Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность
Является вопрос: насколько достоверно сообщение «Синопсиса»? Вероятно, это так: сообщение это — второстепенное, мелкое, попутное. Ничего «Синопсис» на нем не строит и никаких выводов из него не делает. В этих условиях выдумывать это сообщение не имело смысла. Очевидно, эту подробность «Синопсис» почерпнул из какого-то не дошедшего до нас источника. Относится же сведение к той эпохе, по отношению к которой мы можем подозревать летописца в намеренном замалчивании фактов (см. ниже).
Является вопрос: когда же произошло переселение «руссов» на Киевщину и другие части лесостепного Приднепровья? Нам кажется, что и на это мы находим в летописи, хоть и глухой, но всё же ответ.
Летописец во вступлении к летописи, повествуя о судьбе дунайских славян, упоминает и о захвате их болгарами, затем уграми, а также о войне императора Ираклия (610–641) и о войне с персами (622). Таким образом, летописец знал кое-что о событиях начала VII века, но глубже во времени сведений о славянах у него не было.
О Кие и его поездке в Царьград у него имелись какие-то туманные воспоминания, он даже не знает, при котором византийском императоре это событие случилось.
Вот отрывок летописи: «…сь (сей) Кый княжаше в роде своемь и приходивъшю ему к цесарю, которого не свемы, нъ тъкмо о семь свемы, якоже сказають, яко велику чьсть приял есть от цесаря, при котором приходив цесари. Идуще же ему опять, приде к Дунаеви и възлюби место и съруби градок мал. И хотяше сести с родъмь своимь. И не даша ему ту близь живущии еже и доныне наричютъ дунайци “городище Кыевьць”».
Из этого можно заключить, что поездка совершилась до VII века, т. е. в эпоху, из которой до летописца дошло только отрывочное предание.
И в отношении этого события мы имеем менее определенное представление, чем это имеет место на основании исторических источников. Приведенная нами редакция летописи излагает событие в таком тоне, как если бы это была частная поездка Кия (Кыя) в Царьград и что его византийский император встретил с почетом.
На деле, очевидно, Кий совершил набег на Царьград и византийский император был вынужден оказать ему «почет», т. е. откупиться деньгами, как это случалось неоднократно с византийскими императорами в отношении «варваров».
Даже в приведенной редакции есть косвенное указание, что речь идет не о личной поездке, вроде поездки княгини Ольги, а о походе. Оказывается, на обратном пути Кию понравилось одно место на Дунае и он срубил «городок мал». Чтобы срубить городок, надо иметь достаточно людей и средств.
Наконец, он «хотяше сести с родъмь своимь», значит, дело шло не о переселении его семейства, а о переселении рода (иначе он не удержался бы силами своей семьи на новом месте). Совершенно очевидно, что он хотел твердой ногой стать на Дунае. Однако его намерение было угадано местными жителями и они (очевидно, силой) не дали ему осуществить своего намерения, хотя городище уже было создано.
Никоновская летопись, всегда излагающая события с большими и конкретными подробностями, пишет:
«Не ведяще же неции рекоша: Кий есть был перевозник; но есть тако: бе бо у Кии тогда был перевозник со оноа страны Днепра, сего ради нарицаху его перевозника. Аще бы был Кий перевозник, не бы ходил к Царюграду с силою ратью; но сей Кий княжаше в роде своем и ратоваше многи страны; таже с Констаньтиноградским царем миром и братьский живляше, и велию честь приймаше от него и от всех. Идущу же ему и з вой, на Болгары ходив, и прииде к Дунаю, и вьзлюби место и създа град, хотя тамо сести с роды своими, и не даша ему тамо живущеи, всегда рати сотворяюще; градище же то и доныне нарицается тамо живущиими Дунайци Киевець. Таже на Воложскиа и Камскиа Болгары ходив и победи и возвратився прииде в свой град Киев, и ту живот свой сконча; и брата его Щок и Хорив и сестра их Лыбедь ту скончашася».
Из этого отрывка видно, что наши предположения оказываются правильными: Никоновская летопись определенно говорит о походе Кия на болгар и что городище «Киевець» был предметом борьбы, и неоднократной. Очевидно, тяготение киевских славян к Дунаю было давним и походы Светослава были естественным продолжением этой тенденции (см. также сообщения Прокопия Кесарийского).
Интересно также отметить, что у летописца, оказывается, было больше сведений о Кие: он знал, что Кий воевал с разными странами, и между ними он называет болгар дунайских, затем волжских и камских, — значит, это был не мелкий племенной князек, а представитель государства, интересы которого простирались от Дуная и до Камы. Иначе говоря, мы имеем перед собой ту же Киевскую Русь, приблизительно в том же объеме, что и во времена Аскольда.
