Евграф Савельев - Древняя история казачества
Во время Геродота и его современника Гиппократа, т. е. в V в. до Р.Х., на юге нынешней России и в Приазовье климат был гораздо суровее, чем теперь. В течение восьми месяцев, говорит Геродот (IV, 28), там стоял нестерпимый холод, а пролитая в это время на землю вода не делала грязи, разве разведешь огонь. Азовское море и Керченский пролив, даже часть Понта, как говорит Помпоний Мела, замерзали так, что живущие там свободно переезжали через пролив с одного берега на другой на телегах с тяжестью. В остальные четыре месяца также стояли холода и шли непрерывные дожди. Гиппократ:
«…с севера постоянно дули холодные ветры, южные же доходили редко и то слабые. Густой туман окутывал днем равнины: люди жили в сырости, вдыхая сырой туман… так что там постоянно был холод, летняя же жара всего несколько дней и то не сильная… Жители зимой и летом употребляли одну и ту же пищу и носили одну и ту же одежду. Воду пили из снега и льда; телесных упражнений никаких не имели. По этим причинам сложение у них толсто и дородно, суставы мокры и бессильны, а желудки очень отягощены мокротами, особенно нижний. Да и невозможно, чтобы тело несколько просыхало в таком крае, по одним уже свойствам природы и времен года… Женщины одутловатого сложения»…
Геродот:
«лица у жителей от холода белые и веснушковатые… Тело безволосое. Волосы белокурые, глаза голубые».
Ко времени Р.Х. климат в Приазовье, по-видимому, стал еще суровее. Диодор Сицилийский (III, 34) говорит, что вследствие чрезмерного мороза замерзают там величайшие реки, и по льду переходят войска и нагруженные телеги; замерзает и вино и другие жидкости, так что их откалывают ножами, и, что всего удивительней, оконечности людей отпадают, перетертые одеждой, глаза помрачаются, огонь не дает защиты и бронзовые статуи лопаются. Овидий (I в. по Р.Х.) в своих «Понтийских письмах» (1, 3, 34) говорит:
«Что хуже скифского мороза? Лежу я, покинутый на песках края земли, где все засыпано постоянно снегом. Поля не родят здесь ни яблок, ни сладких гроздей, не зеленеют ивы на берегу, ни дубы на горе. Нельзя и море похвалить больше земли: постоянно под яростью ветра вздымаются волны, которых не освещает солнце (50–54). Лежит снег и не сгоняет его ни дождь, ни солнце, борей делает его твердым и вечным. Так что пока не сошел еще прежний, идет уже новый и во многих местах остается двухлетний снег… Без бочек стоят вина, сохранившие форму сосудов: пьют вино не черпая, а давая кусками» и т. д.
Страбон также приводит целый ряд свидетельств о скифском холоде: «Лошади малы, скот велик, лопаются бронзовые гидрии, а их содержимое замерзает… Рыбы, замерзшие во льду, вырубаются так называемой гангамой»{33}.
Нет сомнения, что описанные южанами-греками страхи о холоде преувеличены, но астрономические и геологические данные действительно подтверждают, что в то время в нашем Северном полушарии было холодней, чем в Средние века; что самый теплый год у нас был 1262 и что с этого времени наше полушарие вновь постепенно замерзает и высыхает. Это наглядно подтверждается следующими доводами: во времена Страбона, т. е. в I в. до Р.Х. виноград произрастал только на Босфоре, в Средние же века культура его распространилась по северной Германии, Бельгии и даже Англии. Теперь в тех местах о виноградниках уже нет и помину. Даже в северной Франции и средней Германии он не вызревает и разведение его постепенно отодвигается к югу.
Дон, по Страбону, впадал в Азовское море двумя устьями, отстоявшими одно от другого на 50 стадий, около 8–10 в.{34} Дионисий (I в. до Р.Х.) в своем землеописании говорит:
«посреди беспредельного леса впадает Танаис (Дон) в угол Меотиды (Азовского моря), отделяя Европу от Азии: к западу Европа, к востоку Азия».
В этих местах в древности водилось множество всякого рода диких животных, даже барсы. Из домашних наибольшим уважением пользовались лошадь и землепашец-вол. По преданию скифов, записанному Геродотом (IV, 5–7), плуг, ярмо, секира и чаша, сделанные из золота, упали с неба и достались во владение младшему из трех сыновей родоначальника их Таргитая, именовавшихся Аксаями, — Кол-Аксаю. Предметы эти у них считались священными. По Курцию (VII, 8,8) скифы на требование о покорности ответили Александру Македонскому:
«Нам даны были дары, если ты хочешь знать скифский народ: ярмо для волов, плуг, копье, стрела и чаша. Их употребляем мы с друзьями и против врагов. Мы даем друзьям плоды, добытые работой волов, из чаши вместе с ними совершаем возлияние богам, врагов поражаем вблизи копьем, вдали стрелою!»
