Франсуа Блюш - Людовик XIV
До конца 1647 года, как рассказывает нам маршал д'Эстре, «казалось, что дух кардинала де Ришелье, который управлял так властно всеми делами, продолжал жить как в делах военных, так и дворцовых. Но в 1648 году было все иначе; здесь мы сможем наблюдать такие большие изменения и революции, что всякий, кто знал, как прошли пять лет регентства королевы, сможет лишь удивляться такому быстрому изменению обстановки, возникновению смуты и беспорядков, которые длились до конца 1652 года»{34}. И не случайно маршал упомянул здесь имя Ришелье; и он абсолютно прав, подчеркивая глубокую преемственность, существовавшую между двумя кардинальскими правлениями. В конце концов, этого может быть достаточно, чтобы объяснить Фронду.
От одного кардинала — другому
Открытие Мазарини кардиналом Ришелье осталось бы одной из самых курьезных тайн нашей истории, истории Франции, если бы мы придерживались упрощенного портрета одноликого Ришелье, резкого и упрямого. На самом деле он был способен предаваться мечтам (политическим, экономическим, мореходным и колониальным), умел писать стихи (даже если его причудливые любовные трагедии далеки от совершенства) и при всем этом был больше похож на Мазарини, чем можно было судить по внешним признакам. Широта его взглядов, присущие ему достоинства и недостатки, дополняющие друг друга и противоречащие друг другу, его скрытая, но глубокая интуиция объясняют, как министр Людовика XIII увидел гениальность того, кто ему будет наследовать.
И наоборот, всем известный трафаретный образ Мазарини слишком скрывает от нас то, что он имел общего с Ришелье. Не говоря уже о шутовских сценках из «Двадцати лет спустя» и «Виконта де Бражелона», где Дюма соперничает с авторами памфлетов на Мазарини, сегодня достоверно известно, что Рец, обманув легковерное потомство, причинил своими писаниями такое же зло Мазарини, какое причинит герцог де Сен-Симон Людовику XIV{171}. А если провести аналогию между обоими министрами, их политической ориентацией, лояльностью, патриотизмом (да-да, слово подходит даже иммигранту Мазарини!), видно сходство одного и другого. Это сходство обнаружили и изобличили противники кардинала еще в сентябре 1643 года. Сатирическое рондо «Перевоплотившийся Ришелье» начиналось так:
Не умер он, а лишь помолодел,
Наш кардинал, кого весь мир презрел{157}.
Можно вообразить чувства оппозиционеров, которые в течение пяти лет с интересом наблюдали эту странную мимикрию, однако никто так хорошо не описал это явление, как автор «Нового краткого хронологического курса истории Франции» в XVIII веке{258}. Он обрисовывает достаточно кратко, вместе с тем оттеняя каждую черту самобытного характера и гениальности обоих министров: «Кардинал Ришелье был более значительным, разносторонним, менее осторожным; кардинал Мазарини был более ловким, умеренным и последовательным; первого ненавидели, над вторым смеялись, но оба были хозяевами государства»{258}.
Только не надо противопоставлять Ришелье-военачальника Мазарини-дипломату. Один и другой (Мазарини, правда, до назначения его кардиналом) подставляли себя под мушкетные пули и пушечные ядра. Если восемнадцатилетняя власть Ришелье (1624–1642) ознаменовалась двенадцатью годами войны, то из восемнадцати лет министерского управления Мазарини (1643–1661) не менее шестнадцати уйдет на годы войны. Эти цифры, впрочем, мы не должны забывать, если хотим вынести справедливое суждение о личном правлении королевством Людовика XIV. Во-первых, все эти войны объясняют, почему в 1661 году его второе «пришествие» будет встречено с таким облегчением; и, во-вторых, по сравнению с кардинальскими правлениями, правление Людовика Великого не покажется подданным королевства чрезмерно воинственным!
Оба министра, Ришелье и Мазарини, вели войну прежде всего против Австрийского двора. Когда же эта борьба, затянувшаяся до бесконечности, не только не прекратилась, но еще сильнее обострилась, Мазарини вынужден был приложить еще больше усилий, нежели его предшественник: отныне не надо удивляться тому, что основную ставку он сделал на сухопутные армии и пренебрег флотом (хотя в 1643 году флот покрыл себя славой в Картахене, благодаря Майе-Брезе{274}) и заморскими владениями. Итак, одни и те же причины определяли политику одного и другого, она могла отличаться по форме, но всегда преследовала одни и те же цели.
