Джаред Даймонд - Ружья, микробы и сталь
Итак, результаты австронезийской экспансии в новогвинейском регионе, с одной стороны, и в Индонезии и на Филиппинах, с другой, были противоположными. Если в последнем случае пришельцы вытеснили коренных жителей насовсем (так или иначе: сгоняя с земель, убивая, заражая болезнями, ассимилируя), то в первом аборигенам по большей части удалось отстоять свои территории. Пришельцы и в том и в другом случае были одни и те же (австронезийцы), но популяции аборигенов также, вероятно, были генетически близки — если первоначальное индонезийское население, вытесненное австронезийцами, действительно, как я предположил раньше, было родственно новогвинейцам. Откуда же взялись противоположные результаты?
Ответ становится очевиден, если обратить внимание на неодинаковое культурное состояние коренных популяций Индонезии и Новой Гвинеи. До прибытия австронезийцев почти вся Индонезия была редконаселенной территорией, обитатели которой занимались охотой и собирательством и не имели даже полированных каменных орудий. Напротив, в высокогорных — а может быть, и в некоторых низменных — частях Новой Гвинеи, а также на архипелаге Бисмарка и Соломоновых островах производство продовольствия практиковалось уже тысячи лет. Если брать народы каменного века, горы Новой Гвинеи и тогда, и позже были одной из самых густонаселенных территорий в мире.
У австронезийцев почти не было преимуществ перед этими вполне развитыми новогвинейскими народами. Некоторые из растительных культур, которыми кормились австронезийцы, в частности таро, ямс и бананы, возможно, были независимо выведены на Новой Гвинее еще до их появления. С другой стороны, новогвинейцы с готовностью включили в свой сельскохозяйственный обиход австронезийских кур, собак и особенно свиней. К тому времени они уже пользовались полированными каменными орудиями и также не уступали австронезийцам по устойчивости к тропическим болезням — их организм имел те же самые пять типов генетических механизмов защиты от малярии, причем некоторые или все из этих механизмов на Новой Гвинее выработались самостоятельно. Новогвинейцы были и умелыми мореплавателями — пусть и не такими превосходными, как люди культуры лапита. За десятки тысяч лет до австронезийцев они колонизировали Соломоновы острова и архипелаг Бисмарка, а на последнем по крайней мере за восемнадцать тысяч лет до появления культуры лапита между деревнями велась активная торговля обсидианом (вулканическим камнем, подходящим для изготовления заостренных орудий). Перед самой австронезийской экспансией новогвинейцы даже совершили собственную небольшую экспансию на восток, против движения австронезийцев — об этом можно судить по тому, что на восточноиндонезийских островах Хальмахера (в северной части) и Тимор сегодня говорят на типично папуасских языках, родственных некоторым языкам западной Новой Гвинеи.
Одним словом, неодинаковые успехи австронезийской экспансии — красноречивое свидетельство о том, какую важную роль играет производство продовольствия в популяционных миграциях. Австронезийские земледельцы и животноводы проникли в два региона (индонезийский и новогвинейский), которые уже долгое время были населены народами, возможно, состоящими между собой в родстве. Но аборигены Индонезии все еще занимались охотой и собирательством, а аборигены Новой Гвинеи давно освоили производство продовольствия и обзавелись многими сопутствующими ему вещами: высокой популяционной плотностью, устойчивостью к болезням, более совершенными технологиями и т. д. Как следствие, австронезийская экспансия подмяла под себя индонезийских аборигенов, но территориально не слишком преуспела в новогвинейском регионе — как, впрочем, и в тропической Юго-Восточной Азии, где ей не удалось занять территорий, уже занятых австроазиатскими и тай-кайдайскими земледельцами.
