С третьего раза меч пробил шлем. От дикой боли раненый окреп голосом, вскрикнул:
— Я — Изяслав!
А чтобы ему быстрее поверили, он, превозмогая боль, снял шлем.
— Кирие, элейсон! Кирие, элейсон! — закричали радостные киевляне, что в переводе с греческого означало: «Господи, помилуй!»
Победа в том сражении не изменила расстановку сил в распре. Но поведение Изяслава и киевлян в ней может многое сказать о том, что же собой представлял самый серьезный соперник Юрия Владимировича и на какие силы он опирался.
Н. М. Карамзин высоко оценивает личностные качества и итоги государственной деятельности Изяслава Мстиславича. «Мужественный и деятельный, он всего более искал любви народной и для того часто пировал с гражданами; говорил на вечах, подобно Великому Ярославу; предлагал там дела государственные и хотел, чтобы народ, исполняя волю государя, служил ему охотно и врагов его считал собственными. Разделив престол с дядею, добродушным и слабым (с Вячеславом Владимировичем. — А. Г.), Изяслав в самом деле не уменьшил власти своей, но заслужил похвалу современников; обходился с ним, как нежный сын с отцом; один брал на себя труды, опасности, но приписывал ему часть побед своих и жил сам в нижней части города, уступив Вячеславу дворец княжеский»[15].
Да, Изяслав Мстиславич был прекрасным политиком, изворотливым, хитрым. Понимая, что Вячеслав имеет полное право занять великокняжеский престол, сын Мстислава сумел привлечь на свою сторону невоинственного, мягкотелого старика Вячеслава, посадил его в золотую клетку, превратил старшего из оставшихся в живых Мономашичей в экспонат, важный и дорогостоящий, а сам правил Киевской Русью, не имея на то никаких прав. Очень крупный политик.
У него не было в стране мощной поддержки, тогда он обольстил пьянками да пирами киевлян, влюбил их в себя, и сам влюбился в них. А чтобы любовь была крепче, Изяслав нанимал иностранные войска, которые ходили по землям Галицкого и других княжеств за крупные вознаграждения, помогая князю удержаться на престоле.
Другие князья русские также не гнушались помощью извне, приглашали в дружины половцев, берендиев, торков, которые подчас играли важную роль в битвах. Изяслав пошел дальше. Иностранные армии (венгры, богемцы, ляхи…) стали частью его политики. Но эта часть требовала огромных средств, что отрицательно сказывалось на внутриполитическом положении русского государства. Политика, основанная на привлечении наемного войска для решения государственных задач, может принести успех конкретному правителю, что и случилось в судьбе Изяслава, который выиграл-таки свой личный бой с Юрием Долгоруким.
Он умер великим князем киевским. Видимо, он считал себя великим человеком. Но он таковым не был. И тот факт, что его любили киевляне, ровным счетом ни о чем не говорит. Любить-то они его любили, но странною любовью: всего один раз жители Киева сподобились встать на защиту своего возлюбленного. В остальных же случаях он был вынужден защищаться чужими руками.
18 ноября 1154 года Изяслав Мстиславич скончался. После его смерти в Киеве несколько месяцев правил Ростислав Мстиславич, а 20 марта 1155 года сан великого князя киевского принял «с общего согласия» Юрий Владимирович Долгорукий.
«Множество людей с великой радостью вышло ему навстречу, — написал об этом дне летописец. — И сел он на столе отца своего, славя Бога». Тот же летописец, до этого подробно, в ярких красках осветивший годы правления главного противника князя суздальского, теперь создал для Юрия очень громкий, особый титул: «Великий князь Юрий, сын Владимира Мономаха, внук Всеволода, правнук Ярослава, праправнук Великого Владимира, крестившего всю землю Русскую»[16]. Такого титула не удостоились ни Мстислав, ни его сын Изяслав, и уже один этот факт говорит о том, как высоко оценивали современники деятельность Долгорукого на великокняжеском престоле, хотя итоги ее, нужно признать, были весьма незначительными.
Одержимый идеей собрать Русь: северную (Новгородскую), Заокскую и Южную, Юрий Долгорукий, как только в первый раз занял киевский престол, начал ее осуществление, то есть еще в 1149 году. Он объединил под своей жесткой властью земли вокруг Киева, стал перераспределять волости, не обращая внимания на наследственные права, а также на права победителей в междоусобных конфликтах. Он повел себя не как великий князь, но как царь. Царем славным, господином добрым, отцом подданных назвали великого князя Изяслава Мстиславича киевляне, а также берендии, торки, проживавшие в Киевской земле, но Юрия Долгорукого, проводившего политику единодержавия, они царем называть не хотели.
Он направил старшего сына Ростислава в Переяславль. Глебу отдал на княжение Канев, Борису — Белгород; а Суздаль оставил совсем еще молодому Василию при тысяцком — старом своем друге и сподвижнике Георгии Симоновиче. Он вел себя как царь. Он собирал Русь под единой властью. И это никому не нравилось.
