Борис Григорьев - Повседневная жизнь российских жандармов
Из общей численности опричного корпуса в 1000 человек опричный двор, составлявший непосредственное окружение царя и осуществлявший его личную охрану, насчитывал на первом этапе создания опричнины, как это свидетельствует Г. Хофф, не более 100–200 человек и достиг численности в 300 человек лишь ко времени ее наибольшего расцвета.
Остается только удивляться тому, как быстро изменилась ситуация с личной охраной царя Ивана. По свидетельству иностранцев, приведенному в книге «Сказания иностранцев о России в XVI и XVII столетиях», всего лишь за год до введения опричнины царь Иван разъезжал по столичным улицам без какой-либо охраны, в сопровождении одного лишь служителя, бившего в небольшой барабан. Но уже в декабре 1564 года, выезжая из Москвы в Александровскую слободу, царь Иван составил охрану царского поезда «…с людьми и с конми, со всем служебным нарядом», то есть из отрядов дворян и детей боярских, как отмечает летописец, в полном боевом снаряжении.
Служивший в опричнине немецкий авантюрист Г. Штаден в своих изданных после возвращения из России «Записках» утверждает, что, помимо дворян-опричников, функции личной охраны царя были возложены также на Приказ опричных стрельцов численностью в 500 человек, также пользовавшийся привилегиями опричнины. По его словам, царь щедро жаловал стрельцов денежным довольствием и одеждой. За время опричнины контингент стрелецкого войска, так же как и опричного двора, значительно увеличился.
Входившая в опричный двор дворцовая прислуга подвергалась тщательной проверке на «допуск»: специальные опричные ведомства исследовали прошлое слуг, их родственные и личные связи. В описях царского архива по этому поводу сделана следующая запись: «Ящик 200, в нем сыски родства ключников и подключников, и сытников, и поваров, и хлебников, и помясов, и всяких дворовых людей».
Семь лет, в течение которых на Руси существовала опричнина, вошли в ее многострадальную историю наиболее кровавыми страницами. Иногда, правда, на царя находило «раскаяние» за свои многочисленные грехи, и тогда он начинал истово молиться. Вместе с тремястами своих наиболее любимых и доверенных опричников, надев на себя черную рясу, он приходил к обедне и предавался страстной и всепоглощающей молитве. При этом он называл себя «игуменом», а своих телохранителей «братией». Бывало так, что он и сам поднимался на колокольню и звонил во все колокола. Нам не ведомо, доходила ли его усердная молитва и благовест до Бога, но, покаявшись в своих богомерзких грехах, он, умиротворенный, вновь спускался в «пытошную» и лицезрел очередную жестокую казнь своих «неверных» подданных.
Добившись с помощью опричнины и системы жесточайшего террора неограниченной самодержавной власти, Иван Грозный попытался распространить опричное управление на всю Россию. Однако опричнина, поставившая страну на грань политического и экономического краха, вызвала, по свидетельству летописца, «… в людях ненависть на царя…». Понимая это, Грозный еще в январе 1567 года покинул старый кремлевский двор, с которым у него были связаны все негативные детские и отроческие воспоминания о самоуправстве бояр, и, как пишет летописец, «…перешел на новый свой двор» — Арбатский замок, окруженный мощной стеной из тесаного камня и кирпича, на которой день и ночь несли караул несколько сот опричных стрельцов. Но вскоре он окончательно переселился в Александровскую слободу, которая также усиленно охранялась опричниками. По свидетельству того же Штадена, в трех верстах от нее на московской дороге располагалась опричная Каринская застава, которую никто не мог проехать без специальной «памяти», то есть пропуска. По заключению советского историка Р. Г. Скрынникова: «Иван стал жить в Слободе под охраной преторианцев-опричников, как пленник, в страхе перед кознями крамольных бояр».
Но и Александровская слобода показалась царю недостаточно надежной для обеспечения его личной безопасности. Поэтому по его приказу в 1568–1569 годах осуществлялось интенсивное строительство северной опричной столицы — Вологды, в которой находился сильный гарнизон и стены которой, по свидетельству все того же вездесущего Штадена, охраняли 500 опричных стрельцов.
…В последние годы царствования Иван Грозный старался соблюдать некоторые приличия и общерусский декорум. Опричнина была упразднена, а вместе с ней в небытие ушло и опричное войско. Англичанин Джером Горсей, описывая прием царем английского посла Боуса, отмечает в окружении царя вместо зловещих черных опричников четверых молодых дворян — рынд, в блестящих, затканных серебром платьях, которые стояли по бокам от трона и держали в руках четыре скипетра и блестящие серебряные секиры.
