Всеволод Волин - Неизвестная революция 1917-1921

18 марта большевистское правительство и коммунистическая партия организовали торжества в честь годовщины Парижской Коммуны 1871 года, потопленной Галифе и Тьером в крови рабочих. Одновременно они отмечали и победу над Кронштадтом! В истории останется прозвище Троцкого «Кронштадтский Галифе».

В последующие недели сотни кронштадцев заполнили петроградские тюрьмы. Каждую ночь небольшие группы заключенных по приказу ЧК вывозили за город и расстреливали[149]. Так погиб Перепелкин, член кронштадтского ВРК. Другой член Комитета, Вершинин, был предательски арестован большевиками в самом начале восстания. Вот как рассказывали об этом «Известия» в № 7 от 9 марта в статье «Злоупотребление белым флагом»:

«Вчера, 8 марта, из Ораниенбаума вышли красноармейцы с белым флагом по направлению к Кронштадту. Видя идущих парламентеров, от нас верхом выехали им навстречу двое наших товарищей, предварительно сняв с себя оружие.

Один из них подъехал вплотную к группе противника, а второй остался на некотором расстоянии.

Едва нашим парламентером было сказано несколько слов, как коммунисты набросились на него, стащили с лошади и увели с собою. Второй же товарищ успел уехать обратно в Кронштадт».

Этим похищенным кронштадтским парламентером и был Вершинин. Разумеется, больше о нем не слышали.

Судьба других членов ВРК нам неизвестна[150].

Кронштадтцы, восставшие против большевистского самодержавия во имя «подлинных свободных Советов», долгие годы влачили жалкое существование в тюрьмах, концлагерях за Полярным кругом, в районе Архангельска, в отдаленных пустынях Туркестана и медленно умирали. Сейчас, должно быть, никого из них не осталось в живых.

Некоторое время спустя большевистское правительство объявило об амнистии всем участникам восстания, которым удалось избежать репрессий, скрывшись внутри страны или за границей, если они добровольно сдадутся властям.

Те, кому достало наивности поверить в эту «амнистию» и сдаться, были немедленно арестованы и разделили участь своих товарищей по оружию[151].

Эта подлая ловушка составляет одну из самых отвратительных страниц подлинной истории большевизма.

Ленин ничего не понял — или, скорее, не хотел ничего понять — в кронштадтском движении.

Главное для него и его партии было удержаться у власти любой ценой.

Победа над восставшими на время успокоила его. Но он боялся. Особенно за будущее. Он признавал, что пушки Кронштадта вынудили партию «задуматься» и пересмотреть свои позиции.

Пересмотрела ли их она в духе того, что предлагали восставшие? Ответ однозначен — нет.

Смысл их требований заключался в необходимости для партии отказаться от принципа диктатуры; в необходимости свободы слова и действий для трудового населения; в необходимости свободных выборов в Советы во всей стране.

Большевики прекрасно понимали, что малейшая уступка в этом направлении поставит их власть под удар. А их цель заключалась в сохранении всей полноты своей власти.

Будучи марксистами, авторитаристами и государственниками, большевики не могли допустить свободу и независимость народных масс. Они им не доверяли, более того, были убеждены, что падение диктатуры их партии означало бы крах всего дела и угрозу Революции, с которой они себя отождествляли. И наоборот: большевики считали, что сохраняя свою диктатуру — «командные рычаги», — они могут произвести «стратегическое отступление» вплоть до временного отказа от прежней экономической политики, не затрагивая при этом конечной цели Революции. В худшем случае, полагали они, реализация этих целей будет лишь отложена.

Все их «размышления» сводились лишь к одному: «Каким образом сохранить наше полное господство?»

Пойти на временные уступки в экономической сфере; отступить где угодно, лишь бы это не касалось «власти» — таково было их первоначальное решение. Все, что они «поняли» — это то, что народу надо бросить кость и умерить тем самым его недовольство; нужно в чем-то облегчить его жизнь, хотя бы внешне.

Второй их заботой было определить, до какого момента «отступать».

В итоге они составили «список» предполагаемых уступок. Ирония истории заключалась в том, что Ленину и его партии пришлось осуществить экономическую «программу», которую они клеветнически приписывали кронштадтцам и за что их якобы подавили, пролив столько крови.

