К Рыжов - Все монархи мира - Древняя Греция, Древний Рим, Византия
В то время Азия сильно волновалась и склонна была к отпадению от персов. Агесилай навел порядок в азиатских городах и придал им надлежащее государственное устройство, не прибегая к казням и изгнаниям граждан. Затем он решил двинуться дальше, чтобы, удалив войну от греческого моря, заставить царя сразиться за его собственную жизнь и сокровища Суз и Экботан и таким образом лишить его возможности возбуждать войну среди греков, сидя спокойно на своем троне и подкупая своекорыстных искателей народной благосклонности. Однако в это время к нему прибыл спартанец Эпикидид с известием, что Спарте угрожает опасная война в самой Греции и что эфоры призывают его прийти на помощь согражданам. Едва успела прийти к нему скитала, как Агесилай отказался от блестящих успехов, от могущества и заманчивых надежд и, оставив незавершенным дело, тотчас же отплыл. Он оставил своих союзников в глубокой печали по нему.
Пройдя через Фермопилы, Агесилай двинулся по Фокиде, дружественно к нему расположенной. Но лишь только он вступил в Беотию и встал лагерем у Херонеи, пришло известие, что персидский флот под командованием Фарнабаза и афинянина Конона разгромил ла-конский флот у Книда. Чтобы не внушать воинам робости и отчаянья в то время, как они готовились к борьбе, он приказал людям, приплывшим с моря, говорить противоположное действительности - что битва была выиграна спартанцами. Он сам появился с венком на голове, принес жертвы богам за хорошее известие и отослал друзьям части жертвенных животных.
Отсюда он выступил дальше и, оказавшись при Коронее лицом к лицу с противником, выстроил войско в боевой порядок, поручив орхоменцам левое крыло и став во главе правого. У неприятеля на правом фланге стояли фиванцы, на левом - агривяне. Битва была чрезвычайно ожесточенной, так как лакедемоняне и фиванцы уже давно горели ненавистью друг к другу. Первое столкновение не вызвало, правда, упорной и длительной борьбы: фиванцы обратили в бегство орхоменцев, а Агесилай - аргивян. Однако и те и другие, узнав, что их левое крыло опрокинуто и отступает, повернули назад. Агесилай мог бы обеспечить себе верную победу, если бы он не ударил фиванцам в лоб, а дал им пройти мимо и бросился бы на них сзади. Однако из-за ожесточения и честолюбия он сшибся с противником грудь с грудью, желая опрокинуть его своим натиском. Враги приняли удар с не меньшей отвагой, и вспыхнуло горячее сражение по всей боевой линии, особенно напряженное в том месте, где стоял Агесилай, окруженный пятидесятые спартанцами, боевой пыл которых послужил на этот раз спасением для царя. Ибо они сражались, защищая его, с величайшей храбростью и, хотя и не смогли уберечь царя от ран, однако, когда его панцирь был уже пробит во многих местах мечами и копьями, вынесли его с большим трудом, сплотившись тесно вокруг него. Многих врагов они положили на месте, но и сами потеряли многих. Когда выяснилось, что одолеть фиванцев прямым ударом слишком трудно, спартанцы принуждены были принять план, отвергнутый Ими в начале сражения. Они расступились перед фиванцами и дали им пройти между своими, а когда те, увидев, что прорыв уже совершился, нарушили строй, спартанцы погнались за ними и, поравнявшись, напали с флангов. Но и тогда им не удалось обратить врагов в бегство: фиванцы отошли к Геликону, причем эта битва преисполнила их самомнением, так как им удалось остаться непобежденными, несмотря на то, что они были одни без союзников.
По возвращении в Спарту, Агесилай сразу же завоевал симпатии граждан и всеобщее удивление своими привычками и образом жизни. Ибо, в отличие от большинства полководцев, он не вернулся с чужбины другим человеком, преобразившимся под воздействием чужеземных нравов, недовольным всем отечественным, ссорящимся со своими согражданами; наоборот, он вел себя так, как если бы никогда не переходил на другую сторону Эврота, уважал и любил родные обычаи, не изменил ничего ни в пище, ни в купаниях, ни в образе жизни своей жены, ни в украшении своего оружия, ни в домашнем хозяйстве. Даже двери собственного дома, которые были настолько древними, что, казалось, были поставлены еще Аристодемом, он сохранил в прежнем состоянии (Плутарх: "Агесилай"; 11-20).
