Пайпс - Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924
В октябре 1918-го, в то время как была учреждена Директория, международная ситуация быстро стала меняться. Правительство Германии обратилось к США с просьбой взять на себя посреднические функции, и Первая мировая война подошла к концу. Это не могло не сказаться на статусе Чехословацкого легиона. Национальный совет Чехословакии провозгласил в октябре 1918-го в Париже национальную независимость. Как только новости дошли до легиона, он принял решение не участвовать больше в боях на территории России, поскольку дело, за которое он боролся, победило: «Победа союзников освободила Богемию. Войска перестали быть мятежниками и предателями империи Габсбургов. Они превратились в воинов-победителей, защитников Чехословакии. Родная земля, которая могла им быть навсегда заказана, теперь манила их огнями чести и свободы»74. Начали размножаться солдатские комитеты, политические интересы вытеснили все прочие. Боеспособность легиона упала до такой степени, что русские уже рады были бы от них отделаться75. Весной 1919 г., пойдя на уступку Франции, чехословаки согласились отсрочить свой отъезд и нести охрану Транссибирской магистрали на участке Омск—Иркутск, где на нее совершали нападения пробольшевистски настроенные партизаны и разбойные банды. Но воевать они отказывались. Это были уже не идеалисты чехи и словаки, предоставившие себя в свое время в распоряжение союзного командования, но жалкие остатки армии, проникнутой общим разложенческим духом гражданской войны. Неся охрану Транссибирской магистрали, они недурно поживились, набрав для себя 600 товарных вагонов промышленного оборудования и хозяйственной утвари76.
После того как чехословаки вышли из игры, единственной силой, на которую могла опереться Директория, остались Народная армия и сибирские казаки. Народная армия была в жалком состоянии. Болдырев докладывал после проверки фронтовых частей: «Люди босы, оборваны, спят на голых нарах, некоторые даже без горячей пищи, так как без сапог не могут пойти к кухням, а подвезти или поднести не на чем»77. Единого командования не было: самое сильное воинское соединение, сибирские казаки атамана Александра Дутова, действовало, как правило, на свой страх и риск. Материальная помощь, поступающая от союзников, была несущественной и состояла преимущественно из обмундирования.
Франция и США вели себя более чем сдержанно; Япония занималась своими делами. Британия командировала в Омск 25-й батальон Миддлсекского полка под командованием полковника Джона Уарда. 800 солдат батальона были объявлены караульным отрядом Западного фронта; в их задачу входило поддержание порядка в Омске и оказание моральной поддержки Директории. Участие их в военных действиях не предусматривалось*. Также в Омске стояло 3000 чехословаков, симпатизировавших эсерам78.
* Ричард Ульман утверждает, что британские войска, дойдя до Омска, «приняли участие в сражении против большевиков» (Intervention and the War. Princeton, 1961. P. 262). На самом деле британские отряды, расквартированные в Омске, в боях не участвовали (см.: Ward J. With the «Die-Hards» in Siberia).
Директория оказалась правительством на бумаге в гораздо большей степени, нежели Временное правительство 1917 года, наследницей которого она себя мнила: у нее не оказалось ни управленческого аппарата, ни финансовых ресурсов, ни официального печатного органа79. Немногочисленное чиновничество, которым оно управляло, состояло из бывших функционеров Сибирского правительства, продолжавших действовать каждый в своей области точно так, как это делалось начиная с 1917-го. Иностранные и российские наблюдатели согласно говорят о том, что Директория так никогда и не стала работающим правительством, и нам хочется отметить этот факт ввиду тех легенд, которые распространяли эсеры о деятельности Директории после ее падения. Она не могла сдвинуться с мертвой точки вследствие неразрешимых противоречий между эсерами, возглавлявшими правительство и армию, и несоциалистами, в руках которых было управление и контроль за денежными средствами и которые пользовались благосклонностью офицерства и казачества. Члены Директории, согласно воспоминаниям Болдырева, «являлись представителями и адвокатами пославших их группировок, глубоко разноречивых и даже враждебных в своих политических и социальных устремлениях...»80 По меткому выражению полковника Уарда, это и было «сочетание элементов, отказывавшихся смешиваться».
Неспособные править, Директория и ее Кабинет теряли время и силы в интригах и перебранках. Социалисты выясняли отношения с либералами; политики, мыслившие в терминах единства России, бранились с сибирскими сепаратистами. Вожди Комуча не могли смириться с изменением своего статуса: передав все полномочия Директории, они все же мыслили себя как правительство внутри правительства.
