Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года
Несмотря на то, что постановление Совета народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года признавало широкое нарушение правовых норм при рассмотрении дел и таким образом открывало возможность для их широкого пересмотра, очевидно, что руководство страны оказалось не готовым к этому. Ведь в этом случае потребовался не только внимательный разбор многочисленных дел, но и одновременно вынесение обвинений в репрессиях тем, кто продолжал занимать и после 1938 года высокие посты.
Следствием этого стали не только личные трагедии великого множества несправедливо оклеветанных людей, но и серьезное искажение истории партии и страны. По сути, марксистско-ленинская теория научного коммунизма не была использована в необходимой степени для анализа событий 1937–1938 годов. Самое главное идейное орудие Сталина дало осечку.
Поверхностные и схематические объяснения этих событий порождали зазнайство, отрыв от земной реальности и народных масс, о которых предупреждал Сталин. В то время как точный и внимательный анализ совершавшегося исторического процесса позволял основоположникам марксизма-ленинизма, а затем и Сталину составлять верные и надежные прогнозы дальнейшего развития, неполная и отчасти искаженная интерпретация истории привела к тому, что грядущие опасности не были замечены, а это стало причиной крупных поражений партии и советского строя. Отказ от глубокого анализа острейшего кризиса 1937 года стал чреват тем, что причины, породившие его, не были изжиты. Временное и частичное поражение руководства в 1937 году в конечном счете обернулось полным и сокрушительным поражением Коммунистической партии и советского строя в 1991 году.
Вместо заключения
Взорвавшиеся мины и сфабрикованные мифы
Умолчание о событиях 1937–1938 годов усугубило человеческие трагедии тех, кто был оклеветан и незаконно репрессирован. Хотя, как было сказано выше, уже в 1937 году начался пересмотр многих дел заключенных и значительное число их было освобождено, подавляющая часть тех, кто оказался в лагерях и ссылках в 1937–1938 годах продолжал там оставаться. Не пересмотренные судебные дела и поверхностные идейно-политические оценки, сделанные советским руководством в 1937–1938 годах, оставили нерешенными многие острые проблемы. Они стали подобны неразорвавшимся минам замедленного действия, которые могли разрушить советский строй.
На это обратили внимание враги нашей страны за рубежом по мере развертывания холодной войны. По радиостанциям, вещавшим на СССР, часто звучали передачи об ужасах репрессий 1937 года. Знаменательно, что накануне XX съезда КПСС радиостанция «Освобождение» (впоследствии радиостанция «Свобода») организовала целую серию передач, посвященных московским процессам.
Первым же на возможность использовать репрессии для разрушения советского строя обратил внимание Троцкий. Дейчер писал, что, по оценке Троцкого, «лагеря становились школами и полигонами оппозиции, в которых троцкисты были бесспорными наставниками… Хорошо организованные, дисциплинированные и хорошо информированные в политическом отношении, они были настоящей элитой того большого слоя нации, который был брошен за колючую проволоку». Троцкий и его сторонники рассчитывали, что, превратившись в лагерях и местах ссылок в троцкистов под руководством опытных «педагогов», сотни заключенных и ссыльных поднимут антисталинскую революцию. В «Бюллетене оппозиции» Троцкий в 1938 году пророчествовал: «Монументы, которые Сталин воздвиг себе, будут свергнуты… А победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, и воздвигнет памятники несчастным жертвам сталинского злодейства и позора на площадях освобожденного Советского Союза».
Троцкий чрезмерно преувеличил потенциал троцкистов. Никакой заметной роли репрессированные троцкисты в пересмотре процессов не сыграли. Вряд ли он мог предвидеть, что памятники Сталину будут свергнуты по приказу Хрущева, которого Троцкий считал верным сталинистом, но кто на самом деле был в начале 20-х годов активным троцкистом.
Массовое освобождение политических заключенных почти сразу после смерти Сталина создало впечатление, что именно он стремился держать людей в заключении. Между тем многочисленные факты свидетельствуют о том, что Сталин не раз отдавал приказы пересмотреть дела заключенных, когда ему поступали веские свидетельства об их невиновности или ходатайства тех людей, которым он доверял. Таких случаев было немало.
Доставленному прямо из внутренней тюрьмы НКВД в кремлевский кабинет наркому Б. Л. Ванникову Сталин сказал: «Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали». По ходатайству академика П. Л. Капицы Сталин поставил вопрос о пересмотре дел арестованных физиков В. А. Фока и Л. Ландау, которые были освобождены. Аналогичным образом Сталин способствовал освобождению заключенного сотрудника «Комсомольской правды» и активиста Центрального аэроклуба Е. Рябчикова, когда за него вступился авиаконструктор А. С. Яковлев.
