Николай Шпанов - Поджигатели (Книга 1)
- Испанский народ победит, ибо сражается за свои идеалы. Но испанский народ, ценя симпатии и солидарность французского народа, с горечью узнал, что правительство Французской республики не идет навстречу законному правительству демократической Испании. Надо прийти на помощь испанскому народу! Он борется на фронте свободы и отстаивает своею кровью дело мира против фашизма и зачинщиков второй мировой войны.
С трибуны раздался призыв:
- Самолетов для Испании! Пушек Испанской республике!
Голос Долорес гремел все громче:
- Дайте нам самолеты! Весь народ Испании поднялся на защиту республики, но ему нужно оружие. Дайте нам оружие!
- Оружие Испании! - подхватили на скамьях.
А Долорес:
- Народ демократической Франции, народ, боровшийся за свободу и права человека, берегись! Сегодня мы, а завтра твой черед! Пусть ваши мужчины дадут нам оружие. Мы не просим бойцов, нам нужно только оружие. Винтовок, пушек, самолетов бойцам свободы! Дайте же нам самолеты!
У нее был могучий голос оратора, но и его не стало слышно. Слушатели вскакивали с мест.
- Оружие Испании!..
Толпа устремилась к трибуне. Перескакивая через скамейки, слушатели спускались с амфитеатра. Пассионария стояла с поднятыми руками. Скоро ее не стало видно, но вот она снова появилась над толпою, поднятая на руках людей. Ее несли к выходу с криками:
- Самолетов Испании! Дайте Испании оружие!
Испанские флаги с трибуны исчезли. Они реяли уже над головами толпы, хлынувшей с велодрома. Зинн тронул Матраи за плечо:
- Пойдем?
Матраи вздрогнул, словно его неожиданно вывели из задумчивости.
- Дадим схлынуть народу... Мне нужно поговорить с Ибаррури.
Матраи подошел к барьеру ложи, стараясь взглядом отыскать Пассионарию.
Протискиваясь сквозь толпу, к ложе приближался Кеш.
Он помахал шляпой, и Зинн заметил заткнутую за ее ленту красную гвоздику.
- Как вам это нравится, какой успех, а?! - крикнул Кеш Зинну, словно старому знакомому, и хлопнул по плечу Матраи. - У тебя недостаточно праздничный вид для такого дня! - Он выдернул гвоздику из-за своей ленты и воткнул ее за ленту на шляпе Матраи. - Вот твоя кокарда. Кокарда революции, мой генерал! - И, шутовски отдав честь, он нырнул в толпу.
Зинну показалось, что несколько типов в сдвинутых на ухо синих беретах - форме деларокковцев - наблюдали за этой сценой. Шум за ложей отвлек его внимание: у выхода синие береты затевали драку с группой рабочих. Зинн подался было телом в ту сторону, но на его плечо легла тяжелая рука Матраи.
- Теперь идем!
Зинн с удивлением посмотрел на его встревоженное лицо.
- Что случилось?
- Телеграмма: Ирун пал.
- Когда мы, наконец, поедем?
- Сейчас сговорюсь с Долорес. Завтра увидимся с тобою.
Он исчез в направлении выхода.
И тотчас парни в синих беретах стали протискиваться следом за Матраи. Зинн увидел в воздухе руку с кастетом. Одним движением он перебросил свое тело через барьер ложи и устремился к этой руке.
Визгливый выкрик пронизал шум толпы:
- Долой республику, да здравствует Франция!
Еще несколько рук с кастетами появились над головами. Навстречу им поднялись тяжелые кулаки рабочих.
- Да здравствует республика, долой кагуляров!
- Долой фашизм и фашистов! Оружие Испании!..
11
Германский посол в Париже граф Вельчек по поручению своего правительства предпринял немало неофициальных шагов, чтобы склонить французское министерство иностранных дел к заступничеству за молодого немца, по имени Отто Абец, высылки которого настойчиво требовала общественность Франции.
Официально этот Абец вел пропаганду в пользу сближения французской и немецкой молодежи, а неофициально являлся эмиссаром бюро Риббентропа, то-есть отдела иностранных дел центрального органа национал-социалистской партии Германии, - по связи с фашистскими, откровенно прогитлеровскими организациями кагуляров.
Абецу не долго удалось скрывать истинный характер своей деятельности. Его выдали сами же молодчики де ла Рокка, в карманах которых появилось чересчур много денег берлинского происхождения. Разнузданность фашистских банд, почувствовавших за собою не только финансовую, но и моральную поддержку международного фашизма, переполнила чашу терпения парижан. Да и не только парижан - по всей Франции раздавались требования покончить с этим позором и с угрозой безопасности республики, таившейся в подрывной и шпионской деятельности французских фашистов.
