А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
На это поклонники «великого писателя» могут возразить: подумаешь, писал «Вячислав» вместо «Вячеслав», «Керил» вместо «Кирилл», у него ведь было математическое образование. А потом ещё И.А. Крылов говорил: «Орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда до облак не подняться».
До каких же литературных «облак» удалось подняться А.И. Солженицыну?
Нам неизвестны его довоенные рассказы и произведения военного времени. Но позднее он сам признал первые пробы своего пера неудачными, отметив, что серьёзно стал писать, только оказавшись за колючей проволокой[177], когда начал автобиографическую поэму «Дороженька». Обратившись к этой поэме, я растерялся, не зная, что выбрать для иллюстрации его творчества. Помогла Людмила Ивановна Сараскина, которая в своей книге о А.И. Солженицыне, одобренной её героем, сочла возможным привести такой поэтический перл:
«…Она взросла неприобретливого склада,И мне отца нашла не деньгами богата —Был Чехов им дороже Цареграда,Внушительней Империи — премьера МХАТа»[178].
Характеризуя А.И. Солженицына как поэта, В. Шаламов писал: «Это — безнадёжный стихотворный графоман с соответствующим психическим складом этой страшной болезни, создавший огромное количество непригодной стихотворной продукции, которую никогда и нигде нельзя предъявить, напечатать»[179].
В ссылке из-под пера А.И. Солженицына вышли пьесы «Республика труда» (другое название «Олень и шалашовка»), «Пир победителей» и «Пленники» (первоначальное название «Декабристы без декабря»).
«Прочитал Солженицына «Пир победителей»… — писал М.А. Шолохов. — Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в опереточном стиле да ещё виршами такими примитивными, каких избегали даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времен! О содержании и говорить ничего»[180].
Не усмотрев в этой пьесе художественных достоинств, С. Залыгин, однако, счёл необходимым отметить, что «Пир победителей» — это гимн русскому офицерству[181]. Невольно вспоминаются пушкинские слова: «Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить и в самой подлости осанку благородства». О каком гимне может идти речь, если пьеса имеет обличительный характер, о чем говорит её ироничное название?
«Все командиры, русские и украинец, либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди, — констатировал М.А. Шолохов. — Как же при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кенигсберга… Почему осмеяны солдаты-русские… и солдаты-татары? Почему власовцы — изменники родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа?»[182]
Поражает текст «Пленников». Пьеса состоит из десяти картин. Первые две и последняя написаны в стихах, если их можно назвать таковыми, семь в прозе. Представьте. На сцену выходят герои, два действия изъясняются высоким штилем, затем вдруг переходят на прозу, а завершают опять стихами.
Удивляет и «Республика труда». Написать пьесу, в которой было несколько десятков действующих лиц, значит ничего не понимать не только в сценическом искусстве, но и в литературе. Не зря А.Т. Твардовский, отметив обилие героев, ограничился только одной фразой: «Вижу дело фуево»[183].
Таким образом, когда летом 1956 г. А.И. Солженицын в возрасте 37 лет возвратился из ссылки, в литературном отношении он ничего собою не представлял. А то, что к этому времени было написано им, свидетельствует скорее о затянувшемся ученичестве, чем о таланте.
В связи с этим нельзя не отметить, что в 37 лет умер А.С. Пушкин, в 35 — не стало С.А. Есенина, М.Ю. Лермонтов погиб, не дожив до 27. У всех к этому возрасту «болдинская осень» была позади. И какая «осень»! А ведь и другие выдающиеся писатели прожили немного: А.А. Блок — 41 год, Н.В. Гоголь — около 43, А.П. Чехов — 44.
Может быть, Александру Исаевичу удалось впоследствии не только догнать их, но и уйти далеко вперед?
В 1959 г. им были написаны два рассказа «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор», в 1960 г. — киносценарий «Знают истину танки» и пьеса «Свеча на ветру». Сценарий и пьеса снова оказались неудачными, а два рассказа сделали А.И. Солженицына известным.
«Один день…» написан с максимально возможным для того времени приближением к действительности, что можно рассматривать как отход от социалистического реализма и возвращение к реализму критическому. С этим рассказом в нашу литературу вернулась проблема обычного, «маленького человека». Этого достаточно, чтобы оценить рассказ как необычное явление в послевоенной советской литературе.
