Александр Доманин - Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
Двигаясь от тангутского государства дальше на запад, мы встречаемся с еще одним, не менее интересным народом — уйгурами. Этот тюркский народ и сегодня населяет северо-западный угол Китая — Синьцзян-Уйгурский автономный район — и имеет очень древнюю историю. Еще в VIII веке кочевники-уйгуры подхватили падающее знамя великого Тюркского каганата и на развалинах Вечного Эля тюркской династии Ашина создали собственную сильную державу — Уйгурский каганат. Он просуществовал более ста лет и пал под ударами пришельцев с севера — енисейских кыргызов. В период великого безвременья IX–X веков, вызванного столетней засухой в Великой степи, уйгуры заняли оазисы Джунгарии и Кашгара и… выжили. Но вынужденный уход в оазисы сменил и род деятельности, и стереотипы поведения уйгуров. Из кочевого племени они превратились в оседлый народ, основными занятиями которого стали земледелие и торговля.
Такой смене приоритетов весьма способствовали географические и климатические условия. Оазисы уйгуров оказались зажаты с одной стороны — хребтами Восточного Тяньшаня, с другой — безводными (а значит, и бестравными) пустынями, самой страшной из которых была абсолютно безводная Такла Макан — одно из наиболее суровых и жутких мест на Земле. Кочевое скотоводство в этих условиях возможно лишь в предгорьях, да и то не круглый год. В оазисах же оно невозможно по определению. В результате лишь небольшая часть уйгуров сохранила навыки кочевой жизни. Основное же население сосредоточилось в оазисах, где занималось земледелием и стойловым животноводством. Но география подарила уйгурам и еще одну уникальную возможность.
Дело в том, что уйгурские оазисы находились почти в самой середине знаменитого Великого шелкового пути — торговой дороги, ведущей из Китая к берегам Средиземного моря. Миновать эти оазисы купцам разных стран было невозможно — вокруг были безводные пустыни. Снабжая караваны самым необходимым, давая отдых усталым путникам и собирая пошлину с товаров, уйгуры начали быстро богатеть. А с конца X века они и сами устремились в торговлю, заняв беспроигрышное положение посредников. Многие китайские купцы, опасаясь тягот почти бесконечного пути, да и не желая надолго расставаться с родиной, перестали возить товар дальше Уйгурии, да и уйгуры зачастили в Китай, где предлагали за китайские товары хорошие деньги. Затем эти товары перевозились в города Средней Азии, в исламский мир, где и продавались, надо думать, с хорошей прибылью. В Фергане и Самарканде закупались товары, пользующиеся спросом в Китае (особенно славились знаменитые арабские жеребцы) и перевозились на восток. И вместо нескольких лет, которые требовались торговцу, чтобы пройти весь Шелковый путь и вернуться, уйгурскому купцу удавалось за год совершить два, а то и три торговых путешествия.
Транзитная торговля окончательно изменила культуру и образ жизни уйгуров. В первую очередь, торговля требовала грамотных людей, и уйгуры уже в конце X века придумали собственный алфавит. Позднее он получил широкое распространение и был при Чингисхане перенят монголами, а уйгурские грамотеи заняли законное и, надо полагать, небезвыгодное положение писцов и счетоводов при ставке хана. Кроме того, богатство, достающееся сравнительно небольшими усилиями, окончательно оттолкнуло уйгуров от военной стези. Они стали мирными людьми, предпочитая откупаться или платить дань потенциальным захватчикам, а не воевать. Так они откупились от победоносного Елюя Даши, признав его верховную, но сугубо номинальную власть. Так они позднее без всякой крови и войн вошли и в державу Чингисхана. У уйгуров даже властитель назывался своеобразно. У других народов были в ходу эпитеты «великий», «сильный», «могучий», «царь царей» и тому подобное — взять того же кара-киданьского гурхана. Правитель уйгуров назывался идикут, что в переводе означает «господин счастья». Вот как! Поймали счастье за хвост и теперь сидят на нем во главе с его господином. Надо сказать, что и монгольское завоевание отнюдь не нарушило уйгурского счастья — скорее наоборот, время монгольской империи стало эпохой наивысшего расцвета уйгурской транзитной торговли.
Следуя дальше на запад, мы попадаем в земли, которые и стали второй родиной киданей-изгнанников. Кара-кидани заняли пространство от Алтая до Памира — пограничную полосу между восточной и западной половинами Великой степи. На западе они граничили уже с западными кочевниками-тюрками: канглами, карлуками и кыпчаками, которых на Руси звали половцами. И до 1211 года чувствовали себя вполне уверенно, пока не столкнулись с бежавшими от непобедимых туменов Чингисхана меркитами и найманами.
И здесь, чтобы окончательно замкнуть то, что современные историки довольно метко назвали «монголосферой», нам осталось рассказать о нескольких народах, живших к северо-западу от собственно Монголии. Крупнейшим из этих народов были найманы.
