Марлис Штайнер - Гитлер

Таким образом, в годы детства и юности Гитлера многие составляющие нацистского мировоззрения уже существовали и были широко распространены в Австрии. Он воспринял их и проникся ими, чтобы в момент, определенный историей, сплавить эту «австрийскую модель» с идеологией, унаследованной от Второго рейха.

Ряд авторов полагают, что «путь Гитлера начался в Вене», однако мы уже убедились, что поиск корней его отдельных поступков и идей требует, чтобы мы заглянули дальше. Сам Гитлер озаглавил вторую главу «Майн Кампф», посвященную предвоенному венскому и мюнхенскому периоду, «Годы учебы и страдания» – возможно, не без влияния сочинения Гете «Годы учебы и скитаний Вильгельма Майстера». Было высказано немало критических замечаний по поводу жалобного тона, пронизанного сочувствием к себе, которым отмечены его венские воспоминания. Особенно подчеркивалась неточность утверждений Гитлера относительно бедности и материальных затруднений. Многие историки, тщательно восстановившие его тогдашнее финансовое положение, утверждают, что, получив наследство от матери и тетки Иоганны, он стал относительно обеспеченным человеком. Так что неизвестно, что Гитлер имел в виду, употребляя такие выражения, как «богиня Нищета» или «госпожа Тревога», – всех обездоленных или образ собственного морального упадка. Смерть матери оставила в его душе зияющую пустоту, спровоцировав и ускорив жестокий личностный кризис, по мнению некоторых исследователей, так до конца и не преодоленный. Отъезд в Линц напоминал бегство; о том, что он провалился на экзаменах в академию, он не сказал никому из родственников и даже своему другу. Не признался он в этом и своему наставнику, мэру Леондинга Йозефу Майрхоферу, который, судя по некоторым данным, хотел обучить его ремеслу булочника. Теперь он тем более не смел даже приблизиться к Стефании, в которую был влюблен. Выше мы уже обсуждали тезис о том, что его мать испытывала чувство стыда и передала сыну сознание вины. Не отбрасывая вовсе это предположение, рассмотрим все же более вероятное толкование: Гитлер сам стыдился своей неудачи и переживал из-за того, что не смог обрадовать Клару своими успехами. Стремясь стереть из памяти этот неприятный эпизод, он стал брать уроки у преподавателя скульптуры Панхольцера, намереваясь повторить попытку. Владелица дома в Урфаре дала молодому человеку рекомендацию к Альфреду Роллеру – известному режиссеру и директору Школы искусств и ремесел в Вене. Она представила Гитлера как очаровательного и серьезного юношу из хорошей семьи. Роллер выразил готовность принять его, а Гитлер отправил своей домохозяйке благодарственное письмо. Позже, во время одной из своих «застольных бесед», он заявил, что так и не воспользовался рекомендательным письмом, хотя, вполне вероятно, что оно сослужило бы свою службу и он не провалился бы на экзамене в 1908 году. Ибо на сей раз экзаменаторы нашли его живописный дар еще менее развитым, а способности к рисованию и черчению – еще более явными. Его не допустили даже ко второму туру испытаний. По всей видимости, эту вторую неудачу Гитлер пережил как настоящую катастрофу, сопровождавшуюся глубоким унижением, которого он так никогда и не забыл. В числе преподавателей фигурировало несколько евреев, и он дал себе клятву когда-нибудь им отомстить. Не исключено, что здесь и кроется один из побудительных мотивов формирования его антиеврейского синдрома. Как бы то ни было, одно несомненно: поражение усилило его замкнутость. До этого, с февраля по июль, он жил вместе с Кубицеком на Штумпергассе. Его товарищ продолжал старательно учиться в консерватории и даже взял напрокат пианино, которое заняло бо́льшую часть их комнаты. По вечерам молодые люди совершали вылазки, чаще всего в Оперу. Именно тогда у Гитлера родился замысел сочинить оперу – «Wieland le Forgeron» («Виланд-кузнец»), для которой он, вдохновленный идеей Вагнера о необходимости синтеза музыки и драматического действия, написал либретто и придумал некоторые музыкальные темы, которые его другу Густлю оставалось, по его мнению, «только оформить». Но прожект двух неофитов не вышел за рамки набросков и вскоре был ими заброшен.

