Александр Бушков - Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы
Можно упомянуть и о гораздо менее значительных, но все же интересных фактах. Кормчий Мартин Висенте и губернатор Порту-Санту Корреа находили в море и на берегу обработанные рукой человека непонятные деревянные предметы, странные деревья, растения и плоды, есть даже упоминания о двух необычного, неевропейского вида утопленниках, выловленных у острова Флориш в Азорском архипелаге. Висенте был другом Колумба, Корреа – тестем Колумба…
Многие исследователи давно уже обращают внимание на странности путешествия Колумба – он и туда, и обратно плыл так, словно заранее знал приблизительное расстояние до «Индии», знал о существовании сильного океанского течения, помогавшего плывшим в западном направлении, о ветрах. Его маршрут, на соблюдении которого Колумб яростно настаивал, совпадает с этим течением и направлением постоянных ветров настолько, что об «удаче» говорить даже и стыдно…
Кстати, не осталось достоверных свидетельств о том, что кто-то вообще видел привезенные Колумбом из первого своего путешествия диковины. Подлинность значительной части его писем, отчетов и дневников оспаривается давно, не без оснований. Почему-то могила Колумба оказалась в полной безвестности, и очень быстро забыли, где она находится, так что место погребения Колумба навсегда останется тайной.
И наконец…
В конце семидесятых годов прошлого столетия итальянский историк Маринелла Бонвина-Мадзанти обнаружила в архивах города Модены письмо неаполитанского посланника в Барселоне Аннибале ди Дженнаро, отправленное 9 марта 1493 г. брату, занимавшему такой же пост в Милане. Среди других испанских новостей Дженнаро сообщает (именно среди): «Несколько дней назад возвратился Колумб, который отправился в августе прошлого года с четырьмя кораблями в плавание по великому океану».
Начинаются странности! Во-первых, четыре корабля – в то время как традиция упорно приписывает Колумбу три. К тому же флагманский корабль Колумба «Санта-Мария» погиб у американских берегов, так что осталось только два…
Во-вторых, официальнейшей, утвержденной, канонической датой возвращения Колумба из трансатлантического рейса всегда считалось пятнадцатое марта 1493 г.! Мало того, 9 марта – это день, когда Аннибале узнал о прибытии кораблей Колумба в Палос. А от Палоса до Барселоны – целых девятьсот километров (если считать по прямой). Реки, горы, разбойники в лесах, ужасные тогдашние дороги… Один итальянский путешественник в 1419 году хвастался, что проехал семьсот миль «всего» за шестнадцать дней. Хотя ехал по гораздо более удобным дорогам равнинной Германии и Италии, а не горной Испании.
Вывод? Если учитывать письмо Дженнаро, выходит, что Колумб возвратился в Палос гораздо раньше официальной даты, где-то в двадцатых числах февраля. Недели через две весть об этом и достигла Барселоны…
Отчего же возникла такая путаница с датами? Умышленно или случайно? Обратите внимание: Дженнаро отчего-то вовсе не упоминает о грандиознейшем событии – открытии новых земель за океаном. Можно представить, чтобы информация об этом до него не дошла? Маловероятно. Неужели те, кто принес известия о возвращении Колумба, не уточнили, что же именно он свершил?
А может, все известия как раз в том только и заключались, что Колумб вернулся? А об «открытии Америки» заговорили через пару недель? И Колумб попросту плавал в океане, но из-за бунта экипажа или нехватки воды вынужден был вернуться, не достигнув «Индии»?
Мотивы испанской короны, решившейся на фальсификацию, лежат на поверхности. Меж Испанией и Португалией шло прямо-таки бешеное соперничество за новые земли – при том, что на Запад, как мы видим, плавали и англичане, и скандинавы…
Формируем версию. Хотя плавание Колумба окончилось неудачей, в чью-то умную голову при испанском дворе пришло гениальное решение: считать победу поражением, а открытие – состоявшимся. О существовании за океаном новых земель знают слишком многие, известие о том, что Колумбу, наконец-то, удалось их достичь, особенного удивления не вызовет, зато проверить это утверждение крайне трудно. Испания получает возможность кричать на весь тогдашний «цивилизованный мир»: земли открыл наш капитан, отныне они – наши, наши, наши! Всякий, кто покусится, вызовет войну! За свои новые территории мы будем стоять до последнего, они наши, они открыты нами, руки прочь!
