Николай Толстой - Жертвы Ялты
«Несмотря на то что эти люди — русские, с ними в настоящее время будут обращаться, как с немецкими военнопленными. МИД на это согласен…» А 9 августа 1944 года Объединенный комитет начальников штабов информировал Эйзенхауэра: «Граждане союзных стран, служившие в немецких полувоенных соединениях, в настоящее время будут рассматриваться как военнопленные, и обращение с ними будет соответствовать конвенции о военнопленных».
Вскоре, однако, выяснилось, что такое решение чревато серьезными трудностями:
«Если мы считаем их военнопленными, их следует в соответствии с международным правом зарегистрировать в этом качестве и сообщить их имена государству-протектору» (т. е. Швейцарии).
А это, как указывал заместитель генерала-адъютанта лорд Бриджмен, могло иметь неприятные последствия. Государство-протектор, как сказано в конвенции, обязано охранять интересы пленных, и нетрудно предвидеть, куда это могло завести союзников. При сложившемся положении дел права военнопленных тщательно скрывались от них самих и от государства-протектора. Например, нет никаких свидетельств применения статьи 84 Женевской конвенции, согласно которой «текст… конвенции… по возможности, на родном языке военнопленных, вывешивается в местах, доступных для военнопленных». А если бы союзники применили статью 26, они не смогли бы провести обманные операции против казаков и других пленных, так как, согласно этой статье, в случае транспортировки «пленных следует официально уведомить заранее о том, куда их перевозят…». Наконец, если бы, как того требовала статья 84, текст конвенции был бы вывешен в лагерях, пленные узнали бы, что имеют право обращаться с жалобами к государству-протектору (статья 47). Таким образом, можно легко понять опасения Бриджмена и его коллег: военнопленный, с умом воспользовавшийся Женевской конвенцией, сумел бы добиться многого.
Впрочем, русские военнопленные выросли в стране, где о Женевской конвенции никто и слыхом не слыхивал, и понятия не имел ни о правах жителей Восточной Европы, ни о правах своих соотечественников до Октябрьской революции 1917 года. Правда, информацию об обращении с военнопленными могло потребовать немецкое правительство, на службе у которого находились русские, или Швейцария — в качестве государства-протектора. Поэтому было решено скрыть происходящее и от Германии, и от Швейцарии. Когда в декабре 1944 года немецкое правительство осведомилось через посредство Швейцарии об условиях содержания русских военнопленных, служивших в немецкой армии, майор В. Л. Джеймс из военного министерства написал Патрику Дину:
«Мы согласны с вашей точкой зрения, что при ответе на этот запрос важно избегать всяческих заявлений, которые дали бы немцам возможность сказать, что мы нарушили правило, согласно которому национальность пленного определяется формой, носимой им в момент пленения, независимо от его подданства».
И через день после подписания Ялтинского соглашения в Швейцарию был послан уклончивый ответ.
Не успели справиться с этой опасностью, как возникла новая. На Международный комитет Красного Креста была возложена задача предложить одной из воюющих сторон создать Центральное агентство для передачи этой стране информации о военнопленных (в соответствии со статьей 79 Конвенции). 2 января 1945 года член лондонской делегации Красного Креста М. Хаккиус в письме в
МИД сообщил, что получил из женевской штаб-квартиры этой организации вырезку из газеты, в которой упоминается о присутствии русских военнопленных в Англии:
«В сопроводительном письме Женева просит нас сообщить, какой статус придан русским военнопленным и находятся ли они под протекцией конвенции. Я был бы благодарен вам за разъяснения по этому вопросу».
Заметив, что «при ответе следует соблюдать крайнюю осторожность», Патрик Дин предложил вариант, состоящий из совершенно невразумительных формулировок. Но тут пришла записка от полковника Филлимора из военного министерства:
«По поводу записки, полученной нами от швейцарской миссии… датированной 4 декабря… относительно ненемецких граждан, взятых нами в плен. Мы считаем это расследование опасным и предлагаем в настоящее время на запрос Международного комитета Красного Креста не отвечать».
