Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.
Нацистские главари и их генералы допустили многочисленные и серьезные просчеты. Прежде всего они недооценили размеры вооруженных сил противника. Для них было полной неожиданностью, когда после первых прорывов они обнаружили перед собой дивизии и армии, прибывшие из внутренних округов страны, о существовании которых они даже не подозревали. По правде говоря, проблема резервов приобрела для советской стороны большую остроту после понесенных вначале потерь. Острой она останется еще долгое время: в 1941 г. новые части направлялись на фронт, еще не закончив обучения, не будучи как следует вооруженными. Но даже если способность СССР вооружить и бросить в бой численно превосходящие силы принесет свои плоды лишь в последующий период, ее воздействие на судьбы войны сказывалось уже в этот начальный период. Германские стратеги, кроме того, недооценили те препятствия, которые огромные русские пространства создадут на пути осуществления их стратегии «блицкрига». Препятствия эти будут усугублены плохим состоянием дорог и сложностями, в использовании железнодорожных путей (размеры железнодорожной колеи в СССР не соответствуют европейским стандартам). Очень скоро снабжение ударных бронетанковых частей стало трудной задачей для командования вермахта[46].
Самый же серьезный просчет был допущен при оценке способности противника к сопротивлению[47]. Нацистские главари были убеждены, что после первых же жестоких ударов Советская Армия, государство, общество развалятся на куски. Ничего подобного не произошло. Хотя при неоднократных окружениях в плен было взято большое количество красноармейцев, Гальдер в своем дневнике сетовал на их недостаточность. Очевидно, он ожидал массовой сдачи в плен. Попав в окружение, советские части зачастую продолжали сражаться, пытаясь соединиться с главными силами; отчасти им это удавалось, отчасти сковывало продвижение немецких войск, которые по планам командования должны были развивать наступление. После первых недель войны нацистские генералы доносили, что русские «сражаются ожесточенно и фанатично». Несмотря на крупные потери Советских Вооруженных Сил, главная цель кампании /34/ — уничтожение армии противника — оставалась неосуществленной. Невозможной была и та «полная свобода действий», котирую генералы вермахта, по свидетельству того же Гальдера, надеялись получить в самом близком будущем[48].
При всем том в августе немцы обладали вполне достаточными силами, чтобы наносить противнику новые тяжелые удары, вынуждая его к отступлению. Но они уже не могли вести наступление одновременно по всем трем главным намеченным направлениям: на Ленинград, Москву и южный промышленный район. Продвижение ни Украине отставало от запланированных сроков. На центральном направлении фланги наступающих армий были опасно оголены. Между Гитлером и его генералами выявились первые разногласия относительно дальнейшего ведения военных операций.
Наступление на Ленинград было возобновлено и принесло результаты. Сосредоточив силы на правом фланге, немцы массированной атакой прорвали фронт в районе Луги, оккупировали Новгород, и затем стали охватывать клещами старую северную столицу. К концу августа они приблизились к городу на опасно близкое расстояние, продвинувшись на рубежи, на которых велись бои с поисками Керенского в октябре 1917 г. 21 августа они вступили в Гатчину (переименованную в Красногвардейск). Потом перерезали железную дорогу Ленинград — Москва у станции Мга и наконец достигли Шлиссельбурга на Ладожском озере, полностью изолировав город. В осажденном Ленинграде остались три советские армии. Немного западнее, на плацдарме у Ораниенбаума, остатки 8-й армии были окружены и прижаты к берегу Балтийского моря. В первых числах сентября передовые отряды немцев достигли южных пригородов Ленинграда.
Главная дилемма встала перед группой германских армий, наступавшей на центральном участке фронта и остановленной восточнее Смоленска в ходе упорных боев, где советскими войсками были даже предприняты преждевременные попытки перейти в контрнаступление[49] (небольшой тактический успех, правда, был одержан — у противника была отбита Ельня; в те дни этот факт всемерно использовался советской пропагандой[50]). Танковые части генерала Гудериана атаковали слабый южный фланг советской группировки войск, противостоявших немцам в центре. Но нацистское командование в тот момент еще не решило, какой должна быть следующая задача: наступать на Москву или повернуть атакующую группу фронтом на юг, где немцы сталкивались с большими трудностями в осуществлении разработанных планов вторжения. Вопреки мнению некоторых генералов Гитлер остановил выбор на втором варианте. Он хотел во что бы то ни стало овладеть промышленными и сельскохозяйственными ресурсами Украины. Генералы, с мнением которых не посчитались, а также некоторые историки многие годы спустя заявили, что это решение было роковой ошибкой, предопределившей судьбу всей войны для Германии. Советские специалисты /35/ опровергли этот тезис с помощью убедительных доводов[51]. В самом деле, предположение, что наступление прямо на Москву обязательно привело бы к желаемому результату, чисто гипотетическое, оно не только не доказано, но и недоказуемо, в то время как поворот на юг позволил немецким войскам добиться крупного успеха. С другой стороны, вполне объяснимо, что по мере того, как все трудней становилось добиваться нескольких целей одновременно, богатства Украины все неудержимее влекли к себе Гитлера, особенно в предвидении затягивания войны.
