Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
Таким образом, часть русской знати и купечества увлеклась примером голландцев, эти русские «западники» занимались предпринимательством и подражали иноземцам в быту, украшали свои дома картинами, покупали часы и музыкальные инструменты. Некоторые учили иностранные языки, к примеру, известный купец Петр Микляев испросил разрешение, чтобы его сын учился немецкому и латыни. Вопреки православной традиции многие подстригали или брили бороды: «сею ересью не токмо простые, но и самодержавные объяты быша», – свидетельствует современник.[149] Пример подражания немецким вкусам подавал двоюродный брат царя, Никита Иванович Романов. В его доме постоянно играли немецкие музыканты, он одевался сам и одевал свою свиту в немецкое платье; все это вызывало крайнее неудовольствие патриарха.[150]
Что думало по поводу голландского вторжения большинство населения? Вспомним Коллинса: «Голландцы, как саранча, напали на Москву и отнимают у англичан хлеб…». Если нападение саранчи на Москву вызывало недовольство у англичан, то, естественно, что оно вызывало яростный протест русских купцов. В 1628 году была представлена царю первая челобитная с протестами против торговли иноземцев. Купцы писали, что после Смуты иноземцы проникли внутрь Московского государства, они покупают дворы в городах, держат там свои товары, не заявляя о них в таможню, продают свои товары в розницу, чем у русских «торги отняли». Они занимаются даже внутренней торговлей, скупают в устье Двины соль и продают ее в Москве. Товарами, скупленными на Руси, они торгуют меж собой в Архангельске, не платя пошлин. Такие массовые челобитья повторялись много раз: в 1635, в 1637, дважды в 1639, в 1642, 1646 годах; купцы и посадские люди жаловались на свое «конечное разорение» и все настойчивее просили закрыть внутренние районы для иноземной торговли.[151]
«Конечное разорение» привело к тому, что на Руси крепко невзлюбили «галанских», «аглицких», «амбурских» и других «немцев» (в то время всех иностранцев называли «немцами»). Появление иноземцев на улицах сопровождалось недружелюбными возгласами: «Кыш на Кокуй, поганые!», а мальчишки были не прочь запустить им вдогонку камень. «Их громко обзывают глупейшей бранью, „шишами“, – свидетельствует Рейтенфельс, – ведь право, этим шипением („кыш!“ – С. Н.) обычно пугают птичек».[152] По утверждению Олеария, от названия слободы Кокуй возле Москвы, где проживало много немцев, происходит самое грязное русское ругательство: «Пошел на…!»[153] Поджоги домов в Кокуе и нападения на «немцев» были нередким явлением. Помимо непомерной алчности им вменяли в вину «скобление рыла», то есть бритье бород, и курение «богомерзкой травы», табака. Неприятие иностранцев объяснялось не только торговыми интересами, это был конфликт людей, принадлежащих к разным культурам и имеющим разный менталитет.[154]
Российская действительность середины XVII века представляла собой сложный клубок проблем, как внутренних, так и внешних. Однако главной проблемой оставалась военная проблема, военная слабость, которая привела к страшному разорению во времена Смуты. Первая попытка создания регулярной армии закончилась неудачей, но военная реформа оставалась вопросом жизни и смерти. Поэтому главной заслугой реформаторов было понимание той угрозы, перед которой стоит страна, и того, что ответить на силу Запада можно только с помощью Запада. В сущности, это было понимание необходимости реформирования по западному образцу – и это было чрезвычайно важно: в большинстве стран Востока не понимали этой необходимости, и в конечном счете эти страны стали колониями европейских держав.
