Евграф Савельев - Древняя история казачества
Петр I, идя навстречу казаков в удовлетворении их религиозных нужд, в бытность свою в Черкаске, в мае 1709 г., хвалил их за начатую уже постройку нового кирпичного собора, заложенного еще в 1706 г., сам положил на стены его несколько кирпичей и залил их известью{426}. В том же году он прислал в этот собор большое Евангелие в тяжелых серебряных, вызолоченных досках, украшенных разноцветными камнями, с надписью своего дара и года.
Собор этот, существующий до настоящего времени, окончен постройкой в 1718 г. и освящен 1 февраля 1719 г. В 1730 году построена своеобразной, красивой архитектуры соборная колокольня, сохранившаяся в целости до настоящего времени.
Донские казаки отличались искренней, сознательной религиозностью, но эта религиозность, простая, прямая, не укладывалась в рамки тогдашних духовных воззрений московской Руси, слепо следовавшей букве позднейших византийских церковных уставов; иначе говоря, — Москва не понимала казачьих религиозных воззрений и относилась к ним отрицательно.
Как особый самобытный народ, принявший христианство еще в IV в. и посылавший своих епископов на 1-й и 2-й Вселенские соборы, Донское казачество в течение веков усвоило и древние взгляды на церковные обрядности и таинства, не оставив своих самобытных. Вот почему оно всегда так и чуждалось всего московского и позднейших наслоений в греческой церкви, называемой казаками «еллинской», а не истинной, апостольской.
Просветитель Гетов Приазовья (Босфорании) был Ульфиил; он же был и первым ее епископом. В 359 г. Ульфиил вступил в общение с Акакием и отторг все племя Гетов от кафолической церкви. Словом, этот отдаленный уголок, где едва блеснул свет христианства, был уже предоставлен разным новым, хотя построенным на старых основах, учениям, несогласным с духом греческой церкви. Подобные явления наблюдались не в одном Приазовье, но и в более культурных центрах и даже самой Византии, где в течение веков постановления вселенских соборов колебали многие лжеучения, находившие себе опору в своеобразном понимании апостольской проповеди и жизни первых христианских общин. Те же явления повторились и в стране приазовских Гетов и их потомков — Донском казачестве. Усвоив себе главные догмы Христова учения, как они были установлены первыми вселенскими соборами, казачество, будучи оторванным от всего христианского мира и при том считавшее себя выше и сильней других наций (это явление наблюдается во всех военных орденах), во всей остальной духовной жизни осталось верным своим старым заветам. Это характерно сказалось во взглядах казачества на некоторые церковные обрядности и особенно на таинство брака. Брак на Дону в XVI и XVII вв. в даже в первой половине XVIII в. не считался таинством, а гражданским союзом супругов, одобренным местной казачьей общиной, станичным сбором. Венчание в церкви или часовне было не обязательным, хотя многие из этих союзов, после одобрения общины, скреплялись церковным благословением. Развод производился так же просто, как и заключение брака: муж выводил жену на майдан и публично заявлял сбору, что «жена ему не люба» и только{427}. Женились 4, 5 и более раз и даже от живых жен. Несмотря на указы Петра I и его преемников, а также настоятельства воронежского епископа о воспрещении этого «противнаго» явления, Донское казачество продолжало следовать в отношении брака своим старым древнегетским обычаям, как это раньше делали их сородичи, гетское казачество новгородских областей. Даже строгая грамота императрицы Елизаветы, данная 30 сентября 1745 г. на имя войскового атамана Ефремова и всего Войска Донского не вмешиваться в церковные дела и не допускать среди казачества этого «противнаго святым правилам» явления, как жениться от живых жен и четвертыми браками, не помогла делу, и казачество продолжало твердо держаться за свои старые устои{428}. Такое мировоззрение на первый взгляд покажется еретическим, как продукт язычества и глубокого религиозного невежества, но не нужно забывать, что христианство возвысило этот гражданский союз на степень таинства не сразу, а в течение веков, и идея этого таинства получила неодинаковое развитие на востоке и на западе; в протестантстве же брак вовсе сведен на степень гражданского акта. Гражданский брак допущен законами Англии, Франции, Австрии, С.-Америки и др. стран. Освящение этого гражданского акта церковным благословением предоставлено совести верующих и юридического значения в области гражданского права не имеет, как не имело оно и на Дону. Брак, одобренный станичным сбором, считался законным. Церковное благословение заключенного с согласия общины брачного союза есть явление не новое, а чрезвычайно древнее, встречающееся еще в первых веках христианства. В силу этих-то причин казачество, как оторванное на многие века от просветительных центров христианства, и удерживало свои древние обычаи, правда, не все, но в значительной своей массе, до конца XVIII в.
