Сергей Баленко - Афганистан. Честь имею!
Комбат изумленно окинул взглядом «сектантов», недоверчиво шагнул к столу и застыл над ним в наклоне. Выпрямившись, он подобревшим нестрогим голосом приказал:
— Шагом марш в постели! Стратеги в трусах!
Потом снова надолго склонился над картой, ни о чем не спрашивая. Так же молча протянул Зубову руку.
* * *Ну до чего же не вяжется этот благостный нежаркий весенний день с военными буднями! Это же праздник. Праздник жизни! Пригороды Джелалабада не созданы для войны. За дувалами проплывают цветущие сады, посаженные и выращенные для радости и счастья, на аккуратных делянках дружно зеленеют всходы, обещая довольство и награду дехканам за их неутомимые труды. БТР не дергается, не подпрыгивает, а плавно покачивается на асфальтной ленте — значит, мин можно не опасаться. Можно беззаботно и безвольно подставить лицо и грудь ласковому солнцу и прохладному встречному ветру, опустив ноги в открытый люк. Можно даже не прислушиваться, о чем шумит неугомонный Вовка Губин там, под тобой, в брюхе БТРа — все равно не услышишь из‑за рева моторов и гула ветра. «Господи! — Зубов молитвенно закрыл глаза. — Неужели пронесет? И можно будет наслаждаться этим миром без страха, без опасности в любой момент взлететь на воздух? До замены остались считанные дни… Неужели настигнет?.. Не дай, Господи, свершиться такой несправедливости!»
Вдруг кто‑то потянул его за каблук. Олег нагнулся, к его уху примостился Вареник:
— Товарищ старший лейтенант, хлопци просят заехать у дуканы.
Они уже двигались по улице города вдоль расцвеченных торговых рядов.
— Зачем?
— Та дембель же пидходе! Щось на подарунки треба.
— Не положено! — официально‑холодно отрезал Зубов, но его тут же потащили и за другой каблук.
— Товарищ старший лейтенант!.. — по‑детски трогательно канючили солдаты и сержанты.
— Ну ладно, — усмехнулся Зубов и велел остановиться у знакомой по предыдущим покупкам лавки. Оставшись на машине, он напутствовал спрыгивающих солдат:
— Поторапливайтесь, мужики. Не дай бог комендантский патруль нагрянет.
Но как тут поторапливаться, когда манят со всех сторон гирлянды огней, горы диковинных фруктов, пестрое изобилие сверкающих иностранных товаров, ароматы жаровен, рядом проплывающие женские фигурки под паранджой, волнующие экзотической таинственностью. Обежать бы все эти бесконечные ряды, поторговаться, прицениться, насмотреться, надышаться… Вареник рассматривает часы. Парнишка, помогающий старому долговязому пуштуну, суетливо подсовывает цветные ремешки к часам. Ержан развернул какой‑то дивный платок, играющий цветами павлиньего хвоста. А Вовка уже примеривался изобразить из себя солидного покупателя и заставить старого хозяина побегать вокруг себя на цыпочках, но дуканщик, увидев Зубова, передоверил недовольного Губина парнишке и подошел к машине. Убедившись, что нет лишних глаз и ушей, степенно протянул Олегу зеленую авторучку с электронными часами:
— Бакшиш, командор…
— За что? Я же ничего не купил.
Старик усмехнулся и показал на толпящихся в проходе дукана солдат: за то, мол, что привел покупателей, и снова настойчиво протянул свой «бакшиш». Олег наклонился за подарком и услышал шепот старого пуштуна:
— Каир‑Хан помирать. Тебя звал.
Потрясенный Зубов не успел спросить, как, почему? Дуканщик уже возился с покупателями. «Болен? Ранен? — ломал голову Олег, бессмысленно вертя в руках ярко‑зеленый „бакшиш“. — Да и не это главное. Зачем зовет?» И вдруг с застывшим ужасом обреченного он ясно осознал, что не может не пойти. Если отзывался раньше, когда спокойно можно было и не отзываться, то сейчас невозможно не уважить предсмертную просьбу. «Может быть, это будет последняя мина, такая абсурдная в эти последние афганские дни, но я должен туда идти».
«Ну а что случится, если я не пойду? — размышлял Олег, наблюдая, как возвращаются в БТР с пакетами довольные и веселые разведчики. — Может быть, я уже уехал в Союз? Может быть, он уже умер?» Жаркая волна стыда опалила лицо, он виновато оглядел уже усевшихся в бронемашине ребят, машинально подсчитав, все ли на месте, и дал команду двигаться.
Только тронулись, его снова потянули за каблуки, да так сильно, что он не удержался и рухнул на чьи‑то руки и колени. Рассвирепев от этой неуклюжей и неуместной шутки, он распрямился стальной пружиной и, схватив первый попавшийся ворот бушлата, пригрозил:
— Я сейчас здесь кого‑то прибью!