Летом Кубицек ушел в армию, а Гитлер, как обычно, поехал в Шпиталь, откуда послал другу последнюю открытку. Спустя короткое время, порвав с семьей, он вернулся в Вену, где его жизнь протекала как обычно – в занятиях рисованием, чтении, прогулках и походах в Оперу. Он съехал с квартиры на Штумпергассе и устроился неподалеку, в Пятнадцатом городском округе, на Фельберштрассе, в доме номер 22. Уезжая, он не оставил своего нового адреса. Если своей первой неудачей он поделился с Густлем, то сообщать приятелю о второй ему, судя по всему, не хватило храбрости. Возможно, Гитлер опасался, что тот поставит в известность его родственников, с которыми у него окончательно испортились отношения. Если бы его лишили сиротского пособия, он потерял бы всякую надежду на продолжение учебы. Кроме того, он довольно часто злился на друга, который, бесконечно упражняясь за пианино, мешал ему. В полиции он указал, что является студентом. У нас мало достоверных сведений об этом периоде его жизни. Гитлер, которому исполнилось девятнадцать лет, переживал жестокий кризис, не дававший ему понять, что он, собственно говоря, собой представляет как личность. Он в существенной мере утратил веру в себя, и ему было необходимо найти новую цель в жизни. Похоже, Адольф окончательно расстался с мечтой стать художником или архитектором – так, он даже не собирался возвращаться в Линц чтобы попытаться сдать экзамены на аттестат зрелости. Наверное, его наставник, человек простой и прагматичный, не поддержал бы его в этом начинании – после двух подряд провалов. К внутренней неуверенности добавлялся страх слишком быстро прожить свой капитал, хотя он вел крайне скромный образ жизни, питаясь в основном хлебом и молоком. Единственное, что он довольно неплохо умел делать, – это рисовать и писать маслом. Но он понимал, что должен еще суметь продать продукты своего скромного дарования. Должно быть, Гитлер в ту пору пребывал в полном смятении – все пошло наперекосяк, будущее представлялось безысходным.

Судя по всему – он сам написал об этом в «Майн Кампф», а позже повторил Невиллу Чемберлену, – антисемитом он стал начиная с 1908 года. Именно в это время, названное Эриксоном латентным периодом, молодой Гитлер, искавший свой путь в расстилавшейся вокруг пустыне, усвоил и принял сердцем основы будущего Weltanschauung [8]. В этот же период, точнее, с осени 1908-го по осень 1909 года, он, по его собственному признанию, «закалился» и почувствовал в себе волю не сдаваться и противостоять материальным трудностям. Гитер все больше замыкается в себе; его аутизм и нарциссизм усиливаются, как и его стремление поворачиваться к миру исключительно «фасадом», не выдавая своих истинных намерений.

Действительно ли он в этот промежуток времени трудился рабочим на стройке, как впоследствии утверждал, неизвестно. Поразительно другое: приводимый им эпизод стычки с рабочими – членами профсоюза, едва не завершившийся его падением со строительных лесов, странным образом напоминает рассказ из «Воспоминаний» Антона Дрекслера – первого руководителя Немецкой рабочей партии (ДАП) в Мюнхене, впоследствии получившей известность как НСДАП (не путать с упоминавшейся выше партией ДАП, основанной в Траутенау в 1904 году). Возможно, Гитлер, не раз заявлявший о том, что узнавал себя во многих пассажах этих «Воспоминаний», воспользовался ими, чтобы продемонстрировать, что в прошлом он занимался ручным трудом. Установлено, что он хватался за разные возможности подработать и у него возникали стычки с рабочими, которых он пытался убедить в том, что партия – это не только инструмент класса буржуазии, законы – не только способ угнетения пролетариата, а школа – отнюдь не то учреждение, где происходит формирование рабов и их хозяев, стоящих по разные стороны баррикады. Говоря об этом, он стремился защищать вовсе не монархию, но свои личные убеждения. Действительно, в смутные годы, проведенные в Вене, в нем, параллельно со страстью к архитектуре, развивался интерес к политике. Кубицек в своих воспоминаниях упоминает о том, что Адольф рвался переделать мир, готовый преодолеть все барьеры, на которые ему указывал друг, рассуждая о революционной буре. В частности, он изучал социальный вопрос и на практике, и в теории, через чтение литературы. В автобиографии Гитлер издевается над теми, кто лично не знаком с проблемами жилья, охраны труда, голода и нищеты. Он либо наблюдал все это в своем квартале, либо узнал из собственного опыта. Также он иронизирует над интеллигентами, скапливающими в голове огромное количество знаний, но не умеющими распорядиться ими с пользой для дела. Он подчеркивает, что чтение – не самоцель, но средство соединения различных элементов, необходимых для занятий ремеслом или выработки мировоззрения: следует не просто запоминать содержание книг как таковое, но скорее хранить его в виде фрагментов мозаики, каждому из которых найдется место в общей конструкции. Искусство «полезного чтения» позволит исправить или дополнить ранее полученные знания. Гитлер уверяет, что сам, начиная с детства, старался читать именно таким образом, и пребывание в Вене оказалось в этом отношении чрезвычайно плодотворным. «Повседневный опыт открывает возможность новых знаний. Умение объяснить реальность в свете теории и сравнить последнюю с реальностью помогло мне избежать скатывания в теоретизирование и поверхностность. По всей видимости, я бы никогда не занялся марксизмом, если бы обстоятельства не подтолкнули меня к этому».