Андрей Еременко - Сталинград: Записки командующего фронтом
Безусловно, не может подлежать какому-либо сомнению, что именно в результате победы под Сталинградом наша армия захватила в свои руки инициативу боевых действий и перешла в общее наступление на огромном фронте от предгорий Кавказского хребта на юге до подступов к Ленинграду на севере. Началось освобождение оккупированных врагом областей нашей Родины.
Курт Типпельскирх в своей «Истории второй мировой войны» также признал:
«Хотя в рамках войны в целом событиям в Северной Африке отводят более видное место, чем Сталинградской битве, однако катастрофа под Сталинградом сильнее потрясла немецкую армию и немецкий народ, потому что она оказалась для них более чувствительной. Там произошло нечто непостижимое, не пережитое с 1806 г., – гибель окруженной противником армии» (имеется в виду разгром Наполеоном I прусско-саксонской армии в сражениях под Иеной и Ауэрштедтом 14 октября 1806 г. – [460] Ред.){70}. Говоря о Северной Африке, Типпельскирх явно щадит самолюбие тех, кто платит ему деньги.
Наиболее определенно о поворотном пункте второй мировой войны высказался генерал Цейтцлер, бывший во время Сталинградской битвы начальником генерального штаба сухопутных войск вермахта. «Ход событий, – заявляет он, – показал…, что Сталинградское сражение действительно оказалось поворотным пунктом всей войны» {71}.
Приведенные высказывания, количество которых можно без труда умножить, не требуют комментариев. Они отчетливо говорят о великом значении Сталинграда для исхода второй мировой войны, для судеб человечества.
В этой связи, однако, следует обратиться к книге бывшего фельдмаршала Манштейна «Утерянные победы», одной из основных тенденций которой является стремление опровергнуть эту точку зрения и показать, что Сталинград не был поворотным пунктом войны в том смысле, как понимает это большинство людей нашей планеты. Он, конечно, не может полностью отрицать переломного значения Сталинградской битвы, но делает это в такой форме и обставляет такими оговорками, что по существу сводит на нет это утверждение.
«Конечно, Сталинград постольку является поворотным пунктом в истории второй мировой войны, поскольку на Волге разбилась волна немецкого наступления, чтобы затем откатиться обратно, подобно волне прибоя. Но как ни тяжела была утрата 6-й армии (одной 6-й армии?! – А. Е.), это не означало еще проигрыша войны на Востоке и тем самым войны вообще. Все еще можно было добиваться ничейного исхода, если бы такую цель поставила перед собой немецкая политика и командование вооруженных сил».
А дальше: «Сражение за Сталинград по вполне понятным причинам рассматривается Советами как решительный перелом в войне. Англичане приписывают подобное же значение «битве за Англию», то есть отражению немецкого воздушного наступления на Британские острова в 1940 г. (Неизвестно, однако, какие именно англичане? [461] Ведь даже Черчилль считает таким моментом разгром Роммеля в Африке – А. Е.). Американцы склонны приписывать окончательный успех союзников своему участию в войне. Также и в Германии многие считают, что Сталинград имеет значение «решающего сражения». В противоположность этому следует констатировать, что нельзя приписывать никакому из тех или иных отдельных событий решающее значение. Это следствие влияния целого ряда факторов, важнейшим из которых является, видимо, то, что Германия в конце концов в результате политики и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее своих противников»{72}.
Здесь Манштейн восходит, так сказать, на самую вершину объективизма, и с этой «головокружительной» высоты все события и факторы для него становятся равнозначными: и усиление противовоздушной обороны в Англии в 1940 году, и материальные ресурсы воюющих сторон, и разгром отборных армий под Сталинградом, и провал честолюбивых помыслов «бесноватого».
Остановимся несколько подробнее на высказываниях Манштейна, так как его суждения о переломном моменте войны способны сбить с толку даже более или менее квалифицированного читателя.
Манштейн, во-первых, старается свалить в одну кучу разные по масштабам события, спутать карты, поставить на место событий, как таковых, причины их возникновения, причем не главные, а второстепенные.
