Глеб Морев - Диссиденты

Еще несколько лет назад Евтушенко клялся, что представляет скорее его антипод, а сегодня он не только его собутыльник, но и печатается у него в журнале и ездит от редакции в Японию и другие экзотические страны в качестве специального корреспондента. Прежние друзья Евтушенко, которых ты видел у него дома – это был едва ли не последний раз, когда они там были – больше с ним не здороваются, говорят о нем с отвращением и непримиримым презрением.

Это лишь один из примеров диссимиляции, разобщенности, пустившей плоды во многих областях общественной жизни – новые аресты, новая волна эмиграции (на Ближний Восток и Дальний Запад), возобновленная охота за «подлинными» сокровищами и радостями жизни, обострившаяся, но совершенно бездуховная, исключительно формальная «идеологическая» бдительность, вновь и вновь подпитываемая растущими националистическими и шовинистическими настроениями, антирусскими, антисемитскими, антикитайскими, антинегроидными, антиарабскими… При этом к немцам (западным) и американцам отношение куда лучше, чем когда-либо. Пресса, телевидение и «люди на улице» в этом ближе друг другу, чем в других вопросах.

Но перейду к литературной жизни. Из Союза писателей исключили еще несколько известных литераторов – как и четыре года назад, когда исключали Алекса [Солженицына], были некоторые протесты или, по крайней мере, «вопросительное недоумение» (например, у Евтушенко). В прошлом году исключили Александра Галича, Наума Коржавина (очень хороший лирик), Миколу Лукаша, Ивана Дзюбу, Ивана Свитличного (Украина, см. выше), [Бориса] Чичибабина, поэта из Харькова, а Владимиру Максимову и Виктору Некрасову пригрозили исключением (особенно Максимову), и никому нет до этого дела. Да и что говорить об исключении, если молчат об арестах и заключении в сумасшедших домах?..

Что вообще еще можно сделать? Я никогда не был столь близок к отчаянию, как в последние месяцы и годы, я прекрасно всех понимаю, особенно молодых, кто хочет отсюда уехать, «сами копайтесь в этой грязи», кто ни во что больше не верит и ни на что не надеется… Но мы – Рая и я и большинство наших друзей – не можем ни разделить эти чувства, ни порвать с этой землей, этим воздухом, в котором звучит наш язык, с землей, в которой похоронены наши друзья, с улицами этого проклятого, и все же незаменимого города, пусть он будет переполнен воняющими машинами и унылой, безликой застройкой – и с нашей милой Жуковкой, с дубами, липами, березами, елями и соснами на берегу Москвы-реки, мы едва ли не каждое дерево тут знаем «лично», они росли на наших глазах, под ними мы пережили столько радостных и печальных часов… Мы должны жить здесь и здесь умереть, потому что родину не выбирают (и не меняют), как и мать, какой бы она ни была…

Генрих Бёлль, Аннемари Бёлль, Лев Копелев. Кельн, 1984

© Из архива Льва Копелева

Я говорю все это не как всеобщий «объективный закон», я знаю и почитаю некоторых великих «бездомных» – Герцена, Рильке, Пикассо, Набокова… но для нас, для меня это именно так. Ты знаешь, как мы любим Тбилиси – год без поездки в Тбилиси это «пустой» год, так мы говорим… Но трех-четырех недель в Тбилиси или Крыму достаточно, чтобы мы начали тосковать по Москве… Пока ты молод, куда легче менять города и окрестности; я время от времени с ностальгией вспоминаю о Киеве и Харькове, где прошли мое детство и юность, но возвращаться не хочу… На фронте, в заключении и лагерях я мечтал, во сне и наяву, о Москве… Я все еще не оставил надежды съездить в Германию – это абсурд, всю жизнь писать, размышлять о немецкой поэзии, немецкой истории и при этом один-единственный раз побывать на несколько дней в Веймаре, дважды в Восточном Берлине, и никогда – западнее Эльбы. Но переехать в Германию, – пусть она мне знакома и ближе прочих стран, – переехать я бы смог только в случае выбора: «бежать или за решетку»…

Однако письмо и так уже слишком длинное, надеюсь, тебе хватило терпения и доброты дочитать до этого места, потому что теперь черед неизбежных просьб.

1) Прошу, очень прошу тебя и всех в PEN’е, кто изо всех сил нам здесь помогает, ускорить прием в национальные PEN-клубы, прежде всего, литераторов в опасном положении (Максимов, Галич, Лукаш, Кочур, Некрасов, Коржавин).

