Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3
Милость, милость и милость, больше ничего казаки не слышали от царских уполномоченных. Когда дошло дело до присяги на московское подданство, Хмельницкий сказал представителям самодержавного государя: «Следует прежде вам присягнуть от имени его царского величества в том, что его величество, великий государь, не нарушит наших прав, дарует нам на права наши и имущества грамоты и не выдаст нас польскому королю».
На это ему отвечали следующими словами, устраняющими всякие условия и договоры:
«Никогда не присягнем мы за своего государя. Да гетману и говорить о том непристойно. Подданные должны дать веру своему государю, который не оставит их жалованьем, будет оборонять от недругов, не лишит прав и имений ваших».
Будущий изменник Тетеря и миргородский полковник, Лесницкий Сакович (напоминающий своим именем отступника Кассиана Саковича) домогались присяги.
«Это дело небывалое» (возразили представители московской царственности). «Одни подданные присягают государю, а государю неприлично присягать подданным».
Крамольники ссылались на пример польских королей. Им отвечали, что польские короли не самодержцы, и что государское слово переменно не бывает.
Тогда члены тайной рады Хмельницкого сказали, что казацкая чернь требует присяги за государя. На это им отвечали строго:
«Вам надлежит помнить милость великого государя, следует служить ему и всякого добра хотеть, войско Запорожское привести к вере, а незнающих людей унимать от непристойных речей».
Москва знала, что казакам деться негде. Москва видела, что Малороссия, волею судеб, сама пришла к великому государю, и что возврата ей к польской разнузданности нет, поэтому и говорила с казаками повелительно. Но казацкие историки приводят свидетельство фальшивого летописца времен Мазепы, будто бы, после присяги казаков, московские бояре дали от имени царя клятвенное обещание, что он будет держать всю Малую Россию со всем Запорожским войском под своим покровительством, при ненарушимом сохранении всех её древних прав. В этом вымысле Россия сделана другою Польшею, а казакам открыт простор к повторению над Царскою землею того, что сделали они над землею Королевскою. Но казатчина возможна в России только на бумаге, и то не вполне.
Из Переяслава царские уполномоченные отправились в Киев, потом в Нежин и в Чернигов, а по всем другим городам разослали своих стольников и стряпчих для приведения местных жителей к присяге. В Киеве обнаружилось, что церковная иерархия, образованная Петром Могилою, из отступников Исаии Копинского, не была расположена к великому делу малорусского духовенства, оставленного ею в тени. Бутурлин обратился к Сильвестру Косову с вопросом: отчего он не искал себе царской милости в то время, когда гетман Богдан Хмельницкий и все войско Запорожское неоднократно просили великого государя принять их под свою высокую руку?
Митрополит отвечал, что происходившая между гетманом и государем переписка не была ему известна. Царских уполномоченных, сопровождаемых казаками, он встретил за Золотыми Воротами, и приветствовал их, как посетителей наследия древних князей русских. «Войдите в дом Бога нашего, на седалище первейшего благочестия русского» (сказал он), «и пусть вашим присутствием обновится, как орля юность, наследие благочестивых русских князей». Прекрасные слова, но они были вынуждены обстоятельствами, так точно как и сравнение Хмельницкого с Моисеем. По известию православного священника, митрополит «замирал от горя», а все бывшее с ним духовенство «за слезами света не видели».
С точки зрения польской аристократии, сместившей церковную иерархию Борецкого и Копинского, московские порядки были не многим лучше казацких и татарских. Косов уклонился от присяги царю, отговариваясь местью польского короля, и не послал присягать вместе с киевскими казаками и мещанами служивших при нем и при других духовных особах шляхтичей. «Я не хочу отвечать за невинные души», говорил он и ссылался на печерского архимандрита, Тризну, который, с своей стороны, не хотел присягать помимо митрополита.