Почет в Византии, очевидно, определялся тем, что Кий был союзником Византии против болгар, — обстоятельство, приблизительно указывающее на время, когда существовал Кий.
Замечательно также, что Кий воевал со всеми болгарами, т. е. дунайскими, волжскими и камскими. Мы сталкиваемся здесь с огромной загадкой: почему Киевская Русь враждовала с болгарами? Что определяло эту вражду на столь огромном расстоянии: Днепр — Кама. Что заставляло даже Владимира Великого ходить в такую даль? На это мы ответа не имеем.
В сообщении Никоновской летописи опять-таки интересна ее неполная конкретность — если бы это всё было выдумкой, то она была бы более конкретизирована, т. е. названо имя византийского императора и т. д., указаны подробности, в какой форме был оказан почет Кию и т. д. Этого нет. До летописца дошло, очевидно, только изустное предание и он добросовестно говорит: это я знаю, а это мне неизвестно.
Наконец, особо примечательно то, что у летописца открылся рот только тогда, когда он заспорил, только в этом случае он вытащил из под спуда сведения о Кие, которые он, в сущности, утаил. Он знал о Кие больше, но в летопись этого не внес, и только когда он натолкнулся на ходившую в его время ложную версию о Кие, он вынужден был пустить в ход все имевшиеся у него сведения.
И здесь мы имеем явный намек на то, что в руках первых летописцев было гораздо больше сведений, но они, создавая летопись, их тщательно профильтровывали. Есть основания думать, что особенно усиленной фильтрации подверглась именно дорюриковская эпоха.
Подведя «Summa Summarum», можно сказать, что далеко еще не все историческое наследство впитано русской историей, не только в чужих, но и даже в своих источниках еще кроется много такого, что может бросить дополнительный свет на наше прошлое и значительно изменить наши воззрения на него. Мы далеко еще не исчерпали всех возможностей истории, и переходить на чистую археологию еще преждевременно. Нужно только ясное понимание наших задач и отказ от старых, оказавшихся несостоятельными, догматов.
5. О значении пути «из варяг в греки»
Крупнейшей ошибкой лиц, занимавшихся историей Древней Руси, была переоценка роли норманнов, сиречь варягов, на пути «из варяг в греки». В нем видели магистраль, по которой текли две волны норманнов или скандинавов: купцов и разбойников.
И то и другое неверно. Утверждали это многие, но одно дело утверждать голословно, а другое — опираться на факты. Факты же говорят решительно против такого представления.
Обратимся прежде всего к торговле. Подавляющее большинство исследователей, как норманистов, так и антинорманистов, согласны в одном: «Торговый путь через Волгу открыт скандинавами раньше, чем путь через Днепр, и этот волжский путь для шведской торговли имел большее значение, чем путь через Днепр» (Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени, стр. 46).
Шведский исследователь Арне в своей работе (Т.-J. Arné. La Suède et l´Orient. Upsala, 1914) говорит: «La route de la Volga a été ouverte au traffic de meilleure heure et avait aussi une plus grande importance pour le commerce suédois au IX et X siècle que la route du Dnepr» — фр. «Путь по Волге был открыт для передвижения в наилучшую пору и к тому же был более важен для шведской торговли в IX и Х веках, нежели путь по Днепру» (стр. 90).
В. А. Бартольд, Ф. А. Браун, В. А. Брим, Ю. Готье, М. С. Грушевский, В. Пархоменко, А. Погодин, С. Середонин, А. Шелянговский и другие говорят о том же вполне согласно. Расхождение между ними только в сроке, когда именно скандинавы начали пользоваться волжским путем.
Самые ранние из монет, найденных на волжском пути, — это индо-парфянские, относящиеся к первому веку нашей эры, затем идут сасанидские IV–V веков.
Бартольд (В. А. Бартольд. История культурной жизни Туркестана, 1927) на основании китайских источников говорит (стр. 17), что в V веке в Туркестане уже покупали янтарь, привозимый туда из Прибалтики. «Это известие, — говорит он, — указывает, по-видимому, на существование в то время балтийско-каспийского торгового пути, имевшего до IX века несравненно больше значения, чем путь балтийско-черноморский».
П. Смирнов полагал, что скандинавы пользовались волжским торговым путем еще до VI века. Ф. Браун относил начало торговых сношений Скандинавии с Востоком по волжскому пути к середине VIII века или даже концу его, В. А. Брим и Т. Арне — к началу IX века и т. д.
