Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях
Еще более раздраженные этим поражением, оптиматы вскоре задумали новый план привлечения противника к следствию по поводу его участия в заговоре Катилины и, если возможно, погубить его еще до возвращения Помпея. Они подкупили двух человек, бывших свидетелями по делу о заговоре, Кв. Курия и Л. Веттия. Первый из них заявил в сенате, что он от самого Катилины слышал о том, что Цезарь находится в числе заговорщиков; а Веттий обязался представить следственному судье, Новию Нигру, письмо Цезаря к Катилине. Цезарь вызвал Цицерона в качестве свидетеля в сенат, и Цицерон подтвердил, что Цезарь по собственному побуждению сообщал ему сведения о заговоре. Так как заседание вследствие громкого оживленного спора затянулось надолго, то народ, озабоченный участью своего друга, поднял перед курией грозный крик, так что все нападки на Цезаря стихли. У лжесвидетеля Курия была отнята обещанная из государственной казны награда за открытие заговорщиков; Веттий, не явившийся в суд по обвинению в лжесвидетельстве, был арестован и посажен в тюрьму. Новий был также арестован за то, что принял жалобу на высшего чиновника.
В конце этого года в семье Цезаря произошло прискорбное событие. Когда римские матроны справляли в его доме праздник «Доброй Богине» (Bona Dea), на котором никто из мужчин не смел присутствовать, Клодий, которого мы уже знаем как человека развратного и испорченного, в женском платье пробрался в дом, чтобы встретиться с женой Цезаря, Помпеей. Он был узнан и привлечен к суду; но Цезарь не выступил против него ни в качестве обвинителя, ни в качестве свидетеля и таким образом расположил к себе этого даровитого и отважного человека; жену же свою он отпустил, объявив, что хотя он и не подозревает ее в неверности, но все-таки не может с ней жить, потому что целомудренная женщина не должна подать повода к подозрению в дурном деле.
Вскоре затем Цезарь в качестве пропретора на 61 г. отправился в дальнюю Испанию, Так как кредиторы не хотели его отпускать, то Красс снабдил его 830 талантами, чтобы разделаться с докучливыми требованиями; но эта сумма вряд ли составляла и десятую часть того, что ему нужно было иметь, чтобы сказать, что у него нет долгов. Когда он, переезжая через Альпы, проезжал через маленькую бедную деревушку, и один из его спутников заметил, нет ли и здесь такой же борьбы партии, как в Риме, он, говорят, сказал, что он лучше бы желал быть первым здесь, чем вторым в Риме – признание, которого он, конечно, не делал, но которое согласно с его образом мыслей. В Испании он прибавил на свой счет к своим 20 когортам еще 10 и тотчас же начал воевать с разбойниками – горцами Лузитании; затем обещаниями добычи и славы привлек к себе племена, жившие между Того и Дуэро, и с моря напал на Галисию, где взял город Бриганциум. Здесь он впервые выступил в качестве самостоятельного полководца; войско поздравило его императором, а сенат почтил его благодарственным праздником, и он стал претендовать на триумф. В гражданской администрации он действовал произвольно, но на пользу провинции; он улучшил судопроизводство, дела о налогах и о долгах. В то же время он не упускал случая и в войне, и в управлении богатой провинцией собирать сокровища, в которых он так нуждался, и вместе с тем обогащать свое войско и государство.
Приобретя новую славу полководца, которой он до сих пор еще не имел, Цезарь летом 60 г. возвратился из Испании и, расположившись перед воротами Рима, стал хлопотать о триумфе и о должности консула. Так как его противники не позволяли ему хлопотать о консульстве до тех пор, пока он будет находиться вне города, то он, при приближении консульских выборов, отказался от пустого почета триумфа и явился в город, чтобы не потерять более важной цели. Аристократы делали все возможное, чтобы не допустить его до консульства; но народ избрал его огромным большинством голосов. Денег Цезарь не жалел; но и другая партия употребила на подкупы огромные суммы и добилась того, что М. Бибул, закоренелый страстный аристократ, который уже был вместе с Цезарем эдилом и претором и смертельно его ненавидел, был избран ему в товарищи. Еще до своего вступления в должность Цезарь заключил с Помпеем и Крассом триумвират, «союз ума, славы и богатства, в котором первый хотел возвыситься, второй повелевать, а третий – приобретать» (Друманн). Этот союз некоторое время держался в тайне, пока сильная власть, достигнутая Цезарем в должности консула, не обнаружила, что все трое были заодно. Но в этом союзе нельзя было найти ничего противозаконного, и потому противники их ограничились гневом, насмешками и криком. Варрон, намекая на грозного Цербера, назвал этот союз «трехголовым» (tricarauox); Цицерон в одном из писем к своему другу Аггию называет триумвиров «династами». Вскоре после заключения триумвирата Цезарь выдал за Помпея свою дочь Юлию.