Война тем временем продолжалась. В 390 г. до Р.Х. лакедемоняне узнали, что весь скот коринфских жителей находится в их владении и согнан в Пирей, а многие также кормятся из запасов, имеющихся в самом городе; поэтому они снова отправились походом на Коринф под предводительством Aгeсилая. Защитники Пирея не стали думать о защите, но все устремились в святилище Геры. Агесилай вступил в крепость и овладел всеми припасами (Ксенофонт; 4; 4-5). Когда Агесилай находился еще около Коринфа и наблюдал, как его воины уводят пленных и уносят добычу, к нему прибыли послы из Фив с предложением дружественного союза. Агесилай, всегда ненавидевший этот город, нашел этот случай подходящим, чтобы выразить свое презрение к фиванцам, и сделал вид, что не видит и не слышит послов. Но еще не успели фиванцы уйти, как к царю прибыли гонцы с известием, что целая мора спартанцев изрублена коринфскими наемниками во главе с афинянином Ификратом. Такое большое несчастье уже давно не постигало лакедемонян: они потеряли многих славных воинов, причем гоплиты оказались побеждены легкой пехотой, и лакедемоняне - наемниками. Агесилай тотчас поспешил на выручку, но, когда узнал, что дело уже свершилось, быстро вернулся к Пирею и уже сам предложил явиться беотийским послам. А фиванцы, платя ему той же монетой, теперь ни словом не упомянули о мире, а лишь попросили пропустить их в Коринф (Плутарх: "Агесилай"; 22).
Между тем, после того как Ко-нон и Фарнабаз с помощью царского флота завоевали владычество на море и стали опустошать берега Лаконики, а афиняне на деньги, полученные от Фарнабаза, вновь укрепили свой город, лакедемоняне решили заключить мир с царем. Они послали Анталкида к Тириба-зу с тем, чтобы позорнейшим, несправедливейшим образом передать царю греков, населяющих Азию, из-за которых и начата была вся война (Плутарх: "Агесилай"; 23). Договор, заключенный между Артаксерксом II и Анталкидом, гласил: "Царь Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города Азии, а из островов - Клазомены и Кипр. Всем же прочим городам, большим и малым, - должна быть предоставлена автономия, кроме Лемноса, Имброса и Скироса, которые по-прежнему остаются во власти афинян. Той из воюющих сторон, которая не примет этих условий, я вместе с принявшими мир, объявляю войну на суше и на море и воюющим с ними окажу поддержку кораблями и деньгами".
Этот мир несколько ронял престиж Спарты в глазах азиатских греков (что, в сущности, было не так уж важно), но во всем остальном был ей на руку, так как подрывал могущество ее главных врагов - фиванцев и аргосцев. Ведь на основании этого договора первые должны были отказаться от гегемонии над Беотией, а вторые - над Коринфом и предоставить автономию всем подчиненным городам. Как и следовало ожидать, фиванцы возражали против условий мира и хотели принести клятву от всех бео-тийцев, но Агесилай отказался принять такую присягу и потребовал, чтобы фиванцы присягнули на точном основании царской грамоты, - что всякий город - большой и малый станет с этих пор автономным. Не дожидаясь возвращения послов, он стал демонстративно готовиться к походу на Фивы. Однако, прежде чем он двинулся в Беотию, приехали представители фиванцев и заявили, что они согласны на автономию всех городов. Тогда лакедемоняне вернулись на родину, а фиванцы были принуждены присоединиться к общей присяге и предоставить автономию беотийским городам (386 г. до Р.Х.). В целом после Анталкидо-ва мира Спарта сохранила гегемонию над Элладой и даже несколько усилила свои позиции, поскольку взяла на себя роль блюстителя присланных царем мирных условий и добывала автономию греческим городам (Ксенофонт: 5; 1; 29-36).
Унизив таким образом Фивы, Агесилай не успокоился на этом. В 382 г. до Р.Х. лакедемонский отряд под командованием Фебида был отправлен в Халкидику для того, чтобы вести войну против олинфян. В это время в Фивах шла борьба между демократической партией Исмения и олигархами, возглавляемыми Леонтиадом. И вот, когда Фебид проходил мимо города со своим войском, Леонтиад убедил его внезапно захватить Кадмею (фйванский акрополь). Фебид послушался и напал во время Фесмофорий на ничего не подозревающих фиванцев и завладел твердынею. Исмений был схвачен, отправлен в Лакедемон и через некоторое время казнен. Демократы, и в их числе Пелопид, бежали. Эпа-минонд остался в городе: его не тронули, так как вследствие его научных занятий враги не считали его способным к политической деятельности (Плутарх: "Пелопид"; 5).
Когда весть о захвате Кадмеи лакедемонянами распространилась по Элладе, все греки были охвачены негодованием; возмущались и сами спартанцы, особенно противники Агесилая. В гневе они спрашивали Фебида, по чьему приказанию он так поступил, и всеобщие подозрения были обращены на Агесилая. Но Агесилай без колебаний открыто выступил на защиту Фебида, говоря, что важно выяснить только, принес ли этот поступок какую-нибудь пользу. "Ибо все, что приносит пользу Лакедемону, - говорил он, - вполне допустимо совершать на свой страх и риск, даже без чьего-либо приказания". Он не только спас жизнь Фебиду, но и убедил государство взять ответственность за это преступление, разместить в Кад-мее караульный отряд и предоставить фиванские дела и государственное устройство на произвол Архия и Леонтиада, с помощью которых Фебид вошел в город и захватил крепость. Вот почему у всех явилась мысль, что Фебид был только исполнителем, а зачинщик всего дела - Агесилай. Дальнейшие события с несомненностью подтвердили эти подозрения.