Российской «партии реформ» повезло: ее главой был воспитатель царевича Алексея, боярин Борис Иванович Морозов. Морозов был высокообразованным человеком; он имел большую библиотеку, в которой имелись и книги, написанные на латыни – Тацит, Цицерон, Гален; по-видимому, боярин знал латинский язык. Известный ученый Адам Олеарий был знаком с Морозовым и тепло отзывался о «гофместере Борисе Ивановиче». Мы говорили об увлечении Морозова предпринимательством и о его связях с Виниусом; он слыл великим покровителем «немцев». Морозов старался привить Алексею уважение к достижениям Европы; он показывал царевичу немецкие гравюры и иногда одевал Алексея и его друзей в немецкую одежду; в библиотеке царевича было 29 латинских и немецких книг по арифметике, астрономии, географии, строительному делу, фортификации и т. д. Однако при этом боярин не приучал царевича к государственным делам: Морозов собирался править сам, и он направлял увлечения Алексея в сторону соколиной охоты и других забав. В целом воспитание было вполне традиционным, и Алексей вырос богомольным и нищелюбивым, как все русские люди; он был большим любителем охоты и до 25 лет почти не занимался государственными делами.[155]
Когда в 1645 году умер царь Михаил Федорович, Алексею было 16 лет, он всецело находился под влиянием своего воспитателя – таким образом, власть оказалась в руках «партии реформ». В следующие месяцы произошла настоящая «бархатная революция»: родовитые бояре, возглавлявшие приказы и ведомства, один за другим были отстранены от своих постов и направлены воеводами в дальние города. На смену им пришли незнатные, но преданные Морозову чиновники. Сам Морозов стал главой правительства и непосредственным руководителем пяти приказов: Большой Казны, Стрелецкого приказа, Иноземного приказа, Аптекарского приказа и Новой четверти. Вторым по значению человеком в правительстве стал купец Назарий Чистой (тот самый, который ездил в Голландию); он заведовал Посольским приказом, а его брат, Аникей, тоже купец, возглавил Монетный двор. Эти двое купцов вместе с Морозовым и управляющим Сибирским приказом князем Трубецким пользовались постоянными советами Виниуса, и по словам шведского агента Фарбера, «располагали всем правлением». При этом в Думе возникали забавные коллизии, когда, выслушав купеческое «правительство» (братьев Чистых и Виниуса), перед принятием решения его просили выйти за двери.[156] Помимо этих купцов в роли советника Морозова выступал еще один крупный торговец, друг Чистого, Василий Шорин. Другие должности были заняты по большей части родственниками главы правительства: шурин Морозова Петр Траханиотов стал во главе Пушкарского приказа, другой родственник Морозова, Леонтий Плещеев, получил Земской приказ. Все это были незнатные и к тому же неопытные в делах молодые люди, «молодые реформаторы». «В царском совете заседают все молодые и неопытные люди», – доносил из Москвы летом 1647 года шведский резидент Поммеренинг.[157]
Программа правительства русских «западников» была очевидной: их целью было преобразование России по голландскому образцу – та цель, которую ставил перед собой Кольбер и другие реформаторы того времени. Сразу же после «бархатной революции» в Голландию был отправлен с особой миссией стольник Илья Милославский. Целью миссии было упрочить дружеские отношения с правительством Штатов и заручиться его содействием в проведении реформ. В первую очередь речь шла о создании армии «иноземного строя»; Милославский должен был вербовать офицеров, закупать оружие для новой армии и искать мастеров для организации производства мушкетов. Милославский справился со своей задачей, он привез с собой оружейного мастера Индрика Фан Акина, под руководством которого была построена мушкетная мануфактура на Яузе под Москвой. Мушкетные стволы делали из шведского железа, но качество изделий было неважным – шведский резидент Родес писал, что при пробах почти половина мушкетов разрывается. Мушкетные замки выписывались в основном из-за границы и прилаживались на мануфактуре к русским ружьям. Всем мушкетным производством в России и закупками за границей заведовал новосозданный Ствольный приказ, начальником которого был назначен только что вернувшийся из Швеции окольничий Григорий Пушкин. В 1647–1653 годах по заказам Ствольного приказа было изготовлено более 40 тысяч мушкетов – но все-таки этого было недостаточно для многочисленного русского войска.[158]
Милославский вернулся из поездки большим поклонником всего голландского, он был в восторге от голландских офицеров и старался подражать голландским купцам. Как и Морозов, он увлекся предпринимательством, стал заниматься выжигом поташа и построил доменный завод. По свидетельству Олеария, Милославский «неоднократно являлся к Морозову… и прилежно ухаживал за ним», и Морозов «ради его угодливости очень его полюбил».[159] У Милославского было две дочери-красавицы, и Морозов предложил сосватать одну из них царю, а на другой должен был жениться он сам. Этот хитроумный план увенчался блестящим успехом: друзья, Морозов и Милославский, одновременно стали родственниками Алексея Михайловича, а новая царица Мария стала безотказным орудием политики реформаторов. Пристрастие Морозова к иностранцам было хорошо известно, и шведский резидент Фарбер писал, что многие опасались, как бы по случаю царской свадьбы не были приняты иностранные обычаи и не произошли перемены при дворе.[160]
