Алексей Иванов - Донбасс: Русь и Украина. Очерки истории
Но предостережения писателя и лингвиста не были услышаны в «революционных вихрях» той эпохи, а столь же «революционные новоязы» нынешней заставляют любую научную работу сначала писать со словарём (и не одним), а потом также со словарями и читать. В принципе, такая же ситуация с художественной литературой и СМИ, поскольку людей, свободно владеющих словесными выкрутасами современных украинских филологов, у нас в стране можно пересчитать по пальцам. В этом и кроется отсутствие спроса на украиноязычные газеты и журналы, а не в происках Москвы и «пятой колонны».
В какой-то мере я счастливый человек. Значительная часть моей жизни прошла в украинском селе, где довелось наблюдать обычную жизнь обычных украинцев — без наведения на неё лубочного глянца националистов или презрительно-томного взгляда со стороны горожан.Знакомство с младых ногтей с настоящей народной мовой, ныне презрительно именуемой «суржиком», помогло мне с детства без проблем читать украиноязычную литературу. При этом нужно подчеркнуть именно СОВЕТСКУЮ украиноязычную литературу, когда украинскую «мову» не пытались искусственно развести с русским языком. Когда «мова» имела шанс, преодолев последние искусственные препятствия, возведённые лингвистической профессурой, стать действительно письменной формой того же «суржика» — языка, на котором осуществляли свою коммуникацию около 70% этнических украинцев. А не тем, что пытаются сделать из украинской мовы сейчас, — письменной формой канадско-галицкого диалекта, на котором от силы говорит процентов 10% всех украинцев.
Благодаря знанию суржика моё знакомство с украинской литературой в 80-е началось с Остапа Вишни, Всеволода Нестайко (лучшего украинского детского писателя), Петра Панча и многих других. Потом, когда подрос, уже были Олесь Гончар, Павло Загребельный, Зинаида Тулуб. Сюда же надо добавить украиноязычные переводы произведений Кира Булычёва, Ярослава Гашека и Мигеля Сервантеса. Так что представления об украинской литературе и возможностях украинского языка у меня сложились ещё до всех тех процессов, которые начались на Украине в связи с обретением ею независимости.
До 1991 года украинская литература и идеологический официоз существовали в значительной мере параллельно, давая возможность творцам экспериментировать со стилями, сюжетами и направлениями, при этом максимально приближая письменную речь к разговорному языку. До «независимости» государство поддерживало литературный процесс в целом, запрещая только явные выпады против коммунистической системы, после же 1991 года новообразованное государство Украина необычайно сильно плюнуло на культуру и стало поддерживать исключительно верноподданические и идейно выдержаные художественные произведения. И как результат — наступил полный коллапс украинского литературного процесса.
Ведь перед какой дилеммой оказывался потенциальный украиноязычный писатель? Можно написать пусть и интересную, но просто книгу — без идеологических посылов и творческого осмысления лозунгов «державного будівництва». Отнести рукопись в коммерческое издательство и в лучшем случае получить гонорар в размере трёх-пяти тысяч гривен. И это, опять же, в лучшем случае. Это при том, что хорошая книга пишется минимум полгода и отнимает гигантское количество сил, времени и средств. Так работать могут только окончательно оформившиеся графоманы. То есть книгописание на украинском языке — это вещь крайне невыгодная, коммерчески неоправданная.
К этому привело то, что с 1991 года над украинским языком постоянно проводят какие-то зверские эксперименты, суть которых можно свести к формуле «Мова, геть від язика», когда в украинский язык искусственно начали вводить множество польских и немецких заимствований, архаизмов и просто выдуманных слов (наподобие «новинар», «проголос», «чарунка», «нетрі», «первина», «залюднення» и т. д.)
В результате текст, написанный правильным современным украинским языком, вообще перестаёт быть понятным даже для украиноязычных читателей. Ими подобная литература начинает восприниматься, приблизительно так, как русскоязычным читателям книга, написанная на старославянском: общую канву понять можно, а вот нюансы уже нет. Понятно, что литература на таком языке будет иметь ограниченный круг почитателей и вряд ли когда-нибудь станет финансово рентабельной.
Поэтому у украиноязычного писателя есть два пути добиться финансового успеха: получить литературную премию имени Шевченко, которая ещё совсем недавно составляла астрономическую сумму в размере четверти миллиона гривен, или же организовать какой-нибудь скандал вокруг своего литературного творения. В результате современная украинская литература в своей основе состоит из двух видов произведений: политической конъюнктуры (ради премий) и скабрёзно-сексуальных романов (ради скандалов).