Из различных воспоминаний известно, что по распоряжениям Сталина были пересмотрены дела и затем освобождены заключенные конструкторы А. Н. Туполев и Б. С. Стечкин. Специалисту в области котлостроения Л. К. Рамзину, приговоренному к смертной казни в ходе процесса «Промпартии», была предоставлена возможность работать в заключении, а затем он был освобожден и даже получил Сталинскую премию. Были освобождены, получили возможность трудиться по профессии и вскоре стали знаменитостями сталинского времени историк Е. В. Тарле, языковед В. В. Виноградов, селекционер В. В. Таланов и многие другие.
Порой Сталин сам добивался от видных лиц страны, чтобы они замолвили слово за арестованных, но не всегда успешно. Ставя интересы страны превыше всего, в том числе и выше обвинений в антигосударственной деятельности, Сталин преодолевал даже личные антипатии и обиды. Именно по этой причине Сталин позвонил поэту Борису Пастернаку, пред лагая тому высказаться по поводу судьбы Осипа Мандельштама, автора злых и обидных стихов о Сталине, который находился под следствием.
Существуют различные версии происшедшего телефонного разговора, в ходе которого, по словам А. Ахматовой, Сталин выяснял мнение Пастернака о Мандельштаме как поэте: «Но ведь он же мастер, мастер?» На это Пастернак якобы ответил: «Это не имеет значения». По словам жены Пастернака, поэт сказал Сталину, что между ним и Мандельштамом «дружбы собственно никогда не было. Скорее наоборот. Я тяготился общением с ним. Но поговорить с вами — об этом всегда мечтал». В ответ Сталин резко сказал: «Мы, старые большевики, никогда не отрекались от своих друзей. А вести с вами посторонние разговоры мне незачем». Можно предположить, что, если бы Пастернак твердо стал отстаивать Мандельштама как поэта ценного для культуры страны, разговор принял бы другой характер и его судьба была бы иной.
Нередко против освобождения людей выступали коллеги Сталина. В апреле 1946 года были арестованы, обвинены в сокрытии фактов аварийности и получили сроки тюремного заключения министр авиационной промышленности А. И. Шахурин, командующий ВВС Советской Армии Главный маршал авиации А. М. Новиков, генералы авиации Репин и Селезнев, а также ряд работников ЦК, курировавших авиационную промышленность. Как вспоминал Хрущев, «однажды на заседании Политбюро Сталин обратился к Берии и Маленкову: „Ну что же они сидят-то, эти Новиков и Шахурин? Может быть, стоит их освободить?“ Вроде бы размышляет вслух. Никто ему, конечно, на это не отвечает… Через какое-то время Сталин опять поднял тот же вопрос: „Подумайте, может быть, их освободить? Что они там сидят? Работать еще могут“… Когда мы вышли от Сталина, я услышал перебрасывание репликами между Маленковым и Берией. Берия: „Сталин сам поднял вопрос об этих авиаторах. Если их освободить, это может распространиться на других“».
Берия, Хрущев, Маленков, которые после смерти Сталина постарались объявить себя «освободителями» заключенных, на самом деле играли активную роль в проведении репрессий 1937 года и организации послевоенных судебных дел. Поэтому до марта 1953 года они препятствовали пересмотру обвинений, по которым были посажены или казнены тысячи людей. Они же противились глубокому анализу событий 1937 года. Они по-прежнему стремились прежде всего закрепить за собой властное положение, действовать устаревшими методами «военного коммунизма». Говоря на словах о верности марксизму-ленинизму, они отвергали научный анализ общественных процессов, подменяя его субъективными представлениями о мире. Изображая из себя верных коммунистов и патриотов Отечества, они ставили превыше всего свои личные интересы.
После смерти Сталина произошел реванш тех, кто еще в 1937 году стал помехой на пути развития страны. За пару часов до смерти Сталина из Президиума ЦК КПСС были выведены почти все его новые члены, избранные в его состав по предложению Сталина. Власть вернулась к «ветеранам Политбюро». Уже в середине года члены Президиума ЦК на июльском пленуме обрушились с критикой на последнюю теоретическую работу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». А в сентябре 1953 года первым секретарем ЦК КПСС стал Н. С. Хрущев, в основе идейного багажа которого лежали мировоззренческие установки Гражданской войны.