Найманы — вообще один из самых таинственных народов. Мы не знаем, на каком языке они говорили, хотя, предположительно, это был один из диалектов монгольского. Нам известно, что у них была высокоразвитая культура (пожалуй, едва ли не самая развитая среди степных народов) и сильное государство, но при этом мы не можем обнаружить никаких предпосылок к этому, ведь окружали Найманское ханство кочевые племена с родовым строем и находящиеся на куда более низкой стадии развития. Поэтому высказываются самые разные версии происхождения найманов и их государства. Часть историков, вслед за великим Л.Н. Гумилевым, считает их северной ветвью кара-киданей, отказавшейся подчиняться Елюю Даши и ушедшей в алтайские степи. Есть мнение, что на культуру найманов оказали влияние енисейские кыргызы — не менее загадочный народ, изолированно проживавший на Енисее в районе Минусинской котловины и занимавшийся по преимуществу земледелием. Найманы также овладели земледелием, и это сильно отличало их от других кочевых племен. Земледелие требует хотя бы частичной оседлости, что резко снижает мобильность народа-войска. В то же время оно позволяет прокормить гораздо большее количество людей, чем кочевое скотоводство и дать, соответственно, куда больше солдат в это самое войско — что, собственно, мы и отмечаем у найманов. Но в целом номадизм как образ жизни и у найманов остается на первом месте, и в результате складывается довольно странный, почти равноправный симбиоз земледельцев и скотоводов, который не встречается у других степных племен. Даже кара-кидани, несмотря на всю усвоенную ими китайскую культуру, уйдя в степи, отказались от земледелия и перешли к кочевому образу жизни. Так что найманы и по сей день остаются загадкой.
А теперь, чтобы завершить обзор дальних и ближних соседей монголов, отметим еще небольшую, но важную группу племен, проживавших между Енисеем и озером Байкал, а частью и в Забайкалье. Это лесные охотники, обитавшие на границе между сибирской тайгой и Великой степью. Крупнейшие из них, хори-туматы и баргуты, относились, по-видимому, к монгольской языковой группе, но по образу жизни резко отличались от монголов. Несмотря на общность происхождения, монголы и те же хори-туматы отказывались признавать свое этническое единство: слишком уж отличалась их культура (а ведь, заметим, сама праматерь монголов, Алан-Гоа, формально была родом из хори-туматов, о чем, кстати, монголы не очень любили вспоминать). Каждый из народов считал свой образ жизни единственно правильным, а соседей — отсталыми. И потому отношения лесных и степных монгольских племен были довольно-таки натянутыми, пока не закончились разгромом и покорением лесовиков (хори-туматы при этом были почти полностью уничтожены). Степные монголы одержали победу, доказав тем самым своим «идеологическим» противникам преимущества истинно монгольского образа жизни. Так что же представляла собой эта «истинно монгольская» жизнь? Об этом — в следующей главе.
Глава 3
Быт и обычаи монголов
Строго говоря, народы, которые мы безоговорочно относим к монгольским, тоже не все были кочевыми скотоводами. Речь идет даже не о тех народах монгольского языка — таких, как баргуты и ойраты, которых сами потомки Бодончара не считали за «своих». Некоторые и исконно монгольские роды относились к «лесным народам», причем порой по старой памяти, так как их предки были звероловами. Были и такие племена, которые принадлежали к лесным и степным одновременно — например, урянхаты, откуда родом был, между прочим, знаменитый Субэдэй-багатур — покоритель Руси. Лесные урянхаты, как и другие лесовики, сильно отличались по образу жизни от степных.
Главным занятием «лесных» монголов была охота, в меньшей степени — рыболовство. Они почти никогда не покидали своих лесов, блуждая по ним в поисках дичи. Однако надо отметить, что эти блуждания отнюдь не были бессистемными. Как и у их соседей-степняков, земли — в данном случае, охотничьи угодья — были строго закреплены за отдельными родами или семьями. В пределах этих достаточно обширных участков и протекала их своеобразная кочевая жизнь. В силу естественно-природных причин лесовики не использовали повозок, не было у них и юрт, подобных тем, что имелись у монголов степи. Жили они в шалашах из березовой коры и при необходимости весь свой нехитрый скарб могли унести на собственных плечах. Тем не менее, определенное влияние соседей-скотоводов ощущалось. «Лесные» приручали диких оленей-изюбрей (Рашид ад-Дин называет их «горными быками») и косуль, питались их мясом и молоком; изюбри использовались ими и как вьючные животные. Но, в отличие от степняков, они не были привязаны к своим стадам: одомашненные звери следовали за человеком-охотником, а не человек следовал за ними, как у скотоводов. В силу этого лесовики презирали кочевников как пожертвовавших своей свободой ради более сытой и предсказуемой жизни. Жизнь скотовода они считали невыносимой и, например, главной угрозой для непослушной дочери было обещание отдать ее замуж за степняка, где той придется ходить за баранами. И некоторые, видя такую удручающую перспективу, кончали жизнь самоубийством.[27]