Для нужд этой нескончаемой войны сначала Ришелье, а потом Мазарини, то есть они оба, должны были не только набрать солдат в армию, но также их вооружить, экипировать многочисленные войска, обеспечить их снабжение, организовать биваки, обеспечить их продовольствием и обмундированием. Они создали, а затем развили всю административную инфраструктуру, где военные комиссары были главной движущей силой. Между государством судебным (государством XVI века) и государством современным, каковым будет административная монархия (1661–1789), существует государство, которое иначе не назовешь, как военное. Оно мало-помалу сменяет предшествующее, как римская диктатура подменяла, в случае опасности, консульскую власть. Оно служит переходом к государству современному, где главенствует бюрократия.
Чтобы скоординировать деятельность военно-административных учреждений, контролировать вопросы набора в армию, фортификаций и обороны, наблюдать на местах за губернаторами провинций, которых война делает слишком сильными и слишком независимыми, Ришелье, затем Мазарини приходят к тому, что нужно вновь усилить и сделать более эффективной деятельность института интендантов, тех самых королевских инспекторов (missi dominici), которых придумал Генрих II и из которых Людовик XIV сделает послушных и предприимчивых агентов.
Все это, понятно, обошлось недешево. Теперь, когда война не кормит себя самое (по крайней мере, во Франции), содержать столько войск, экипировать их, платить им, перемещать их — все это стоит так дорого, что приходится полностью перекраивать национальный бюджет. Королевская система налогов, которая до сих пор была куда менее разоряющей, нежели средневековая феодальная налоговая система, требует теперь резко повысить размеры платежей. В течение пяти лет, которые предшествовали объявлению войны Испании (1635 г.), налог во Франции утроился!{7} Талья возросла почти в четыре раза; Ришелье пытается вновь ввести в провинциях, освободившихся от габели путем выкупа, этот непопулярный налог. Это «самое большое налоговое наступление в истории Франции»{7}. Понятно, что оно могло вызвать не менее сильную народную реакцию. Уже в 1624 году поднялся бедный люд, так называемые кроканы Керси (протестуя против введения королевских элекций, которые должны были заменить режим трехсословных провинциальных ассамблей). С 1635 по 1637 год другие бедняки предавали все огню и мечу в провинциях: Гиени, Сентонже, Ангумуа, а затем и в Перигоре. В 1639 году в Нижней Нормандии произошли повсеместные мятежи, известные под названием «восстание босоногих». Правление Ришелье заканчивается в период «взрыва крестьянских волнений»{7}. Такие всплески народных волнений позволяют измерить лучше, чем всякая статистика, непосильность, внезапность и увеличение налогового пресса. «Плоды этой политики, победа в результате жестокой и трудной борьбы Франции против Габсбургов, создание в королевстве учреждений, которые будут способствовать централизации и которым предназначена большая будущность, были оплачены ценой огромных жертв, принесенных одним или двумя поколениями крестьянского населения»{7}, так было, по крайней мере, в наших западных провинциях.
Мазарини и регентша наследуют одновременно иностранную политику правления Людовика XIII, административные и финансовые учреждения, которые вызвали народный гнев, а затем и гражданскую войну, которая шла в стране не прекращаясь. Уже летом и осенью 1643 года главный министр должен противостоять повторному восстанию бедняков, восстанию кроканов в Руэрге. Как и Ришелье, он вынужден выбирать: либо сделать временные уступки, либо подавить восстание. Как и Ришелье, он будет часто использовать обе тактики. В провинции Руэрг, охваченной волнением, сначала будет понижена первоначально предусмотренная ставка тальи, но в декабре, когда там наступит спокойствие, около пятидесяти крестьян-бунтовщиков сошлют на галеры.
Фронда не родилась из ничего. Во многих случаях, например, в Гиени, волнения Фронды — это последний всплеск восстания бедняков, произошедшего четверть века назад. Фронда была сначала явлением городским, она зародилась в Париже, но это не помешало ей распространиться на сельскую местность. Правда, Фронда будет далеко не просто народным мятежом: в ней будут представлены все социальные классы. Тогда как кроканов, или босоногих, возглавили жалкие дворянчики, скорее несчастные и всегда бедные, великая смута 1648 года объединит принцев крови и герцогов, высоких должностных лиц и богатых буржуа, людей, принадлежавших к привилегированному слою, а также именитых граждан. Впрочем, без ловкости и «счастья» (так назовем шанс, ниспосланный Провидением) кардинала Мазарини взрыв мог бы произойти и пять лет назад.