NB Чтобы все выглядело объективно, в списке должны быть и нейтральные имена, Вознесенский, Симонов, Шагинян, Григорий Марков; не забудьте и тех, кому на данный момент, кажется, ничего не угрожает (Алекс Солженицын, Лидия Чуковская, Окуджава и я) – всем нам, однако, после [подписания СССР] Конвенции [по авторским правам] снова может прийтись несладко. Но прежде всего, пожалуйста, не оставляйте вашего общественного и (доверительно-)лоббистского участия в судьбах арестованных – Григоренко, Амальрика, Буковского, Дзюбы, Свитличного и прочих. Пожалуйста, объясни всем; сейчас есть реальная возможность – какой никогда прежде не было!!! – эффективно воздействовать на здешние учреждения из-за рубежа дружеским, но неослабевающим давлением. Нужно только, чтобы в этом приняло участие больше «знаменитостей», политиков, промышленников, художников, журналистов, литераторов, ученых… и они не ограничатся разовым упоминанием, но снова и снова, снова и снова будут поднимать этот вопрос, говорить об этом, писать, просить, требовать, рекомендовать – великодушие, толерантность, гуманность и прочее суть лучшая основа для общественного доверия, все это свидетельствует о силе, надежности, вовлеченности и т. д.

2) Пожалуйста, воспользуйся дружественным на данный момент расположением правительства к ФРГ для publicity нашим действительно хорошим писателям – не позволяйте нашим функционерам навязывать вашим издательствам труды коррумпированных писак; сегодня чисто деловые соображения и контакты могут действительно помочь хорошим и именно потому нелюбимым у нас авторам – может быть, с ними как с «товаром на экспорт» будут обращаться лучше. Это в первую очередь касается Василия Белова, Василя Быкова, Федора Абрамова, Булата Окуджавы. Андрея Битова, Владимира Войновича, Анатолия Рыбакова, Юрия Трифонова, Валентина Распутина, Александра Шарова, Виктора Некрасова, Николая Дубова, Юрия Домбровского, Фазиля Искандера, Бориса Можаева, Чингиза Айтматова – список латышских, эстонских, литовских, грузинских, армянских и других авторов составлю позже (в следующем письме), здесь же назову лишь латыша Альберта Белса (проза), молдаванина Иона Друцэ (проза и драма).

3) В настоящий момент даже приглашение для нас от тебя имело бы успех. Если бы оно было поддержано каким-то важным дипломатическим лицом – тем более.

4) Все, пусть даже символические регалии от западно-германских культурных организаций – университетов, академий, институтов, издательств, обществ как общество Гёте, Гессе, Гейне, Бюхнера и прочих – могли бы в высшей степени пригодиться нашим критикам и эссеистам, изучающим литературу и театр, прежде всего молодым, например Сергею Аверинцеву, Ирине Роднянской, Резо Каралашвили, а также Юрию Архипову, Н. Харитонову, а также более опытным германистам, кого по «идеологическим» причинам притесняют, это Нодар Какабадзе, Дзидра Кальниня (Рига-Воронеж), Илья Фрадкин, Нина Павлова, Борис Зингерман и опять же твой покорный слуга, а также тем, кому приходится лучше нашего, но кого все-таки принижают, как, например, Арсения Гулыгу, Ефима Эткинда, Альберта Карельского.

Вот такие просьбы, прошу не обижайся, что я вновь обременяю тебя нашими заботами и страданиями, но в Европе, да и во всем мире, действительно нет больше никого, к кому мы могли бы обратиться за помощью в таком объеме, без обиняков и рассчитывая на поддержку.

Я пишу это письмо уже несколько дней, поэтому оно вышло несколько бесформенным и с повторами. Но нужно ставить точку. <…>

NB Игорь Голомшток, который сейчас в Лондоне, очень хороший, достойный полного доверия человек, один из лучших друзей Синявского и Бориса [Биргера] – пожалуйста, помогите ему с этими планами, несколько строк от Генриха в качестве вступления к монографии о Биргере лучше чего бы то ни было!

Будьте здоровы! Пишите!!! Обнимаем,

искренне Ваши Рая + Лев

Все друзья передают привет!

Именной указатель[4]

Абовин-Егидес Петр Маркович (1917–1997), философ, преподаватель Ростовского университета (1966–1969). Участник ВОВ, после побега из немецкого плена был приговорен к 10 годам лагерей, в 1948 реабилитирован. С 1967 участвовал в правозащитном движении, в 1969 арестован и помещен в психиатрическую больницу, освобожден в 1972. С 1978 по 1980 – член редколлегии журнала «Поиски». С 1980 в эмиграции во Франции – 228, 234, 237, 240

Абрамкин Валерий Федорович (1947–2013), инженер-химик, бард, журналист. В 1978–1979 – член редколлегии журнала «Поиски». В 1979–1985 – в заключении – 189, 228, 234, 236–238, 240, 242,