Хотя хлопоты Вельчека нашли прямой отклик в сердце министра иностранных дел Пьера Лаваля и хотя даже сам негласный глава кагуляров престарелый маршал Филипп Петэн был на стороне Абеца, - "красавцу Отто" пришлось покинуть столицу Франции.
Официальная работа по установлению франко-германской дружбы и негласная подрывная деятельность, которую вел Абец, легли теперь на плечи графа Вельчека - дипломата старой школы, значительно менее поворотливого и бесцеремонного, нежели молодчики новой формации, пополнявшие теперь ряды дипломатов на Вильгельмштрассе.
Невзирая на все стремление выслужиться или хотя бы удержаться при новом режиме, Вельчек никак не мог попасть в ногу с событиями. Шифрованные нагоняи так и сыпались из Берлина. А в одном неофициальном письме Нейрата дружески сообщалось, что Гитлер уже пригрозил "выкинуть эту старую калошу Вельчека в помойную яму", если только он не совершит такой глупости, за которую придется поступить с ним еще строже.
Морально разложившиеся, быстро фашизирующиеся верхи парижского общества охотно принимали Вельчека в салонах своих роскошных отелей, но широкая общественность Франции не желала больше признавать его "персона грата". Безупречная респектабельность его визитки, полосатых штанов и цилиндра мало интересовала народ. Золотая свастика в петлице перевешивала в глазах простых французов любую внешнюю корректность. Для простых французов Вельчек стал олицетворением всего враждебного, что народ чувствовал не только в немецком, но и в отечественном, французском фашизме.
Если бы не усиленные наряды полиции у здания германского посольства, Вельчек в одно прекрасное утро нашел бы немало следов от тухлых яиц на окнах своего отеля.
День ото дня его пребывание в Париже становилось невыносимее. Поэтому, когда ему удалось под знаком укрепления все той же пресловутой франко-германской дружбы добиться участия немецких лошадей в традиционной международной скачке в Ницце, это показалось ему значительной удачей.
Однако ко времени прибытия в Ниццу немецкие лошади одна за другою выбывали из строя - их постигала какая-то страшная болезнь. Их заменили другими, но и часть пополнения оказалась больной. Администрация скачек вынуждена была даже поставить вопрос о снятии всех лошадей, привозимых из Германии, как зараженных какой-то неисследованной болезнью, грозящей заразить и лошадей из других стран. Путем дипломатического вмешательства Вельчеку удалось отстоять несколько лошадей, давно находившихся во Франции. В числе их была и лошадь, владельцем которой значился Отто фон Шверер. Знатоки считали, что эта лошадь - самая сильная из всех, какие остались у немцев. Она - их единственная надежда на победу.
Французские конюхи, проходя мимо денников, где стояли немецкие лошади, демонстративно отворачивались. Французские жокеи уезжали с тренировки, стоило выехать на дорожку кому-либо из немцев.
Горечь этой неудачи была несколько скрашена помощью германского посла в Лондоне. Он сумел поднять некоторый шум вокруг воображаемых немецких возможностей на международной скачке и добился того, что некоторые английские спортсмены, политические деятели и промышленники приняли приглашение общества "Германия-Великобритания" и поехали в Ниццу в качестве его гостей. В числе приглашенных был и нефтяной король сэр Генри Гевелинг с леди Мелани. Ее, в свою очередь, сопровождал Монти Грили. Мелани даже пустила на скачку свою лошадь под девизом "англо-франко-германская дружба" то, что она не решилась бы сделать в Англии и отчего сэр Генри недовольно морщился. Он не любил афишировать свои связи с подозрительными компаниями, с которыми приходилось иметь деловые отношения.
Вскоре после того дня, когда на парижском велодроме Долорес Ибаррури требовала оружия для Испанской республики, на другом конце Франции - в Ницце - должна была состояться скачка с участием лошади леди Мелани, носившей неожиданную кличку "Козачка", и лошади, привезенной Отто Шверером.
Мелани приехала на ипподром раньше, чем явилась бы в другой день. У нее были все основания волноваться: как ни казалось бы незначительно другим то, что скакала ее лошадь, для нее это было вопросом светского успеха. Она не имела за собой той репутации экстравагантности, какую "должна иметь" женщина ее круга. Быть женою нефтяного короля - это значило иметь какую-нибудь страсть или хотя бы элегантную причуду. У миллионерш по рождению были яхты, или самый большой бриллиант, или неоценимые коллекции вееров, или хотя что-нибудь вроде шали, которая была надета на Марии Антуанетте, когда та взошла на эшафот. Что-нибудь в этом роде нужно было иметь в прошлом. А у Мелани в ее прошлом была только рампа кафе-шантана, отдельные кабинеты и номера подозрительных отелей.
