Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Альвин Штайнкопф, еще один репортер Associated Press, стал однажды источником развлечений, когда ему нанесла внезапный визит Отти Венделл, официантка из «Die Taverne», популярного места отдыха берлинских журналистов. Она договорилась со своей семьей во Франкфурте, чтобы те прислали ей телеграмму и попросили приехать в связи с болезнью родственника, а из Франкфурта она отправилась в Бад-Наугейм, где встретилась с американцами, гулявшими по территории отеля. Она привезла выпивку, которой Штайнкопф поделился с коллегами, а затем провела с ним ночь. Наутро она попыталась уехать, но гестапо её арестовало. Удивительно, но Штайнкопф ухитрился убедить гестаповцев отпустить её и замять инцидент, поскольку сам факт, что она так легко проскользнула в отель, показал бы, что охранники плохо справляются со своими обязанностями.
По-настоящему же всем поддерживала дух культурная программа, которую организовали сами американцы. Двое военных атташе организовали гимнастические тренировки; потом был основан «университет Бадгейма», с девизом «Да не исчезнет с лица земли образование для невежд, ради невежд и в исполнении невежд». Несмотря на весь этот юмор, многие занятия были довольно серьезными. Кеннан вел курс истории России, собрав рекордное количество – 60 студентов, другие преподавали иностранные языки, основы права, философию и «индейские танцы». В хор собралось 24 человека, ставились и небольшие забавные пьесы, включая постановки с переодеванием мужчин в женскую одежду. Журналисты создали несколько номеров Bad Nauheim Pudding, ставшего единственным американским журналом, работающим в оккупированной Европе. Но они быстро утонули в спорах с Кеннаном о том, что можно и что нельзя там писать. Дипломат не хотел делать ничего, что могло бы рассердить немецкие власти, а к журналистам он относился как к грубым и плохо контролируемым членам компании.
Американцы также постоянно искали новые формы физической активности. Когда погода стала лучше, им разрешили гулять вдоль речки под названием Уса («Usa»), что стало поводом для бесконечных шуток. Но настоящий прорыв случился, когда Кеннан получил разрешение для всей группы использовать местную спортплощадку для игры в бейсбол. Один из военных атташе имел в вещах немного снаряжения, но большую часть инвентаря пришлось делать самим. Они обматывали пробки от шампанского и мячи для гольфа носками, кусками хлопка и другими подручными материалами, склеивая потом мячи с помощью липучек от пластырей, которые достали врачи. Тьюрмер во время прогулок вдоль Усы подобрал ветку и принес её в гостиницу. Там Глен Штадлер, корреспондент United Press, с помощью своего финского ножа вырезал из этой ветки биту с правильной рукояткой. Тьюрмер настоял на том, чтобы нарисовать на ней еще и «торговый знак». (Позже эта бита много лет лежала у него в гараже в Миддлбурге, в Вирджинии, пока после войны Тьюрмер не подарил её Залу славы бейсбола в Куперстауне.) Бесполезные мешки для диппочты служили базами. Игра живо получила популярность. Примерно 50 мужчин сформировали четыре команды: две команды дипломатов, одна команда военных атташе и одна команда журналистов. Женщины приходили на матчи болеть на трибунах. Кеннан, игравший кэтчером за «Посольских Красных», особенно радовался тому, что эти развлечения отвлекали от нытья об условиях в Бад-Наугейме. Дипломат позже написал, что на нем была ответственность за «поддержание дисциплины в этом пестром сборище голодных, замерзших и тревожных людей» и что «их заботы, ссоры, зависть и жалобы заполняли каждую минуту моего бодрствования».
Одной из причин постоянных жалоб могло быть то, что война часто казалась далекой и абстрактной, несмотря на британские бомбардировщики, делающие налеты на Франкфурт и Штутгарт. В Берлине война и нацистский террор были повседневной реальностью; в Бад-Наугейме американцы оказались практически отрезаны от внешнего мира и вынуждены сосредоточиться на себе. К тому времени, как переговоры по обмену немцев в Гринбрайере на американцев в Бад-Наугейме наконец завершились, Кеннан уже был на пике раздражения поведением своих подопечных соотечественников. Американцев отвезли во Франкфурт, там посадили на два специальных поезда до Лиссабона. Проезжая по Испании, Кеннан заметил, что купе им закрывают, чтобы «особо буйные члены компании, в первую очередь журналисты, не выскочили в толпу на станции в поисках выпивки и не отстали от поезда». Когда поезд дошел до маленькой португальской приграничной станции, Кеннан сошел встретиться с Тедом Руссо, помощником военно-морского атташе из посольства США в Лиссабоне. Все остальные остались запертыми в поезде. Услышав, что на станции можно позавтракать, он увидел возможность отомстить за месяцы выслушивания нытья о кормежке в Бад-Наугейме. В буфете он завтракал один и наелся яичницей до отвала. Как он признавал в своих мемуарах, это было особенно приятно потому, что он «оставил остальных сидеть голодными все шесть или семь часов, оставшихся от путешествия».
У Кеннана были и другие причины для недовольства. Госдепартамент сообщил, что американцам, пять месяцев просидевшим в Бад-Наугейме, зарплату за этот период не начислят. «Мы, видите ли, не работали в это время», – ядовито отметил Кеннан. Затем им сообщили, что многие из американцев не попадают на идущий из Лиссабона корабль, потому что места займут еврейские беженцы. Кеннан во всем винил конгрессменов, которые давали приоритет беженцам, заигрывая с электоратом, так что судьба этих неграждан «оказалась важнее нашей судьбы». В этом смысле он явно не обращал внимания на ситуацию того времени в целом – особенно на отчаянное положение европейских евреев.
Кеннан и Моррис сумели заставить Государственный департамент пересмотреть оба этих решения. Но они еще больше обозлились, когда по прибытии в Лиссабон получили телеграмму с приказом для части дипломатов не направляться домой, а вместо этого перейти к работе в Португалии. «Департамент явно не представлял, в каком состоянии, нервном и физическом, оказались люди после всего этого, и никто там не потрудился напрячь воображение», – писал Кеннан. Теперь ему приходилось защищать тех самых людей, кто испытывал его терпение в Бад-Наугейме.
Часть американцев в Лиссабоне осталась и занялась новой работой в Европе, а большинство 22 мая погрузилось на «Дроттнингхольм», белый шведский корабль со словом «DIPLOMAT», написанным большими черными буквами вдоль обоих бортов: это обеспечивало безопасный путь в Нью-Йорк. Они знали, что удача улыбнулась им. Вернувшись в большой мир – уже воюющий вследствие событий в Германии, стране, которая временно была их домом, – они начали сопоставлять свой личный опыт с происходящим. «Да, мы наконец перестали жить под колпаком Geheime Staatspolizei [гестапо], – вспоминал Тьюрмер. – Нам повезло. Мы были иностранцами,