В ответ вся разведка весело хором стала скандировать:
— Спа‑си‑бо! Спа‑си‑бо!
— За что спасибо? — удивился Олег и выпустил воротник, из которого вынырнула физиономия Губина с ответом:
— За дукан, товарищ старший лейтенант! Два месяца ждали удобный случай. Теперь «затарились». — И все охотно стали показывать купленные ботинки, джинсы, часы, косметику…
— Мне бы ваши проблемы! — уже беззлобно пробурчал Зубов, умышленно больно наступил горным ботинком на Вовкино колено и снова вымахнул на броню.
* * *Скучающий дежурный офицер в центре боевого управления батальона удивленно разглядывал командира разведроты, только что вернувшегося с маршрута и тут же интересующегося, нет ли для его роты каких‑то заданий на ближайшие дни.
— «Политика национального примирения», — вместо ответа процитировал заголовок лежащей перед ним газеты майор. — Тебе‑то что, старлей? Лежи себе, отдыхай, жди замены.
— На 315‑ю заставу скоро пойдет колонна?
— На 315‑ю? — удивился майор. — Завтра. Повезут воду, дрова, продукты. А тебе‑то зачем туда?
— Да, понимаешь, ночной бинокль забыл там.
— Ночной бинокль — штука ценная, — пропел склонный к поучительным афоризмам дежурный. — Ладно, съезди. Скажу старшему колонны, чтобы тебя взяли.
— Спасибо, — козырнул Зубов майору, думая о комбате. Надо приготовиться выслушать разнос за «расхлябанность и небрежное отношение к сбережению военного имущества», изобразить искреннее огорчение и готовность исправить. «Потерянный бинокль» сработал, и разрешение комбата было получено.
С каждым новым шагом Зубов закрывал очередную дверь для отступления. Желание спрятаться за какую‑нибудь «объективную причину» смывалось снова горячей волной стыда. И ведь не страх смерти поднимал эти волны. Встречи с Каир‑Ханом он уже не боялся, твердо верил, что пуштунский вождь обеспечит его безопасность. Промозгло и липко становилось на душе при мысли, что эта встреча станет известна особистам.
«А не весна ли во всем виновата?» — вдруг подумалось Олегу. Он вспомнил то прошлогоднее весеннее утро, когда взошедшее солнце золотом брызнуло из‑за его спины на раскинувшийся внизу полусонный еще кишлак Кандибаг. И кудряво зеленеющие за дувалами садики, и безветренно поднимающиеся дымки очагов, и так ясно донесшееся до его слуха жалобное блеяние чьей‑то ярочки, которая словно умоляла не трогать ее беспомощных ягнят, — вся эта милая мирная картина встала тогда преградой на пути его огненной миссии и не позволила дать команду на ее уничтожение. «Вот и сегодня такой же ласковый весенний день. Так хочется домой! А я опять куда‑то прусь к черту на кулички», — ругал себя Зубов, трясясь в кабине водовозки, замыкающей колонну тыловиков.
Командир 315‑й заставы, знакомый узбек с вечно смеющимися глазами (кажется, Рашидом зовут), встретил его насмешливо:
— Тебя что, из разведки поперли? Командиром водовозки назначили? Заменщику надо быть ленивым и толстым, а ты по заставам шляешься. Бинокль ночного видения? Ну ты даешь! Неужели надеешься найти? У нас только дальномер лазерный, прицелы ночные. Я сам просил бинокль, не дали. Так что не найдешь. Но я все равно рад тебе. Пошли, заночуешь у меня.
Долго пролежав с закрытыми глазами без сна, Зубов глубокой ночью осторожно встал, оделся и вышел. «Как лунатик», — оценил свои действия, хотя ночь была безлунная. Низкие звезды, непривычно яркие, только подчеркивали аспидную черноту неба и никак не освещали землю, постройки, ряд техники, мимо которых наощупь ему пришлось добираться до угла продсклада. За ним спуск в сухое русло, а оно уже приведет к кишлаку.
— Часовой! — приглушенно позвал Зубов.
— Я здесь, — отозвался солдат.
— Тебя когда сменяют?
— В пять. А что?
— Пока темно, я схожу, в сухом русле пару мин закопаю. Смотри, не пристрели меня, когда буду возвращаться. Мигну тебе четыре раза.
— Понял, товарищ старший лейтенант. Только вы осторожнее. Духи по ночам вокруг заставы шныряют.
Пройдя с километр по сухому руслу, Олег вытащил из бушлата рацию «уоки‑токи» и нажал на кнопку вызова, все еще дивясь своей безрассудности и втайне надеясь, что зов останется без ответа.
«Один… четыре… семнадцать…» — послал он позывные. «Повторяю через минуту, если не будет ответа, вернусь», — внушал он себе. Но рация почти тотчас прохрипела на ломаном русском: «Семнадцать… четыре… один…»