В таком состоянии дело оставалось до последней недели войны, когда Джон Голсуорси, по поручению Джоффри Вильсона, вновь принялся обсуждать этот вопрос с Филлимором. Вильсон писал:
«Письмо от Хаккиуса лежит без ответа вот уже почти четыре месяца, и мы хотим знать, возражаете ли вы по-прежнему против отправки ответа в духе прилагаемого проекта. Как вы увидите, он весьма расплывчат и не содержит ответов на вопросы, поднятые Международным комитетом Красного Креста, но, мы надеемся, вы поймете, что это не случайно».
К тому времени опасность благополучно миновала, что было проницательно отмечено Филлимором:
«В связи с безоговорочной капитуляцией немецкой армии мы можем более не опасаться ответных мер со стороны немцев». После столь успокоительной фразы Джоффри Вильсон послал, наконец, короткий ответ М. Хаккиусу. Извинившись за задержку, он писал: «Советские граждане, попавшие к нам в руки, хотя и носили немецкую форму, но утверждали, что были мобилизованы в немецкую армию насильно, а потому их следует считать освобожденными советскими гражданами…»
Похоже, что под конец даже МИД начал сомневаться в законности собственной политики. Ведь всегда считалось, за исключением случая с русскими в вермахте, что «с точки зрения международного права статус таких лиц определяется не их национальностью, но принадлежностью к… армии». В частном порядке МИД признавал, что «этот аспект Ялтинского соглашения… конечно, противоречит нашему традиционному отношению к политическим беженцам…». Наконец, как преспокойно отметил Джон Голсуорси 23 июля 1945 года, некоторые русские, захваченные в немецкой форме (в отличие от советских перемещенных лиц и военнопленных)… требуют, чтобы с ними обращались как с немецкими военнопленными в соответствии с Женевской конвенцией. Английские власти сейчас разрешили проводить это различие.
Для нас эти чисто юридические аспекты насильственной репатриации представляют большой интерес. Англичан ужасала мысль о том, что предатели уйдут от возмездия, укрывшись под защитой
Женевской конвенции. Американцам же это представлялось наименьшим из зол по сравнению с риском нарушения международных соглашений, сыгравших столь важную роль в смягчении некоторых самых страшных жестокостей современной войны. Немцы в общем тоже придерживались этого аспекта конвенции — к счастью для многих чехов, поляков, норвежцев и других представителей континентальной Европы, служивших в английской армии.
Дело в том, что английский МИД поставил во главу угла важные соображения внутренней политики, на фоне которых вопрос о Женевской конвенции отошел на задний план. Уместно задаться вопросом, какие соображения заставили Англию нарушить свои обязательства по международному праву. Вероятно, самым убедительным доводом был тот, что касался английских военнопленных и военнопленных Британского содружества, освобожденных в Восточной Европе Красной Армией. Иден в Ялте сказал, что число их достигает 50 983 человек, хотя в действительности цифра оказалась вдвое меньше: по сообщению генерала Голикова, к 1 сентября 1945 года советские репатриационные органы отправили на родину 23 744 освобожденных английских военнопленных. Но тут важны не цифры, а принцип. Лорд Эйвон объяснял:
«Более всего меня волновало возвращение наших военнопленных из Восточной Пруссии и Польши, и я не собирался предпринимать какие бы то ни было акции, которые могли бы повредить им».
Действительно, безопасное и скорейшее возвращение этих людей домой было делом первостепенной важности. Но чего именно боялся Иден? Сам он неизменно отказывался хоть как-то разъяснить этот вопрос.
В последнее время было высказано предположение, будто Сталин угрожал Идену, что, пока англичане не отошлют в СССР всех русских, находящихся у них в руках, Сталин «будет держать английских и американских пленных в качестве заложников». Рассмотрим это предположение подробней. По утверждению историка Джона Гая, в английских архивах военного времени нет никаких свидетельств того, что Советы намеревались это сделать и что англичане боялись акций такого рода. Но, может быть, помимо архивов МИД, имеются какие-то другие материалы, дающие основания считать иначе? В самом деле, союзных военнопленных, освобожденных в Польше и Пруссии, не сразу отправляли домой, а держали их в лагерях все то время, пока Советы громогласно требовали возвращения собственных граждан, якобы задерживаемых на Западе.