Стрельцы-молодцы
После отмены опричнины главная роль в организации охраны царя переходит к стрельцам, Постельному, Тайному и другим приказам, ведавшим дворцовой охраной и расследованием всевозможных «тайных дел». Со смертью царя Ивана все чаще занимают стрельцы и место царских телохранителей. Правда, основным занятием их являлось, конечно, участие в военных действиях.
Стрелецкий период в истории охраны в конце XVI — начале XVII века совпал с царствованием Федора Ивановича, сына Ивана Грозного, и Смутным временем (1598–1613) и связан с возвышением у трона Бориса Годунова, сосредоточившего уже при слабовольном царе Федоре Ивановиче, женатом на его сестре Ирине, в своих руках всю полноту власти. Он справлял при Федоре Ивановиче важную должность конюшего. Путь к престолу Годунову, как известно, расчистила загадочная смерть (15 мая 1591 года) в Угличе второго сына Ивана Грозного от брака с седьмой (последней) женой Марией Нагой девяти летнего царевича Дмитрия — смерть, в которой традиционно, но бездоказательно принято обвинять этого честолюбивого правителя. Имевшийся у царя Бориса опыт личной службы в опричнине, очевидно, сыграл свою роль при принятии им нестандартного решения — поручить свою охрану не Конюшенному приказу и стрельцам, а немецким наемникам. К сожалению, никаких документальных данных о деятельности этого подразделения не сохранилось, однако тот факт, что Борис Годунов умер в 1605 году естественной смертью от апоплексического удара, может быть зачтен в его актив, тем более что судьба жены Бориса Годунова и шестнадцатилетнего сына Федора, просидевшего на троне после смерти отца меньше двух месяцев, сложилась гораздо трагичнее: они были убиты заговорщиками в июне 1605 года.
Впрочем, на торжественных приемах иностранных послов царь Борис прибегал и к услугам рынд. Так, французский кондотьер и авантюрист Ж. Маржерет во время приема Борисом Федоровичем польско-литовских послов рядом с троном отмечает двух «молодых вельмож, одетых в платья из белого бархата, снаружи кругом обшитые горностаем на ширину в полфута, в белых шапках, с двумя золотыми цепями крестообразно на шее и каждый с дорогим боевым топориком из дамасской стали». Рынды «держат их на плече, словно готовясь нанести удар…».
После смерти Годуновых в стране началась вакханалия Смутного времени, сопровождаемая иностранной интервенцией и притязаниями самозванцев на Российский престол. Кстати, начальником охраны Лжедмитрия I, состоявшей из иностранной гвардии, был все тот же капитан Ж. Маржерет, которому во время восстания, организованного против самозванца боярином Василием Шуйским, удалось спастись, в то время как почти вся стража в Кремле восставшими была перебита[134].
Во время въезда в Москву матери убиенного царевича Дмитрия в качестве охраны использовался отряд гайдуков.
Стрельцы же к своим обычным обязанностям по охране царского двора и московского Кремля вернулись только после воцарения династии Романовых на престоле и нормализации общей обстановки в стране.
По-прежнему в особо торжественных случаях царствующих особ охраняли рынды.
Они во времена царя Михаила Федоровича, по описаниям А. Оле-ария, в количестве четырех человек, были одеты в белые дамастовые кафтаны, обуты в белые сапоги, а на головах имели шапки из рысьего меха. «На груди у них крестообразно висели золотые цепи, и каждый держал на плече серебряный топорик, как бы приготовившись им ударить». Одеяние телохранителей со времен Ивана Грозного слегка изменилось, но устрашающие топорики остались!
Уже при царе Алексее Михайловиче, отличавшемся спокойным и незлобивым характером и удостоившемся за это прозвища Тишайшего, из стрелецкого войска выделили особых городовых стрельцов, несших охранную службу не только в московском Кремле, но и сопровождавших царя во время его выездов в карете, отгоняя от нее любопытных древками своих секир. Историк В. О. Ключевский приводит характерный эпизод, когда Тишайший грудью встал на защиту своих стрельцов-молодцов, которых избил буйный монах, отец Никита. Вероятно, охрана царя не осмелилась поднять руку на представителя церкви и безропотно отдала себя на волю разбушевавшегося попа.
