Элисон Уэйр - Французская волчица — королева Англии. Изабелла
Дело сэра Роберта Голланда наглядно иллюстрирует ту пропасть, которая постепенно возникала между королевой и Ланкастером. Поначалу бывший доверенным сторонником Томаса Ланкастера, крепко привязанный к нему из-за его богатства и успешности, Роберт Голланд в 1322 году оставил графа и перешел на сторону короля. Новый граф Ланкастер так и не простил ему этого предательства, поскольку уход Голланда лишил Томаса очень важной для него поддержки в Мидленде и непосредственно привел к его поражению.
Даже сторонники короля были потрясены этим предательством. Эдуард II посадил Голланда в тюрьму и конфисковал его земли. На сессии Парламента в феврале 1327 года, когда Изабелла и Мортимер еще сотрудничали с Ланкастером, было постановлено, что владения Голланду не возвратят, хотя его простили за то, что он бежал из тюрьмы. В сентябре 1327 года Голланд подал прошение о возврате прежних земель в то время, когда Изабелла уже начинала видеть в Ланкастере угрозу своей позиции; по ее подсказке это прошение было наконец удовлетворено Эдуардом III в декабре.{1556}
Это был верный признак того, что к концу 1327 года союз Изабеллы и Ланкастера затрещал по швам. Ланкастера обижало то, что Мортимер оттирает его на обочину, и Изабелла понимала, что Ланкастер, и влиятельный, и популярный, имеет достаточный потенциал и средства, чтобы стать могущественным и успешным оппонентом. Намереваясь сохранить монополию на власть, она не хотела рисковать еще большим падением своей популярности, идя на открытый конфликт с графом, но принялась исподтишка подрывать его авторитет, мало-помалу отстраняя Ланкастера и его сторонников отдел управления.{1557} После восстановления Голланда в правах она демонстративно оказывала ему покровительство и «была на диво благосклонна»{1558}, чем преследовала, вероятно, две цели: не только перетянуть на свою сторону одного из главнейших врагов Ланкастера, но также спровоцировать графа на ссору и тем самым получить предлог отстранить его от дел.{1559}
Но у Ланкастера были и более серьезные причины не одобрять поведение Изабеллы. Она была алчной и скупой — в этом сомневаться не приходится. Как мы видели, у нее имелись важные причины стремиться к финансовой безопасности и привилегиям своего статуса, но ее стяжательство было чрезмерным по любым меркам и заслуживало порицания. Возможно, это ее качество, присутствовавшее всегда, после перенесенных душевных испытаний приобрело невротический оттенок — иначе она не захватывала бы, например, собственность Ланкастера себе во вред. Но для современников это ситуации не меняло. Ясно также, что с момента подписания Нортхэмптонского договора в 1328 году адекватность Изабеллы как правительницы все сильнее компрометировалась, и большинство прежних союзников постепенно оставляли ее.
Однако положение Изабеллы было почти безвыходным. Она не затем возглавила вторжение, свергла короля, укрепила свой авторитет и создала собственное правительство, чтобы позволить кому-то вырвать власть из ее рук. Для этого Изабелле требовалось сохранить контроль над сыном, с которым у нее, несомненно, был хороший психологический контакт, поддерживать свой статус и влияние и удержать при себе любовника; она, несомненно, рассчитывала, что останется у власти в тени трона и после того, как король войдет в возраст (что сделала столетия спустя Екатерина Медичи).
Но, видя маневры Ланкастера и его клики, Изабелла чувствовала, что может потерять все это сразу. Поэтому у нее не оставалось иного выбора, как поддерживать свой режим и дискредитировать противников. А для этого требовалось, в частности, контролировать доступ к королю, назначать своих людей на важные посты и накапливать достаточный запас средств и территорий, чтобы ее власть распространялась по всем государству, и под рукой всегда были средства для преодоления любого кризиса или угрозы ее политическому превосходству.
Эта сложная ситуация также означала, что королеве приходилось прибегать и к не слишком достойным методам — таким, как злоупотребление личной («Малой») печатью короля для оказания благодеяний покровительствуемым{1560} с целью загодя создать систему поддержки, которой можно будет воспользоваться при необходимости; или же нажим на правосудие ради нанесения ущерба противникам.{1561} И, кроме того, ей следовало укреплять власть Мортимера, ее главного союзника и самого надежного защитника, как бы непопулярен он ни был, и придерживать в сторонке Ланкастера и остальных членов регентского совета.
