Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
«Знакомство с материалами комиссии (которая готовила документ. – Е. Г.), – пишет П.П. Литвинов, – свидетельствовало, что ею была разработана достаточно продуманная и стройная система управления как мусульманским духовенством, так и религиозной жизнью «туземного» населения Туркестанского края»[542].
Из этого проекта ничего не вышло: как всегда, шла активная переписка между ведомствами, собирались совещания, согласовывались позиции, но, так как столкнулись межведомственные интересы, решить проблему было невозможно; они не были решены вплоть до 1917 г. Власть Советов решила ее по-своему.
В течение первых лет нового XX в. российские власти тем не менее не оставляли мысли хоть как-то, пусть формально, приобщать мусульманское духовенство к повседневной жизни русского общества. Мусульманским священнослужителям власти предписывали читать «молитвы за Царя» по торжественным случаям, молитвы за победу русского оружия, вывешивать царские портреты. Мусульманский клир откровенно игнорировал эти указания либо отговаривался, находя различные отговорки, дерзко порой заявляя, что Император является Государем русских, а не мусульман; царские портреты выставляли на видном месте, когда в мечети появлялось русское начальство, а затем прятали подальше. Настоящие полноценные молитвы за Царя или за дарование победы русскому оружию произносились в мечетях очень редко и теми немногими муллами, которые искренне сочувствовали российской власти, признающими положительные последствия прихода в край русских. Такие были.
Главный инспектор училищ Туркестанского края, бывший директор Симбирской гимназии Ф. Керенский по поручению генерал-губернатора в 1892 г. взялся написать текст стандартной молитвы за Царя. Текст получился незамысловатым: «Боже мой! Помоги, окажи милость Его Величеству Государю нашему. с супругой. Наследнику. Аминь! Боже мой! Сделай Царя ко всем подданным милостивым и дай царствовать над нами постоянно. Аминь!.. Боже мой! Продли жизнь Царя и дай роду его вечно царствовать над нами!.. Боже мой! Сохрани также его знатных министров. Боже мой! Да действуют выборные по его повелению. Аминь. Боже мой! Да просвещаются под его разумным правлением большие и малые народы, мужчины и женщины. Аминь»[543].
Пропуская имена в молитве, Керенский, видимо, не сомневался, что сочиняет на века и мусульмане будут слушать и повторять его сочинение при многих русских Царях. Молитву утвердили даже на собрании народных судей – казиев и биев, перевели на местные языки, отпечатали тиражом в 1500 экземпляров и разослали по мечетям и мусульманским учебным заведениям.
Большого толка из очередной административной затеи не получилось: «вдохновенное» произведение Ф. Керенского лишь изредка и вынужденно (когда присутствовал кто-либо из русского начальства) читалось имамами мечетей. Такое положение сохранилось до падения Царского режима даже в краевом центре – Ташкенте. В декабре 1914 г. начальник Туркестанского районного охранного отделения доносил генерал-губернатору, что в ташкентских мечетях, мектебах и медресе молитва за Царя не произносится и мусульманское духовенство «не усматривает в этом ничего криминального и считает это явление вполне естественным»[544].
Одной из причин того, что туркестанские власти в начале XX в. озаботились хотя бы формальным выражением мусульманским клиром почтения к русской государственности, была усилившаяся и исходящая из Турции и Германии проповедь панисламизма, которую русские власти воспринимали весьма серьезно.
Что же касается мусульманских священнослужителей и их упорного противодействия приказам русской администрации, то это в немалой степени следует объяснить влиянием улемы (мусульманских духовных лиц разного положения и звания) Бухарского эмирата, находящейся в стороне от российской администрации и российского образа жизни и поэтому сохранившей наиболее агрессивное восприятие новых форм жизни. «Посещая Бухарский эмират, – пишет П.П. Литвинов, – встречаясь с его духовенством, мусульманские «священники» русского Туркестана получали дополнительный заряд религиозного догматизма и жизненного консерватизма, а потом с новой силой оказывали сопротивление цивилизаторским мероприятиям российских властей, подвигая к тому же и многомиллионное население региона»[545].