Подойдём к полке с современной украинской литературой и посмотрим на самых известных авторов и резонансные произведения. Вот, например, недавно почивший в бозе Олесь Ульяненко (настоящее имя Александр Ульянов) получил малую Шевченковскую премию за роман «Сталинка». Для того чтобы представить, что же собой представляет этот роман, разрешите небольшую цитату, чтобы было понятно, за что у нас премии раздают: «І відтоді Лорд почав придивлятися до старого жида Бушгольца, що завше осторонь — чи то дурень, чи ні те ні се; божевільня прокидалася о пів на шосту, — хворі не вставали, а санітарам уривався терпець, тож перекидали просмерділі матраци: хворі й побожеволілі лежали пластом, купи тіл ворушилися, жвавіші топтали і били ногами геть нерухомих, а потому всі гуртом перлися до виходу, пускаючи прозоре плетиво слини». И в таком стиле весь роман. Продраться сквозь заросли метафор и сложносочинённых фраз не представляется возможным. При этом в романе предостаточно моментов, смакующих сцены секса и насилия.
Другой не менее раскрученный современный украинский автор — это Лесь Подеревянский, известный в основном тем, что матами пишет пьесы. Самое интересное, что эти пьесы даже ставятся. При этом на эти постановки заявляется весь литературный бомонд, что как бы символизирует. Я не ханжа, и понимаю, что и низкие жанры в литературе должны быть представлены. Но, помилуйте, не только же низкие. Где жанры высокие? Да хотя бы средние? Их в современной украинской литературе просто нет. Вернее, они, наверное, где-то есть. Но о них ничего не пишут критики, их не рекламируют издательства, их авторов не приглашают на ТВ и им не раздают премии.
Остальные деятели укрсучлита (так обычно сокращают термин «українська сучасна література») недалеко ушли от своих матерящихся коллег по цеху. Например, есть такая писательница Оксана Забужко, автор громкого по названию и пустого по содержанию романа «Полевые исследования украинского секса», в котором описываются сексуальные похождения украинской феминистки с использованием нецензурной лексики и псевдофилософскими размышлениями о судьбе народа, естественно украинского, который злостно угнетала советская власть.
Распиаренный украинскими националистами и не менее бездарный роман Василия Шкляра «Чёрный ворон», написанный в стиле псевдонатурализма и имеющий явный ксенофобский уклон, получил Шевченковскую премию. Учитывая тот факт, что этот самый Шкляр заместитель руководителя Союза писателей Украины, сам собой возникает вопрос — нет ли тут коррупции? Содержание романа уже активно обсуждалось в прессе и на ТВ, поэтому не буду повторять яркие сцены про «писающих евреек» и «обгадившихся кацапах».
Та же самая политическая ангажированность просматривается и в последнем произведении не менее сейчас раскручиваемой Лины Костенко «Записки украинского самасшедшего». Вот просто цитата из этого как бы «художественного» произведения: «Папа Римський розпочав своє дев'яносто третє паломництво. Сьогодні він прибув до Греції. Черниця піднесла йому чашу з землею, і він поцілував ту землю. І вибачився за кривди, які заподіяли тут хрестоносці. Ще коли вони були, ті хрестоносці! — а він вибачився. Торік він взагалі попросив у Бога прощення в Соборі святого Петра за всі гріхи католицької церкви протягом двох тисяч років. Можна собі уявити московського патріарха, щоб він вибачився перед народами, які зазнали від Росії кривд? Можна собі уявити Росію, що визнала б свої провини і покаялася? За репресії, за депортації, за Голодомор? За ту колись пошматовану Польщу. За поневолену Україну. За «сторозтерзаний Київ». За кров'ю залитий Кавказ. За поневіряння кримських татар. За вторгнення в Афганістан. У Будапешт, у Прагу. За Берлінський мур. За Чорнобильську атомну, що отруїла наші й суміжні землі. Та, зрештою, перед своїм власним народом — за переслідування найдостойніших своїх громадян, за руйнування храмів, за всіх тих убитих хлопців у її неоголошених війнах. Ні, вона вже покрикує на Німеччину, щоб хутчій платила остарбайтерам компенсацію. А що б подумати про свої власні борги — репресованим, депортованим, силоміць вивезеним народам. Їхнім спустошеним землям. Їхнім пограбованим поколінням. У кожної нації свої хвороби. У Росії — невиліковна».