Примерно так и действовало испанское правительство после пятнадцатого марта 1493 г. В следующем году оно добивается от Римского Папы подтверждения исключительных прав испанской короны на все, что испанские капитаны уже открыли и еще откроют в западном полушарии, другими словами, испанцы берут «эксклюзив» на Америку. Папа проводит по глобусу (уже существовавшему в то время) разграничительную линию. Недобрые соседи-португальцы вынуждены довольствоваться Индией.
(Кстати, тем, кто любит упоминать об «отсталости» и «невежестве» церковников, следует напомнить, что Тордесильясский договор 1494 г. фактически узаконивает представления о шарообразности Земли).
И только год-другой спустя начинаются настоящие плавания в Америку Колумба и молодого идальго Алонсо де Охеды – прекрасно документированные, закончившиеся доставкой в Испанию вполне реального золота и вполне реальных индейцев, о чем остались «акты приемки»… Никто так и не заподозрил, что первое путешествие Колумба было фикцией. В самом деле, проверить в сжатые сроки было попросту невозможно. Тогда же как-то очень уж кстати пропадает без вести португальский капитан Гашпар Кортириал со своим кораблем, столь же загадочно исчезает его брат – реальные соперники испанцев…
Быть может, этим и объясняется столь странная, не имеющая аналогий «неблагодарность» испанской королевской четы – Колумбу, собственно говоря, платить было не за что. А впоследствии, когда он, вульгарно выражаясь, пытается что-то «поиметь», его сажают в тюрьму – и выпускают, когда убеждаются, что урок пошел впрок и капитан не будет ни болтать, ни требовать незаработанного…
Я вовсе не утверждаю, что именно так и было. Но так могло быть. Слишком много загадок, противоречий и прямых странностей.
Кстати, об Америке. Точнее, о ее названии, якобы данном в честь Америго Веспуччи. Веспуччи, конечно, был выдающимся ученым своего времени. В честь иных капитанов, конечно, и называли иногда часть новооткрытых земель – существовала одно время на картах Земля Жуана Ваша (Кортириала), а некий залив до сих пор именуется Гудзоновым. Но – целый необозримый континент? В честь человека, который совершил только одно плавание (в составе экспедиции Охеды 1499 г.) в уже открытые земли?
Существует более изящная гипотеза. Вторую экспедицию Джона Кабота к заокеанским землям финансировали бристольские негоцианты, и самый крупный вклад внес купец и таможенный старшина по имени Ричард и по фамилии… Америк! Мог Кабот назвать открытые им земли в честь спонсора)? Почему бы и нет? Тем более, что автор «Хроники всего света», краковский историк Мартин Бельский, в 1554 г. писал: «Амъерикус (Веспуччи) прозван именем от великого острова Америка». Не континент назвали в честь Веспуччи, а Веспуччи в честь описанных им земель.
Неизвестно, как все происходило в те далекие столетия. Но фактом остается одно: Христофор Колумб – одна из загадочнейших фигур мировой истории…
Крещение Руси: сплетение загадок
Змея и летопись
В детстве, с почтением раскрывая исторические книги, я искренне полагал, что работа ученого-историка выглядит примерно следующим образом. В тихом архиве, где говорят шепотом из уважения к следам минувших веков и ходят в мягких тапочках, стоят полки, помеченные ярлычками: «XI век», «XII»… и так далее. На каждой полке лежат документы, написанные именно в том самом времени, которым датированы. Задача же ученого – трудолюбиво овладев древнеславянским, прочитать сии раритеты, переложить их на современное наречие и явить миру.
Впрочем, кое-кто, пребывая в зрелых годах, и сейчас именно так полагает. Проверено на опыте. Люди склонны полагать, не вдаваясь в тонкости, что основой для крайне безапелляционных суждений историков, для указания точных дат и навешивания тех или иных эпитетов послужило нечто достовернейшее.
Меж тем в жизни – и в науке истории – обстоит как раз наоборот. Летописи, привычно относимые, скажем, к XII веку, на самом деле оказываются либо позднейшими копиями, либо, что еще печальнее, плодами компиляции, а то и самостоятельного творчества какого-нибудь книжника, полагающего, что ему, высокомудрому, известно о тех или иных событиях прошлого гораздо больше, чем непосредственным участникам этих событий, оставившим воспоминания. И не подумайте, что я преувеличиваю. В следующих главах мы еще столкнемся с многочисленными случаями, когда историк двадцатого столетия не допускающим возражений тоном заявляет: «Летописец ошибается…» Вот так – ни больше, ни меньше. Из двадцатого века виднее.