Во время мировой войны мусульманские священнослужители повели себя двояко: они чаще стали произносить молитвы за победу русского оружия, под их воздействием верующие мусульмане собрали на «победу» 43 155 рублей[546]. Они содействовали созданию Мусульманского дамского комитета для сбора денег, одежды и белья для раненых.
По собственному почину, во время торжественного празднования 50-летия взятия Ташкента депутация городского исламского духовенства указывала в адресе, преподнесенном краевым властям по случаю юбилея, что до прихода России в Среднюю Азию здесь царили беспорядки, произвол, грабежи и насилие и что «завоеватели русские не были угнетателями нашего края, а представили нам, населению возможность свободно развиваться, не тронув нашей религии и быта. И за это мы благословляем их». Похожий адрес поднесло военному губернатору области ферганское духовенство, выражавшее «благодарность за те блага, которыми оно, благодаря порядку и законности и улучшению своего экономического благосостояния, пользовалось в течение истекших лет»[547].
Трудно сказать, насколько искренними были эти тексты и насколько велико было давление в пользу их сочинения со стороны официальных властей, однако следует помнить, что в тех случаях, когда мусульманские священнослужители были не согласны с русской властью, они умели оказывать пусть даже пассивное сопротивление в виде несогласия с указаниями властей.
Как бы там ни было, закаспийская областная администрация представила в 1916 г. к правительственным наградам за усердное содействие ее усилиям девять мусульманских духовных лиц. Однако есть все основания полагать, что верноподданнические заявления мусульманских священнослужителей были далеки от искренности, что хорошо понимали русские военные администраторы. Военный губернатор Ферганской области А. Гиппиус сообщал в рапорте туркестанскому генерал-губернатору, что среди «туземного» населения «развернулась вовсю деятельность мулл. Они расхваливали немцев как защитников всех мусульман, утверждая, что Россия проиграет войну». Военный губернатор Самаркандской области Н.С. Лыкошин докладывал в 1916 г. генерал-губернатору А.Н. Куропаткину: «Духовенство и ишаны. ярые панисламисты и враги русских. Они распространяют слухи, что Россия скоро перестанет существовать и в Туркестане вновь будут восстановлены ханства, и все христиане будут обращены в мусульманство. Причем это они обосновывают предсказаниями Корана»[548].
Таких сообщений во время войны поступало из областей в краевую канцелярию во множестве. Выражаясь языком военного времени, мусульманские духовные лица вели враждебную России пораженческую, подрывную пропаганду. Автор книги «Государство и ислам в Русском Туркестане» делает вполне обоснованный вывод: «Такого рода деятельность исламского духовенства в Туркестане в значительной мере подготовила почву для националистического, антиправительственного и антирусского восстания мусульманского населения региона в 1916 г.»[549]. Это было, как известно, самое мощное антироссийское восстание за полвека управления Россией Средней Азии. В некоторых районах, где повстанцы были наиболее активны, муллы и ишаны открыто называли противоправительственные выступления газаватом, то есть священной войной с неверными.
Итак, за полвека российского присутствия в Туркестанском крае отношения между российской властью и мусульманским клиром оставались напряженно-подозрительными с обеих сторон, что и понятно, поскольку русские подорвали престиж и привилегированные позиции мусульманского духовенства. В связи с этим выглядит несостоятельным распространенное в советской историографии положение о «тесном сотрудничестве царизма с реакционными мусульманскими священнослужителями вкупе с байской верхушкой в деле угнетения и порабощения широких мусульманских масс»[550].
Кстати сказать, авторы из постсоветских среднеазиатских государств, создающие русофобские «исторические» произведения, во многом повторяют зады советской идеологизированной науки, в частности тезис о двойном гнете – царском и феодально-байском, которому подвергались народы региона. Но они молчат о «преступном» сотрудничестве мусульманского клира с царскими властями. Феодалов давно извели, а муллы, ишаны, шейхи и другие чины клира сохранились и приросли числом.
