Александр Островский - Кто поставил Горбачева?
Между тем был еще один человек, которому не мог не позвонить Михаил Сергеевич. И умолчание о нем очень показательно. Это председатель КГБ. Причем если вытекающее из воспоминаний А.Д. Черненко предположение о том, что ее муж умер не в 19.20, а на несколько часов раньше, соответствует действительности, В.М. Чебриков должен был получить эту информацию гораздо раньше, чем A.A. Громыко и H.A. Тихонов.
В связи с этим требует выяснения, когда, где и от кого В.М. Чебриков узнал о смерти генсека? Когда и какие распоряжения им были отданы после этого?
К началу марта 1985 г. в Политбюро ЦК КПСС входили десять человек: Г.А. Алиев, В.И. Воротников, М. С. Горбачев, В. В. Гришин,
A.A. Громыко, Д. А. Кунаев, Г.В. Романов, М.С. Соломенцев, H.A. Тихонов, В.В. Щербицкий[2761]. Кандидатами в члены Политбюро были: П.Н. Демичев, В.И. Долгих, В.В. Кузнецов, Б.Н. Пономарев, В.М. Чебриков, Э.А. Шеварднадзе. Кроме того, в руководство партии входили секретари ЦК КПСС: М.В. Зимянин, И.В. Капитонов, Е.К. Лигачев, К.В. Русаков, Н.И. Рыжков.
По свидетельству В.И. Долгих, на заседаниях Политбюро и члены Политбюро, и кандидаты в члены Политбюро, и секретари ЦК КПСС имели одинаковые права. Однако еще при Л.И. Брежневе сложилась традиция, в соответствии с которой перед началом заседания члены Политбюро собирались в кабинете генерального секретаря и там предварительно обговаривали наиболее важные вопросы. Поэтому в зале заседаний они уже появлялись с принятым ими решением[2762].
Этот факт подтверждает и А.И. Лукьянов. По его словам на заседаниях Политбюро никогда не было голосования. Происходил лишь обмен мнениями, после чего ведущий заседания подводил итог[2763].
Каким же был расклад сил среди членов Политбюро в марте 1985 г. по вопросу о преемнике К.У. Черненко?
Выступив против того, чтобы М.С. Горбачев вел заседания Секретариата, В.В. Гришин, Г.В. Романов и H.A. Тихонов открыто продемонстрировали свое негативное отношение к нему [2764]. «Кунаев и Щербицкий, – отмечал позднее Г.В. Романов, – как мне кажется, тоже не были сторонниками Михаила Сергеевича»[2765]. Следовательно, в руководстве партии по вопросу о новом генсеке не было того монолитного единства, в существовании которого нас пытались и пытаются уверить.
Это означает, что даже переход A.A. Громыко на сторону М.С. Горбачева не давал ему в Политбюро необходимого большинства. Чтобы обеспечить его, требовалось или перетянуть кого-то из названной пятерки на свою сторону или же, хотя бы на время, вывести из игры.
И нужно же было так случиться, что вечером 10-го четверо из десяти членов Политбюро оказались за пределами Москвы: В.И. Воротников вел переговоры в Югославии[2766], Д.А. Кунаев был у себя в Алма-Ате[2767], Г.В. Романов отдыхал в Литве (Паланга)[2768], В.В. Щербицкий возглавлял делегацию Верховного Совета в США[2769].
Казалось бы, в таких условиях заседание Политбюро следовало назначить на следующий день. Однако М.С. Горбачев и В.М. Чебриков, по всей видимости, с одобрения A.A. Громыко решили форсировать события. И мы знаем почему. Из шести членов Политбюро, которые были в Москве в тот вечер, М.С. Горбачев мог рассчитывать на поддержку троих: Г.А. Алиева, A.A. Громыко и М.С. Соломенцева, а В.В. Гришин – только на поддержку H.A. Тихонова.
Когда М.С. Горбачев приехал в Кремль, A.A. Громыко был уже там.
«За полчаса до начала заседания, – пишет Михаил Сергеевич, – я встретился с Андреем Андреевичем Громыко… Состоялась наша короткая, но очень важная беседа. Я сказал, что он не хуже меня знает ситуацию в стране и вокруг нее – за рубежом. Многие проблемы уже давно требуют решения, а общество ждет перемен. Эти перемены будут трудными. Но откладывать дальше их нельзя. Надо решаться. Я пригласил Громыко к соединению усилий в этот ответственный момент. Ответ был совершенно определенен: он сказал, что полностью разделяет мои оценки и согласен действовать вместе»[2770].