Глава VIII
Атаманы Данила и Степан Ефремовы
Атаман Данила Ефремович Ефремов, сын старшины Ефрема Петрова, казненного Булавиным в 1708 г., был пожалован «настоящим войсковым атаманом» грамотой Анны Ивановны 17-го марта 1738 г., вместо бывшего с 1735 г. «наказного» атамана Ивана Иванова Фролова, внука Фрола Минаева{429}. Императрица в грамоте писала: «Пожаловали мы в. Д. старшину Данилу Ефремова, за долговременный и ревностный его нам и предкам нашим службы, ко оному войску Донскому настоящим Войсковым Атаманом». Далее: «…и во всем, что к службе нашей касатися имеет, быть ему в послушании». И действительно, этот даровитый казак, воспитанный в походах и битвах, в правление свое Войском показал недюжинные военные и административные способности и в военном деле был ревностным исполнителем царских велений. Еще в звании старшины Ефремов обратил на себя внимание русского правительства за выполнение возложенных на него поручений, особенно в переговорах с калмыцким владельцем Дундуком-Омбо. Чрез него этот владелец получил ханское достоинство, присягнул на верность России и принял участие вместе с казаками в походах против кубанцев и турок в армиях Миниха и Ласси. Словом, Ефремов в этих политических делах был незаменим. В1738 г. кубанцы большими силами напали на Дон, разорили и сожгли Быстрянскую станицу (ныне Мариинскую) и обложили Каргальскую, но Ефремов, будучи уже атаманом, быстро собрал оставшиеся от походов войска, разбил и прогнал татар обратно к Кубани. В следующем году набег повторился, но также был отбит.
В предотвращение подобных внезапных набегов, по настоянию атамана на Дон было прислано 67 пушек, которые он и расставил по всем пограничным с татарами станицам. Кроме того, он назначил на случай внезапных тревог сборные места, куда старшины с казаками по первому сигналу должны являться. А чтобы узнать, к какому из сборных пунктов казаки должны спешить, для этого им установлена в степи на сторожевых курганах особая сигнализация, состоявшая в зажигании казачьими пикетами известного числа маяков. Но несмотря на все эти стремления к благоустройству Войска и выполнению царских требований, Данила Ефремов в правление свое перенес от царских вельмож две большие неприятности. Желая оградить г. Черкаск от внезапного набега врагов, а также защитить от разлива весенней воды, он решил обнести город каменною стеною, вместо пришедшего в ветхость деревянного «полисадника»{430}. Постройка была начата. Комендант крепости св. Дмитрия Ростовского усмотрел в этой постройке нечто «регулярное», противное правительству и донес в Петербург. Елизавета тремя грамотами 1743 г. потребовала от атамана немедленного донесения о целях постройки крепости, с угрозой, что если «ответа в самой скорости прислано не будет, то вы, атаман, истязаны будете жестоко»{431}. Ефремова отрешили от атаманства и с старшинами вызвали в столицу. Несмотря на все доводы о необходимости постройки стен, его там задержали и нарядили следствие. От войскового наказного атамана Романа Емельянова, оставшегося вместо Ефремова, потребовали «имеющуюся в войсковой канцелярии о строении в 1741 г. черкасской каменной крепости записку, какова есть, хотя б она и в переплете была, отняв, прислать в Военную коллегию немедленно»{432}. Но тревога оказалась ложной. Ефремова, после многих допросов и мытарств, отпустили обратно на Дон с прежними правами и дело о самовольно начатой постройке крепости прекратили, разрешив достроить каменную стену деревом, но лишь только с турецкой стороны, «со стороны же российской каменнаго строения крепости — повелели строить накрепко запретить»{433}. Вот как Москва, а потом С.-Петербург ценили истинных слуг своих.
Вторую неприятность Данила Ефремов потерпел от страшного пожара, происшедшего в Черкаске 12 августа 1744 г. В полдень загорелся дом одной казачки, и чрез два часа весь город был объят пламенем. Войсковой кирпичный собор, где хранились все войсковые ценности, где помещался войсковой архив и царские грамоты и клейноды, выгорел внутри весь. Пострадал даже иконостас и сребро-позлащенный престол. Богатая ризница и войсковая казна погибли. Медные пушки от огня растопились. Взорвался пороховой погреб, непредусмотрительно помещавшийся под собором, и едва не уничтожил это капитальное и красивое здание. Погибло более 300 человек и почти все имущество жителей. Следствие обнаружило, что все эти бедствия произошли «от слабаго смотрения наказного атамана Романа Емельянова», в виду чего он был предан суду Войска.