Изабелла прекрасно понимала, что граф является официальным опекуном короля, а она сама — всего лишь мать и никакой официальной роли в правительстве не играет. Ланкастер мог бы, при желании, на вполне законных основаниях перехватить контроль над королем. И пока перед Изабеллой стояла эта страшная и недопустимая перспектива, она была вынуждена оберегать собственные интересы всеми мерами, которые, будучи любящей матерью-собственницей, склонной к манипуляциям, наверняка искренне считала интересами своего сына — порой в ущерб благополучию всего королевства.
Стремясь заслужить одобрение, Изабелла содействовала составлению статутов, направленных против беззакония, повсеместно охватившего страну — наследия слабого правления Эдуарда II и переворота, свергнувшего его. Эта ситуация весьма печалила многих. Влияние Ланкастера можно разглядеть в некоторых пунктах этих постановлений.
Постепенно использование Малой печати ограничивалось, дарения и помилования, которыми королева и Мортимер явно слишком щедро распоряжались{1562}, становилось уже не так легко получить; обвиняемым запрещалось приводить с собой в суд вооруженных приспешников; полномочия мировых судей расширялись; королевским чиновникам предписывалось исполнять свои обязанности честно, всегда и всюду поддерживая установленный королем мир. Для надзора за ними учреждались особые судьи, уполномоченные наказывать провинившихся.{1563} Это были серьезные меры, и Изабелла была твердо намерена внедрить их.
Она уже предприняла большие усилия для подавления беспорядков в Лондоне, тонко сочетая угрозы, примирительные жесты и карательные меры, например, временное перемещение казначейства и суда Королевской скамьи в Йорк. Горожане были яростными защитниками своих свобод и прекрасно сознавали, что могут повлиять на все королевство. Изабелла знала, что, несмотря на энергичную поддержку с их стороны в 1326-1327 годы, их союзничество было ненадежным, и они могли в мгновение ока восстать против нее по малейшей прихоти. В октябре 1327 года они вновь избрали мэром сторонника Ланкастера, Хэмо Чигвела. Поэтому было необходимо постоянно поддерживать их благосклонность, одновременно давая ясно понять, что насилие и беспорядки будут пресечены, и утверждая власть короны.
Итак, склонившись перед общественным мнением, королева взялась с большим рвением восстанавливать законность и порядок в стране. На протяжении последующих двух лет она многократно направляла чрезвычайных уполномоченных к своим окружным судьям, чтобы помочь им внедрить новые установления. Она также приказала шерифам запретить сборища вооруженных людей.{1564} Изабелла знала, что режиму, не способному навести порядок, грозит падение; народ Англии, пережив многие годы беззакония и смут, обязательно будет благодарен тем, кто восстановит правосудие и мир. В этом снова проявилось ее понимание важности работы с общественным мнением, а ее законодательная деятельность, видимо, была направлена на то, чтобы уравновесить катастрофические последствия Нортхэмптонского договора.
К сожалению, несмотря на все приказы и красивые слова королевы, через полгода раздались жалобы, что новые установления не соблюдаются — хотя винить в этом одну Изабеллу, пожалуй, не стоит. Однако, как мы увидим, она сама подрывала основания своих нововведений, откровенно нарушая их.
* * *До того, как 14 мая завершилась сессия Парламента, король дважды поднимал вопрос о том, чтобы в течение года выделить своей жене земельный удел и годовую ренту в 15 000 фунтов.{1565} На что он рассчитывал, непонятно: осуществить это намерение было проблематично, поскольку финансы короны находились в бедственном состоянии.
Значительно важнее было заявление королевы-матери о том, что она поддерживает претензии сына на французский престол. Ее решимость вызвала восторженную реакцию у Эдуарда III. Кроме того, это решение льстило английскому народу, чье чувство национального достоинства было задето миром с Шотландией. Королева незадолго до того уже побудила Эдуарда написать папе, что его мать не может наследовать французский престол, «так как королевство Франция слишком велико, чтобы женщина, в силу слабости ее пола, могла его удержать» — но он сам желает объявить себя ближайшим родственником Карла IV по мужской линии. Изабелла наверняка понимала, что если бы она выдвинула собственную кандидатуру, то дочерей ее братьев сочли бы имеющими больше прав.