Пока малорусская церковь воинствовала за православие, от её иерархов исходили такие внушения, какими проникнуто истинно христианское Советование о Благочестии, а темные представители предковской веры и старины сеяли в народе такие вымыслы ко вреду русско-латинской «единости», какими преисполнена известная «Пересторога». Но когда могиляне сделали церковную единость Руси с Польшею только делом времени, иерархи малорусские расправлялись по-феодальному даже с такими людьми, как Исаия Копинский, а их клевреты сеяли в казацком народе, с помощью шляхетных банитов, такие же вымыслы ко вреду русского воссоединения, какие «Пересторога» сочиняла против унии. О московской религиозности, о московском управлении, о московских правах и обычаях было распущено теперь множество карикатурных рассказов, подобных тем, которыми Адам Кисель, с товарищем своего посольства в Москву, смешил сеймовых законодателей. Говорили, например, что вера московская есть вера царская; как царь прикажет, так и веруют.
Говорили, что всех новых подданных будут крестить по-московски, что жить под московским управлением значит жить в самой ужасной неволе, которая горше турецкой каторги и египетской работы; что под московским подданством нельзя будет никому носить чобіт і черевиків, а надобно будет носить постолы (лапти). До последнего, до нашего времени, в малорусских казако-панских кружках рассказывались анекдоты и напевались песенки, унижающие великорусский быт и осмеивающие великорусскую песенность. Это — наследие нашей казатчины, рожденной татарами и воспитанной поляками; это — завет оказаченной шляхты, которая старалась вооружить общественное мнение против московских порядков и обычаев, поселить в казацком народе отвращение к москалю и презрение к его нравственности. Все классы без исключения обрабатывались в Малороссии посредством её колонизаторов, и много нужно было великорусским деятелям времени, много умственных подвигов, много благородных общественных дел, чтобы своих порицателей переработать в своих последователей.
В начале марта 1654 года, явились от Хмельницкого в Москве посланниками войсковой судья, Самойло Зарудный, и переяславский полковник, Павел Тетеря, с прошением к царю от всего Запорожского войска и от «всего христианского мира российского». Они «били челом до лица земли и просили вельми» об исполнении 23 пунктов представленной ими петиции.
Казаки просили о том, чтобы царские чиновники в войсковые суды не вступались; чтобы Запорожское войско было всегда в числе 60.000; чтобы шляхта, приставшая к казакам, оставалась при своих шляхетских вольностях и избрала из своей среды старших на должности, как было при польских королях; чтобы в городах урядники избирались из местных жителей, которые бы отдавали приход в царскую казну и пр.
Все это было казакам по царской милости даровано и под каждой статьей подписано: «быть по их челобитью» или «быть по тому» и пр. Запрещалось только ссылаться, без государева указа «с Турецким султаном и с Польским королем»; под статьею о жалованье полковникам, есаулам войсковым и сотникам подписано:
«Отговаривать», а относительно платы всему казацкому войску: «Хотя число войска Запорожского и велико будет, а государю в том убытка не будет, потому что они жалованья у государя просить не учнут; а говорил (об этом) гетман при их, при судье (Зарудном) и при полковнике (Тетере), и им ныне о том говорить не доводится».
При петиции Запорожского войска было приложено 10 статей отдельно. Все они означены в самой петиции, но некоторые в приложении изложены подробнее. На эти 10 разъяснительных статей последовало более обстоятельное решение. Под статьею 9-ю написана особенно длинная резолюция, в которой поставлено казакам на вид, как долго и усердно просили они царской милости и заступничества; как с королевской стороны еще отцу Алексея Михайловича, царю Михаилу Федоровичу, и деду, патриарху Филарету Никитичу, учинились многие бесчестия и укоризны; как много великий государь прощал полякам ради того, чтоб они помирились с гетманом Богданом Хмельницким и Запорожским войском по Зборовскому договору; наконец, какие рати должен был царь собрать на защиту их от короля, какие понести издержки на ратный строй и на наем татарских и немецких войск. «Зная все это» (сказано в резолюции) «и видя такую царского величества милость и к ним оборону, посланникам говорить о жалованье не приходится». Впрочем государь пошлет привести в известность городские и другие доходы, после чего о жалованье Запорожскому войску, по рассмотрению царского величества, будет указ. «А ныне царское величество, жалуя гетмана и все Запорожское войско, хочет послать своего государева жалованья, по бывшим обычаям предков своих, великих государей царей и великих князей российских, гетману и всему войску Запорожскому золотыми».