К этому моменту мы проследили за движением австронезийской экспансии до Индонезии и от Индонезии до берегов Новой Гвинеи и тропической Юго-Восточной Азии. В главе 19 мы проследим за ее движением через Индийский океан к Мадагаскару, а из главы 15 мы уже знаем, какие экологические препятствия не позволили австронезийцам заселить север и запад Австралии. Следующая ее стадия началась тогда, когда создатели керамики лапита устремились на просторы Тихого океана, к островам, которые лежали восточнее Соломонова архипелага и на которые до тех пор не ступала нога человека. Около 1200 г. до н. э. черепки культуры лапита, знакомая уже нам троица животных (свинья, курица, собака), а также другие известные археологам признаки австронезийских народов появляются на архипелагах Фиджи, Самоа и Тонга, примерно в 1000 миль от Соломоновых островов. В начале нашей эры многие из тех же самых признаков (что показательно, за исключением керамики) появляются на островах Восточной Полинезии, в том числе островах Общества и Маркизских. Еще одна серия долгих морских переходов на каноэ привела колонистов на север — на Гавайи, на восток — на Питкэрн и остров Пасхи и на юго-запад — на Новую Зеландию. Сегодня коренными обитателями большинства этих островов являются полинезийцы, которые, таким образом, представляют собой прямых потомков народа культуры лапита. Они говорят на языках, близких австронезийским языкам новогвинейского региона, и их главными растительными культурами являются те, что составляли австронезийский земледельческий комплекс: таро, ямс, бананы, кокосовые пальмы и хлебное дерево.
С колонизацией лежащих неподалеку от Новой Зеландии островов Чатем, состоявшейся около 1400 г. н. э., то есть за какое-то столетие до прибытия европейских «первооткрывателей» в Тихий океан, задача открытия тихоокеанских земель наконец была полностью выполнена — азиатами. Их первопроходческая традиция, насчитывавшая десятки тысяч лет, началась в эпоху, когда предки Вивора, заселив по пути Индонезию, высадились на берегах Новой Гвинеи и Австралии. Она подошла к концу только тогда, когда целей больше не осталось и все пригодные для жизни человека острова были заняты.
Общества Восточной Азии и островных территорий Тихого океана не могут не быть интересны тому, кто интересуется всемирной историей, — эта часть мира, как никакая другая, изобилует поучительными примерами влияния среды обитания на ход истории. У восточноазиатских и тихоокеанских народов в зависимости от их географии имелись разные возможности для доместикации растений и животных и разные возможности для сообщения с другими народами. Снова и снова одни из них, жившие в условиях, благоприятствующих зарождению производства продовольствия, или в регионах, благоприятствующих проникновению чужих культурных новшеств, вытесняли другие, которые таких преимуществ были лишены. Раз за разом на территориях, различающихся географически и экологически, эволюционные пути потомков одной и той же волны колонизации расходились друг от друга, повинуясь логике этих различий.
Например, мы видели, что южные китайцы создали собственное производство продовольствия и технологии, усвоили у Северного Китая письменность, новые технологии и политическое устройство и начали колонизировать тропическую Юго-Восточную Азию и Тайвань, почти вытеснив прежнее население этих регионов. Если же перейти к самой Юго-Восточной Азии, мы увидим, что среди потомков или родственников этих южнокитайских земледельцев-колонистов, народность юмбри, живущая в горных тропических лесах на северо-востоке Таиланда и в Лаосе, вернулась к охотничье-собирательскому укладу, а ее близкие родственники, вьетнамцы (говорящие на языке той же подподсемьи австроазиатских языков, что и язык юмбри), продолжили заниматься сельским хозяйством, осев в плодородной дельте Красной реки, и основали обширную империю, владеющую металлургическими технологиями. Аналогично среди австронезийских земледельцев, которые пришли с Тайваня и из Индонезии, пунаны, живущие в тропических лесах Борнео, были вынуждены вернуться к охотничье-собирательскому укладу, а их родственники, поселившиеся на Яве с ее тучными вулканическими почвами, остались земледельцами, основали королевство в орбите влияния Индии, обзавелись письменностью и воздвигли величественный буддистский памятник Боробудур. Австронезийцы, которые отправились колонизировать Полинезию, отрезали себя от восточноазиатской металлургии и письменности и поэтому остались без собственного письма или металлических орудий. Однако, как мы убедились в главе 2, полинезийская политическая и социальная организация, как и хозяйство, оказавшись в разных природных условиях, пережили глубочайшую дифференциацию. В течение одного тысячелетия восточнополинезийские колонисты вновь обратились к охоте и собирательству на островах Чатем и построили протогосударство с интенсивным сельским хозяйством на Гавайях.