Однако Лев Копелев был совершенно прав, когда назвал «Один день…» «производственной повестью». В этом отношении её новизна заключалась только в том, что вместо жизни рабочего, колхозника, учителя, врача была описана жизнь заключённого.
Оценивая это произведение, нельзя не отметить, что нам неизвестен его черновой вариант и мы судим о нём по напечатанному тексту. Между тем имеется свидетельство, что «Один день…» приобрёл современный вид во многом благодаря редакторской правке[184].
«Матрёнин двор» — довольно скромный журналистский очерк, достоинство которого только в том, что это одна из первых в советской литературе попыток показать нашу деревню без прикрас, такой, какой она была на самом деле. С этой точки зрения «Матрёнин двор» можно отнести к истокам того направления в советской литературе, представители которого получили название «деревенщики».
«После “Одного дня Ивана Денисовича”, превознесённого до небес, — пишет В. C. Бушин, — удивляли вещи, написанные торопливо, неряшливо, неглубоко: рассказ “Для пользы дела”, очерк “Захар Калита”, повесть “Раковый корпус”… Здесь громкая знаменитость представала писателем не только менее опытным, но и зачастую неумелым»[185].
«Раковый корпус» — по сути дела другой вариант производственной повести. «Один день» — о лагерной жизни, «Раковый корпус» — о больничной. И здесь, на мой взгляд, главное достоинство повести в том, в чем многие при её обсуждении видели недостаток и называли излишним «натурализмом», т. е. в стремлении показать больничную жизнь с максимальным приближением к реальности.
В 1966–1968 гг. повесть стала предметом открытого обсуждения, в ходе которого были отмечены её недостатки: «фельетонный разговор», «схематичность, прямолинейность, однозначность», «памфлетность», «публицистичность», «очерковость», «плакатность», «карикатурность», «примитивность»[186].
В 1968 г. на свет появился первый вариант романа «В круге первом»[187], в 1978 г. — второй вариант[188]. Это уже сложное многоплановое произведение, имеющее несколько взаимосвязанных сюжетных линий.
Роман имеет почти детективное начало. Советский дипломат Иннокентий Володин звонит в американское посольство и сообщает о предстоящей в США передаче одним советским разведчиком другому секретов американской атомной бомбы. Смысл этого шага — не позволить сталинскому режиму создать ядерное оружие. А дальше разворачиваются поиски дипломата.
Можно было бы ожидать, что Иннокентий Володин будет в центре романа. Однако главное внимание автор сосредоточил на заключённых «шарашки», которым доверено изобличить предателя. Это тоже любопытная коллизия, дающая большие возможности, чтобы показать драму людей, находящихся за колючей проволокой, но продолжающих служить тому режиму, который лишил их свободы.
Между тем, и она не составляет основу романа. Хотя в центре него заключённый Глеб Нержин, отказавшийся участвовать в разоблачении дипломата, и завершается роман высылкой Нержина в лагерь, высылают его за отказ перейти из одного подразделения «шарашки» в другое. Одного этого достаточно, чтобы поставить автору за композицию двойку.
При чтении романа не покидает чувство неестественности, надуманности, бутафории. Достаточно вспомнить первые страницы, посвящённые звонку Володина в американское посольство. Опытный человек идёт на такой шаг, зная, что телефонные разговоры с посольством прослушиваются. Дипломат сообщает информацию, которую даже в разведке могли знать всего несколько человек. Сотрудник Министерства государственной безопасности, занимающийся прослушиванием телефонных разговоров американского посольства, во время своего дежурства конспектирует «Краткий курс истории ВКП(б)».
А кроме этого: психологически трудно объяснимое поведение Иннокентия Володина (ведь он был дипломатом, а не барышней и речь шла ни более ни менее как об измене Родине, за которую грозила смертная казнь), карикатурный Сталин, театрализованное описание встречи новичков и такое же описание суда над князем Игорем, неправдоподобный разговор заключенного Бобыкина с министром государственной безопасности Абакумовым, совершенно неубедительное объяснения высылки Нержина и т. д. Даже финал романа имеет фельетонный характер. По Москве идёт воронок с арестантами, на котором красуется надпись «Мясо». А иностранный журналист, отмечая в своем блокноте мелькание таких автофургонов, делает вывод о превосходном снабжении столицы продовольствием[189].