Предводитель эсеров Чернов плел сеть заговоров. Его не пригласили войти в Директорию, поскольку посчитали слишком радикальным и неспособным сотрудничать с членами Сибирского правительства и казаками. Еще в начале августа ЦК партии эсеров перебрался из Москвы на Волгу, оставив на прежнем месте лишь малочисленное бюро82. Чернов приехал в Самару 19 сентября, как раз когда в Уфе шли последние прения. С его точки зрения, соглашение, достигнутое в Уфе, было уступкой реакции, и он начал предпринимать усилия, чтобы оно было отменено. По его инициативе партия приняла резолюцию, согласно которой служащие в новом правительстве эсеры должны были отчитываться своему Центральному Комитету. Авксентьев и Зензинов оказались скомпрометированными в глазах военных и либералов83.
Как предполагаемая наследница Временного правительства, Директория рассчитывала получить дипломатическое признание стран-союзников. Британия готова была ей это гарантировать, во всяком случае de facto, и британский кабинет принял соответствующее постановление 14 ноября 1918 г. Однако, поскольку подготовка текста соответствующей телеграммы требовала времени, решение Кабинета не успело быть обнародовано и доведено до сведения Омска к тому моменту, когда Директория пала. Ни Франция, ни США не пожелали последовать примеру Британии.
В течение всех восьми недель, что просуществовала Директория, ходили упорные слухи, будто эсеры готовят переворот84. Она была бездейственна и непопулярна. Сибирские крестьяне считали ее «большевистской», такого же мнения придерживались находившиеся у нее на службе офицеры и местные предприниматели. Пропасть между правыми и левыми была так велика, что ее невозможно было перейти даже ввиду общей угрозы. Директория зародилась в мире грез, и кончина ее была лишь делом времени.
* * *
К маю 1918 г. обстоятельства стали складываться в пользу Добровольческой армии. Волна пробольшевистских настроений на Северном Кавказе стала спадать, отчасти из-за оттока дезертиров, отчасти потому, что крестьяне были разгневаны изъятиями продовольствия. В Западной Сибири подняли восстание чехословаки. Войска союзников, высадившиеся в Мурманске и Архангельске, казались штабу Деникина авангардом большого экспедиционного корпуса.
С приходом весны Деникину приходилось решать, что делать дальше: от его решений, от сказанных им слов зависела судьба не только Добровольческой армии, но и всего белого движения85. Алексеев предлагал бросить объединенные силы Добровольческой армии и донских казаков на Царицын, взятие которого позволило бы соединиться с чехословаками и Народной армией. Соединившись, Восточная и Южная армии могли бы выставить против большевиков единый фронт от Урала до Черного моря. Взятие Царицына было бы привлекательно и тем, что пресекло бы навигацию большевиков по Волге и отрезало бы их от Баку, основного источника нефти. Алексеев опасался, что, задерживаясь на Северном Кавказе, Добровольческая армия не только упускала превосходную стратегическую возможность, но и утрачивала самый смысл существования: если она не превратится во всероссийскую национальную армию, говорил он, она попросту развалится. Однако у Деникина были иные планы.
В середине мая донские казаки избрали взамен Каледина нового атамана, генерала П.Н.Краснова — оппортуниста и авантюриста, для которого Россия была ничто, а Дон — все*86. Приняв должность, он вступил в близкие сношения с германским командованием на Украине, пытаясь получить у него денежные субсидии и оружие. Он вступил в сношения и с Добровольческой армией, выменяв у нее на продовольствие некоторое количество оружия из старых царских арсеналов87, но в целом его отношения с ней были натянутыми, поскольку он смотрел на добровольцев не как на союзников, а как на гостей. Его целью было создание суверенной Донской казачьей республики. Он готов даже был рассмотреть возможность похода казаков на Москву, однако лишь при условии, что сам будет главнокомандующим, а Добровольческая армия станет под его командование. С точки зрения белого генералитета такая перспектива была абсолютно неприемлемой, поскольку Дон для них был неотъемлемой частью России. Амбиции и интриганство Краснова в короткое время испортили отношения между Добровольческой армией и донским казачеством**. На протяжении всей гражданской войны донские казаки держались особняком и зачастую игнорировали и саботировали планы, составленные командованием Добровольческой армии. Пытаясь дать оценку деятельности того, что в целом принято называть Добровольческой армией, необходимо иметь в виду: она состояла из двух раздельных частей, собственно добровольческой армии и казаков, интересы которых не всегда совпадали. В период до лета 1919 года, когда Деникин пришел на Украину и объявил призыв среди местного населения, казаки численно превосходили добровольцев.