Трог Помпей, писатель I в. до Р.Х., пользовавшийся, кроме Геродота, какими-то несохранившимися документами, говорит: «скифский народ всегда считается древнейшим, хотя долго был спор о древности рода между скифами и египтянами» (Iustinus, II, I).
Глава IV
Кто были скифы-сарматы?
За изучение и критический разбор древнерусских летописей, как это ни странно и не больно для самолюбия русских людей, взялись впервые иностранцы и особенно немцы. Все выдающееся в истории Руси ими нарочито или замалчивалось, или искажалось; все характеристическое русское они старались присвоить своей расе и даже нередко покушались отнять у нас не только славу, величие, могущество, богатство, промышленность, торговлю и все добрые качества сердца, но и племенное имя — имя руссов, известное исстари, как славянское.
Во главе таких критиков славяно-русских летописей стоит Август Людвиг Шлецер, случайно попавший (в 1761 г.) в Россию (по приглашению придворного историографа Г. Ф. Миллера), а потом ставший членом нашей академии наук.
В своем труде «Нестор. Русские летописи», изданном на немецком языке и переведенном Языковым на русский в 1809 1810 гг., Шлецер, переставляя и выбрасывая произвольно слова (из Ипатьевского списка), сделал вывод, что варяги — народ германского племени, живший по берегам Балтийского и Немецкого морей, и что Руссы принадлежат к этому же племени и могут означать шведов. Выводы Шлецера усиленно стали повторять его соотечественники, а потом и наши историки, не разбираясь в том, что продают славу своей родины и ее великое прошлое. Эта инертность и нежелание разобраться в многочисленных источниках, прямо говорящих о славянстве древних Руссов, поразительны. Впрочем, мы привыкли перенимать все целиком от запада и во всем ему верить, в особенности немцам.
Из позднейших наших историков один только Иловайский восстал против шлецерианства, т. е. германского происхождения Руссов, в своем труде «Розыскания о начале Руси» 1882 г., но все-таки целиком отнес варягов к норманнам, что, как мы увидим ниже, не следовало бы делать.
Материалы, служившие для созидания древнейшей славяно-русской истории, много веков лежали под спудом, не разобранные, не рассмотренные и не пропущенные сквозь горнило здравой и беспристрастной критики, подобно тому, как Геркулан и Помпея скрывались около двух тысячелетий под пеплом. Между тем история славянской Руси так богата фактами, что везде находятся ее следы, вплетенные в быт всех европейских народов, при строгом разборе которых Русь сама собою выдвинется вперед и покажет все разветвления этого величайшего в мире племени.
Хотя путь к тому, по обширности своей, довольно трудный, но уже несколько знакомый: по нем пускались и вели ожесточенную борьбу с скандинавоманией Ломоносов, Катанчич, Венелин, Шаффарик, Савельев-Ростиславич, Морошкин, Надеждин, Боричевский, Чертков, Вельтман, Лукашевич и многие другие, и, скажем с благодарностью, не без успеха. В особенности потрудился над этим вопросом во 2-й половине прошлого столетия Егор Классен, а до него исследователь славяно-русских древних археологических памятников Фаддей Волланский. Трудность в изучении этих памятников заключается в том, что исследователю необходимо знать все главнейшие славянские наречия и происшедшие в течение веков перемены в них от внутреннего развития слова и от соседнего влияния; также необходимо знакомство с характером, нравами, обычаями, домашним бытом и внутренним движением славянского мира.
Мы знаем, что история не должна быть пристрастной к данному народу, но не дозволим и мало осведомленным иностранцам, как например шлецерианцам, обращать русскую историю в сатиру.
Может быть, русские последователи Шлецера, не разбирая сущности дела, по одному влечению к этому, по их словам, величайшему критику вступятся за своего кумира, но, чтобы наперед охладить жар этой партии, выводящей, посредством невозможных натяжек, огромнейшее племя Руссов, занимавшее некогда половину Европы, из крошечного скандинавского народца, напомним им, что их «великий критик и филолог» производит чисто славянское слово «дева» от германского «Tieffe» (сука). Одного такого факта достаточно, чтобы понять Шлецера без дальнейших исследований его доводов. Но чтобы опровергнуть это грубое лжеучение, что будто Россия развила свои силы от влияния на нее скандинавов и что самое имя свое она получила от них же, мы представим здесь материалы, которых, как говорится, тля не тлит и ржа не разрушает.