О спорах в высших сферах нацистского командования хорошо известно, меньше мы знаем о дискуссиях на аналогичные темы среди советских руководителей. Некоторые аспекты этих дискуссий были преданы гласности много времени спустя, в хрущевскую эпоху, в тех первых исторических работах, которые ставили под сомнение правильность военных решений Сталина. С той поры к ним прибавилось немало свидетельств непосредственных участников событий, причем некоторые из этих свидетельств отнюдь не недоброжелательны по отношению к Сталину. В своей совокупности они позволяют ныне более полно воссоздать картину столкновения мнений.
Возглавлявший тогда Генеральный штаб маршал Жуков рассказывает, что уже в конце июля он со своими сотрудниками по Генштабу предвидел возможность поворота на юг действовавших в центре немецких танковых армий. На этот случай он предлагал усилить стык между центральным и южным участками советского фронта и отвести войска на более прочные оборонительные рубежи, оставив все плацдармы на правом берегу Днепра в его среднем течении. Киев, расположенный как раз на западном берегу, тоже нужно было отдать врагу. Потеря тяжелая и с психологический точки зрения. Вот уже несколько недель стены домов в столице Украины были обклеены плакатами, на которых говорилось: «Киев был и будет советским». К тому же именно в эти дни Сталин, несколько приободренный приостановкой немецкого наступления, заверил специального помощника Рузвельта Гопкинса, что рассчитывает задержать врага до зимы примерно на тех рубежах, которых он достиг, и, во всяком случае, не допустить его в Ленинград, Москву и Киев[52], Сталин поэтому раздраженно отверг предложения Жукова, назвав их «чепухой». Генерал попросил освободить его от занимаемой должности, что и было сделано[53].
Проблема, однако, так и не была решена. В первых числах августа немцы умелым маневром добились внушительного успеха, окружив под Уманью, то есть к югу от Киева, многочисленные части двух советских армий и открыв себе путь к быстрому продвижению вдоль всего правого берега Днепра. Киев оказался на острие опасно выдвинувшегося выступа. Документы, опубликованные до сего дня, свидетельствуют о том, что с этого момента возникла постоянная напряженность в отношениях между местным советским командованием (т. е. командованием Юго-Западного фронта, возглавлявшимся /36/ по-прежнему Кирпоносом, и вышестоящим командованием Юго-Западного направления, во главе которого стояли Буденный и в качестве политического комиссара Хрущев) и Ставкой Верховного Главнокомандования в Москве[54]. Поступавшие с юга просьбы об отступлении или присылке подкреплений к столице Украины, как привило, отвергались или удовлетворялись неохотно и с опозданием.
Угроза для всего левого фланга советского фронта резко усугубилась, когда танки генерала Гудериана из района Смоленска продвинулись к Гомелю и Стародубу, то есть в том направлении, где целью могла оставаться и Москва, но могло быть и дальнейшее продвижение на юг. Поскольку Сталин опасался, что маневр Гудериана предпринят с целью открыть путь к столице (похоже, это опасение разделял и маршал Шапошников, вновь назначенный на пост начальника Генерального штаба), особые надежды возлагались на Брянский фронт, созданный специально для предотвращения этой угрозы. Командующий фронтом Еременко торжественно обещал Сталину разбить этого «подлеца Гудериана»[55]. В действительности у Еременко не было ни сил, ни способностей для выполнения этой задачи. Когда по приказу Гитлера немецкие танковые колонны продолжили наступление на юг, он не сумел даже нанести им серьезного удара во фланг. Наступление Гудериана шло по линии, сходящейся с направлением удара, который немцы сумели нанести силами южной части своего фронта, действовавшими с предмостных укреплений на левом берегу Днепра. Так вырисовывалась неотвратимая угроза окружения всего советского Юго-Западного фронта, удерживавшего Киевский плацдарм.