«Когда Черненко умер, мы с Ириной Михайловной были в Барвихе, – имея в виду свою жену, рассказывал позднее А. Караулову В.В. Гришин. – После звонка Боголюбова немедленно отправился в Кремль». «Там уже был Михаил Сергеевич. Он явился первым. Мы поздоровались, Горбачев говорит: «Надо, Виктор Васильевич, комиссию по похоронам организовывать. Может быть, Вы возьметесь за это дело?»[2771].
Если подобный эпизод действительно имел место, то это была явная провокация. Но Виктор Васильевич не хуже Михаила Сергеевича знал, кто из членов Политбюро мог поддержать его в тот вечер, поэтому на эту провокацию не поддался.
«Я, – рассказывал он А. Караулову, – очень удивился, говорю: «Михаил Сергеевич, всегда было так, что комиссию по похоронам умершего генсека возглавляет тот, кто замещал его во время болезни. Это секретарь ЦК, но уж никак не горкома. И не просто секретарь, а тот, кто был его ближайшим соратником. Этот человек – вы»[2772].
Примерно так же В.В. Гришин описывал этот эпизод и в своих мемуарах: «Когда К.У. Черненко умер (март 1985 г.), решался вопрос о комиссии по похоронам, М.С. Горбачев предложил мне быть председателем этой комиссии. Я возразил: «Председателем комиссии должен быть секретарь ЦК КПСС, замещающий Генерального секретаря во время его болезни – то есть М.С. Горбачев»[2773].
«Воскресным вечером 10 марта 1985 г., – вспоминает Е. К. Лигачев, – я находился на загородной даче в Горках-десятых. Именно там и разыскал меня заведующий Общим отделом ЦК Боголюбов: «Скончался Константин Устинович. Членам и кандидатам в члены ПБ, секретарям ЦК сегодня же нужно собраться в Кремле. Приезжайте…»[2774].
«Примерно минут через 30, – читаем мы далее в воспоминаниях Егора Кузьмича, – я уже входил в зал заседаний Политбюро. Здесь собрались Б.Н. Пономарев, В.И. Долгих, И.В. Капитонов, П.Н. Демичев, министр обороны С.Л. Соколов[2775], другие кандидаты в члены ПБ и секретари ЦК»[2776].
Н.И. Рыжков пишет, что ему сообщили о смерти К. У. Черненко между 19.20 и 21.00. «Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседания Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари…»[2777].
«Вскоре, – пишет Е. К. Лигачев, – из Ореховой комнаты вышли члены Политбюро, заняли свои места, и тут сразу же воочию обнаружилась вся сложность и запутанность ситуации. Горбачев, который последние месяцы проводил заседания ПБ, хотя и сел за стол председательствующего, однако не по центру, а как-то сбоку»[2778].
Иначе запомнился этот эпизод Н. И. Рыжкову:
«Первым из «Ореховой комнаты» стремительно вышел Горбачев. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это не безразлично историкам, 22.00»[2779].
Присутствовавшему на этом заседании Е. И. Чазову запомнились «озадаченные, поникшие лица большинства участников заседания и уверенный в себе М. Горбачев, восседавший во главе стола»[2780].
«Открыв заседание, – вспоминает М. С. Горбачев, – я сообщил о случившемся. Встали. Помолчали. Заслушали приглашенного на заседание Чазова. Он кратко изложил историю болезни и обстоятельства смерти Черненко» [2781].
«Я, – пишет М.С. Горбачев далее, – сказал, что надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС. На том и порешили. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением Министерства путей сообщения и воздушного флота… Назначили Пленум на 17 часов следующего дня»[2782].
Е. К. Лигачев уточняет, что предложение созвать Пленум уже на следующий день, хотя и было одобрено, но не без возражений. Кто попытался возражать, он не указывает[2783]. Вероятнее всего, это были В.В. Гришин и H.A. Тихонов. Видимо, эти возражения имел в виду В. А. Печенев, когда писал об «острой перебранке», имевшей место заседании Политбюро вечером 10 марта[2784].
«Довольно быстро составили комиссию по организации похорон Черненко, – пишет Н. И. Рыжков. – Оговорили место захоронения – в земле за Мавзолеем, дату и время – в среду, в 13.00, место прощания с покойным – Дом Союзов, естественно»[2785]. По свидетельству Михаила Сергеевича, в эту комиссию включили «всех членов Политбюро»[2786].
«И тут, – отмечает Е. К. Лигачев, – произошла заминка». Когда М.С. Горбачев предложил избрать председателя комиссии, «в зале Политбюро повисла тишина. Сейчас мне трудно припомнить, сколько времени длилась эта пауза, но мне она показалась бесконечной»[2787]. «Тяжелая долгая пауза, возникшая после слов Горбачева, подтверждала худшие опасения… Вопрос о генсеке отнюдь не предрешен… В результате обмен мнениями относительно председателя похоронной комиссии приобрел какой-то размытый характер и сам собою сошел на нет»[2788].