Ленин провозгласил «новую экономическую политику» — знаменитый нэп.

Населению предоставили некоторые «экономические свободы»: например, в определенных рамках разрешались частные торговля и производство.

Таким образом был совершенно извращен смысл «свободы», которой добивались кронштадтцы. Вместо свободной творческой и созидательной деятельности трудящихся масс, которая ускорила бы путь к их полному освобождению (как требовал Кронштадт), была предоставлена «свобода» отдельным личностям торговать и обогащаться. Тогда и возник новый тип советского нувориша — «нэпман».

Российские и зарубежные коммунисты объясняли нэп необходимостью произвести «стратегическое отступление», которое позволило бы диктатуре партии «передохнуть» и упрочить свои позиции, поколебленные мартовскими событиями, — своего рода «передышку в экономике», подобную Брестской «передышке в войне».

Действительно, нэп был всего лишь «остановкой» — не для того, чтобы затем пойти вперед, а, напротив, чтобы вернуться в исходную точку, к той же суровой диктатуре партии, тотальному огосударствлению, эксплуатации трудящихся масс новым государственным капитализмом.

Отступили, чтобы кратчайшим путем прийти к тоталитарному капиталистическому государству и обезопасить себя от повторения «Кронштадта».

За период отступления нарождающееся капиталистическое государство отгородилось от этой угрозы своего рода «линией Мажино». Оно использовало годы нэпа для всестороннего упрочения своих позиций; для создания политического, административного, бюрократического, полицейского: необуржуазного «аппарата» — для того, чтобы окончательно подчинить всю жизнь народа своей «железной руке» и превратить страну в «тоталитарную» казарму и тюрьму.

В этом и состоял смысл стратегического отступления. Вскоре после смерти Ленина (в 1924 году) и прихода к власти — в результате внутрипартийной борьбы — Сталина нэп был отменен, «нэпманы» арестованы, а государство, отныне вооруженное, укрепленное, бюрократизированное и капиталистическое, при поддержке «аппарата» и мощного привилегированного социального слоя решительно и бесповоротно установило свое полное господство.

Но не вызывает сомнения, что все эти перипетии не имели ничего общего ни с Социальной Революцией, ни со стремлениями трудящихся масс, ни с подлинным освобождением последних.

Большевистское правительство не ограничилось введением нэпа внутри страны. Ирония истории заключалась в том, что большевики, лживо обвинявшие кронштадтцев в «служении Антанте» и «заключении мира с капиталистами», реализовывали это на деле.

В соответствии с директивами Ленина они вступили на путь уступок и переговоров с иностранными капиталистами. В дни, когда большевики расстреливали кронштадтских матросов и горы трупов покрывали лед Финского залива, было заключено несколько важных договоров с капиталистами различных стран в интересах высших финансовых кругов стран Антанты и польских империалистов.

Большевики подписали англо-российское торговое соглашение, которое открывало двери страны британскому капиталу. Заключили Рижский мир, согласно которому 12 миллионов человек были «отданы на съедение» реакционной Польше. Помогали молодому турецкому империализму подавлять революционное движение на Кавказе. И готовы были вступить в деловые отношения с буржуазией любой страны, лишь бы она их поддержала.

В одной из наших статей мы писали: «Удушив Революцию, власть (коммунистов) вынуждена обратиться за помощью и поддержкой к реакционным и буржуазным элементам… Чувствуя, что почва уходит из-под ног, все более отдаляясь от масс, порвав последние связи с Революцией и сформировав целую касту привилегированных, больших и маленьких диктаторов, слуг, льстецов, карьеристов и паразитов, но бессильная создать чтобы то ни было подлинно революционное и позитивное; отвергнув и подавив новые силы, власть вынуждена в целях собственного упрочения обратиться к силам прошлого. К их помощи она прибегает все чаще и охотнее. С ними ищет соглашения, союза и объединения. Им сдает позиции, не имея иной возможности выжить. Потеряв дружбу масс, ищет друзей в других местах. Думает, что помощь новых друзей поможет ей продержаться. Она рассчитывает предать их, когда это окажется выгодным. А тем временем с каждым днем все глубже увязает в контрреволюции».