Ясно, что никто сейчас (кто, конечно, стремится разобраться в событиях прошлой мировой войны) не станет утверждать, что то или иное сражение этой войны явилось, причиной полного разгрома Германии. Таких причин несколько. Но главная из них – это преимущество нашего социалистического общественного строя перед тем порядком, который был создан фашистами в Германии и насаждался ими в покоренных странах.
Манштейн главную причину поражения Германии видит в том, что она «в результате политики и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее своих противников». Если иметь в виду только Германию, то ясно, что по своим ресурсам она при любой самой безупречной [462] политике будет слабее блока таких трех мировых держав, как СССР, США и Англия. Слабее их она, несомненно, была даже и тогда, когда благодаря политике Гитлера и не без содействия империализма США и Англии захватила все ресурсы Западной и частично Восточной Европы. Не секрет и то, что одни ресурсы (имеются в виду экономический потенциал и людские ресурсы) без учета других факторов не могут решить исход войны.
Если обратиться, например, к такому факту, как разгром Франции Германией в 1940 году, то не трудно понять, что Франция по своим собственным ресурсам при наличии помощи, оказанной ей Англией, была едва ли слабее Германии того периода.
Ясно, что в данном случае не в этом суть, хотя экономический потенциал и людские ресурсы играют самую существенную роль, особенно в затяжной войне. Беда, однако, заключается в том, что Манштейн пустился в свои объективистские рассуждения о многих факторах и значении ресурсов с определенной целью: сбить читателя с толку и уйти от ответа на вопрос, когда же, в какой именно момент второй мировой войны стало ясно, что фашистская Германия по своим материальным ресурсам, моральным потенциям и т. п. уступает коалиции союзников и прежде всего Советскому Союзу, принесшему на алтарь общего дела наибольшие усилия и жертвы. Но Манштейну так и не удалось уйти от этого неприятного для него ответа. Он проговаривается, когда говорит, что после Сталинграда надо было искать ничейного исхода войны, именно после Сталинграда, а отнюдь не после разгрома Роммеля, не после усиления ПВО на Британских островах.
Здесь мы видим, что, хотя Манштейн и стремится умалить роль Сталинградской битвы, вместе с тем он оценивает это сражение как генеральное.
Со времен Клаузевица в военной теории и практике германского милитаризма утвердился ряд положений, которые в свое время в большинстве случаев основывались на реальной действительности. Затем же, когда условия изменились, эти положения начали превращаться в догмы. Мы не собираемся здесь подробно разбирать вопрос о судьбах учения Клаузевица. Напомним лишь, что, по Клаузевицу, война может быть выиграна лишь в случае [463] выигрыша генерального сражения, на которое следует израсходовать максимум сил и средств; при проигрыше же такого сражения дело следует вести к ничейному результату. Хотя Манштейн и не ссылается на Клаузевица в данном случае, тем не менее ясно, что он целиком находится в плену этого учения. В самом деле, во всей своей книге, вплоть до Сталинградской битвы, он нигде не обмолвился ни словом о необходимости сведения войны вничью. Наоборот, он рьяно защищает мысль о том, что при правильном руководстве боевыми действиями со стороны гитлеровской ставки – т. е. при выполнении пожеланий Манштейна – война была бы выиграна. Невольно он признает (по существу) Сталинградскую битву генеральным сражением, после проигрыша которого ничего не оставалось делать, как стремиться свести войну вничью. Это заключение он повторяет не раз. И Гитлера он теперь обвиняет именно в том, что тот вовремя не понял этого.
Наша военная наука далека от того, чтобы приписывать какому-либо из сражений современной войны тот характер, какой приписывает Клаузевиц генеральному сражению. Однако, изучая реальные военно-исторические события, нельзя не видеть, что в каждой из значительных войн современности имеется такое сражение, исход которого оказал решающее влияние на исход войны в целом (например, битва на Марне в период первой мировой войны).
Мы не можем согласиться с Манштейном в том, что якобы после Сталинграда войну можно было свести вничью. Нет, Сталинград был закатом немецко-фашистской армии; Советская Армия исключила для врага всякую возможность оправиться после сталинградского удара. Говоря это, следует учитывать, что, во-первых, это крупнейшее поражение враг потерпел при отсутствии второго фронта в Европе, во-вторых, силы нашей армии и народа непрерывно возрастали, в то время как силы фашистского государства начали иссякать.