Вслед за вступлением в должность консула Цезарь выказал такую деятельность, которая напугала его врагов. Прежде всего он сделал распоряжение, чтобы дела, рассматриваемые в сенате и в народных собраниях, записывались вполне и публиковались во всеобщее сведение. До тех пор записывались только постановления. Это распоряжение Цезаря имело целью подчинить сенат контролю народа, и оно было необходимо, так как он задумал выступить с приятным для народа аграрным законом, который, конечно, должен был встретить в сенате сопротивление. Этот закон, предлагавший разделить кампанскую и стеллатскую землю между наиболее бедными гражданами, имеющими троих или более детей, и рассчитанный особенно в пользу ветеранов Помпея, во всех своих постановлениях отличался большой умеренностью, но встретил в сенате, куда он был представлен, такой протест, особенно со стороны Катона, что Цезарь решил предложить свой проект непосредственно народу. Он созвал народ на форум, чтобы еще раз заставить предводителей народной партии высказать свое мнение. Консул Бибул противился закону, говоря, что это нововведение, и, не поддавшись на уговоры Цезаря и народа, удалился с угрозой: «Не бывать этому, пока я консул!» Тогда Цезарь, минуя всех других чиновников, обратился к Помпею, прося его высказать свое мнение; на вопрос, одобряет ли он этот закон, Помпей громко отвечал «Да», а когда вслед затем Цезарь спросил, что он намерен делать, если этому закону воспротивятся силой, отвечал, что он поддержит его щитом и мечом. Когда и Красс заявил то же самое, тогда другие уже не осмеливались противоречить. При приближении комиций, в которых этот закон должен был подвергнуться голосованию, Бибул, желая помешать его утверждению, заявил, что он во все дни комиций будет наблюдать небо; а в такие дни, по законам, нельзя было обращаться к народу. Но Цезарь не обратил внимания на заявление Бибула и в назначенный день созвал народное собрание. Ночью накануне собрания вооруженные ветераны Помпея и часть народа со спрятанными кинжалами заняли форум. С рассветом, лишь только Цезарь, стоя на ступенях храма Диоскуров, обратился к народу, явился Бибул с несколькими трибунами и бывшими консулами, с другими людьми его партии и множеством клиентов, подошел к Цезарю и прервал его. Тотчас же произошла схватка; Бибул был сброшен со ступеней в грязь, два трибуна, бывших вместе с ним, ранены; но он не хотел уступить, обнажил свою шею, чтобы быть убитым за правое дело; друзья увели его силой. Катон, которого два раза приходилось стаскивать с ораторской трибуны, наконец оставил поле битвы. Когда все противники были прогнаны, обсуждение закона возобновилось, и он был принят. Насколько в этот день Бибул показал себя упорным, настолько же мало мужества выказал он в следующие дни. До конца года он уже не выходил из дома и ограничился тем, что наблюдал небо и противодействовал намерениям своего товарища эдиктами, которые были полны ругательств, С тех пор остряки стали говорить, что в Риме два консула – Юлий и Цезарь, так как теперь Цезарь вел один все консульские дела, не обращая внимания на гнев аристократов, которые, будучи оставлены своим предводителем, вынуждены были Подтвердить аграрный закон Юлия в сенате. Вследствие этого более 20 тыс. бедных граждан сделались землевладельцами; надел продолжался и в следующие годы.
Аграрным законом Цезарь привязал к себе беднейший класс населения; другим законом он приобрел расположение сословий всадников. Всадники, бывшие откупщиками податей в Азии, вследствие войны с Митридатом понесли значительные убытки и до сих пор тщетно просили сенат о снятии с них откупной суммы; Цезарь выхлопотал для них народное постановление, по которому третья часть этой суммы была с них снята. Помпея Цезарь расположил к себе тем, что убедил народ одобрить его распоряжение в Азии; когда Лукулл хотел воспротивиться этому, Цезарь остановил его угрозой, что он обвинит его за дурное управление Азией, и так напугал его, что тот упал к его ногам, умоляя о пощаде. Кроме упомянутых законов, Цезарь, или сам, или через преданных ему трибунов, провел еще несколько других предложений, и всегда при помощи народа; к сенату он обращался редко, и когда однажды созвал его, то в собрание явились лишь немногие. Когда он по этому поводу выразил старому сенатору Конфидию Галлу свое удивление, тот сказал, что иные не идут в сенат потому, что не могут быть уверены в своей безопасности там, а сам он является, потому что уже слишком стар для того, чтобы бояться смерти.
