Борис Илизаров - Почетный академик Сталин и академик Марр
В 1952 году Санжеев опубликовал обширную статью в сборнике, предназначенном в качестве учебного пособия для студентов МГУ, в которой развивал идеи, изложенные Сталиным в адресованном ему письме. Опустим не нуждающиеся в объяснении комплиментарные части статьи. Повторяя раз за разом основополагающие лингвистические установки вождя о стабильности «структуры», «грамматического строя» и «основного словарного фонда» языка, Санжеев воспроизвел вывод своего респондента: «Итак, в структурном отношении национальный язык существенно и принципиально не отличается от языков — родового, племенного и народности». Во всех этих случаях язык «есть орудие общения людей, орудие борьбы и развития общества»[568]. Вслед за Сталиным там же отмечал, что жаргоны, «не имеющие своего грамматического строя», есть «общественно-бесполезные или даже вредные ответвления от общенародного языка»[569]. Здесь, пожалуй, следует чуть задержаться и обратить внимание читателя на то, что, не говоря открыто, все участники событий понимали после политических кампаний конца 40-х годов, что под «жаргоном» понимался не столько язык классовый, предположим аристократии, уже давно уничтоженной и говорившей к тому же не только на аристократическом жаргоне родного языка, но и на иностранном языке, как на родном. Санжеев имел в виду не профессиональный жаргон советской бюрократии или «блатной» язык лагерей и тюрем. В эпоху борьбы с «безродным космополитизмом» под «общественно-бесполезным или даже вредным ответвлением от общенародного языка» в первую очередь подразумевались идиш и южнорусский (одесский) говор. В течение нескольких десятилетий работа Сталина «Марксизм и национальный вопрос» входила в обязательный круг чтения чуть ли не всего грамотного населения СССР. А там, как мы помним, на первых же ее страницах можно было прочитать: «Бунд, раньше подчеркивавший общие задачи, теперь стал выставлять на первый план свои особые, чисто националистические цели: дело дошло да того, что „празднование субботы“ и „признание жаргона“ объявил он боевым пунктом своей избирательной кампании»[570]. Так что слова «жаргон», «еврейский национализм» и «безродный космополитизм» сошлись в послевоенном общественном сознании в единый семантический «пучок». В пропагандистском языке-коде послевоенной эпохи одно подразумевало другое. В этом смысле и Санжеев помянул недобрым словом «безродный космополитизм», добавив: «С жаргонами нельзя смешивать профессиональные языки, канцелярские, письменные языки, церковные, латынь, арабский как языки науки и религии… диалекты же и говоры являются местными или территориальными ответвлениями»[571].
Санжеев, как и многие из тех, кто после завершения дискуссии приступил к интерпретации языковедческих трудов Сталина, вынужден был их корректировать почти по всем основополагающим пунктам, но старался это делать так, чтобы, явно не критикуя вождя, по сути, все же подправлять его грубые ляпсусы. Сталин в своих статьях несколько раз заявлял, что в основу русского языка лег орловско-курский диалект. Спустя тридцать лет известный лингвист В.А. Звегинцев по этому поводу дал следующий комментарий: «Работа Сталина не обошлась без очевидных ляпсусов, когда он касался собственно специальных проблем. Так, он привел в полную растерянность русистов, когда объявил, что в основу русского национального языка лег курско-орловский диалект»[572]. Справедливости ради добавим, что в целом языковедческие публикации Сталина с научной точки зрения — один большой ляпсус. А вот с точки зрения политической — очередная многоходовая комбинация, преследующая сразу несколько внутренних и внешних целей. Санжеев (так же как Виноградов и Черных в последискуссионных работах), не уставая повторять сталинский тезис об курско-орловском диалекте, все же позволил себе напомнить исторический факт — решающую роль в формировании общенационального языка играет не какой-либо один диалект, а синтезированный язык крупных городов, и чаще всего язык столиц. В периоды централизации в столичные города стихийно стекаются представители всех диалектов и говоров, а в многонациональном государстве — и носители других языков. Именно там формируются нормы, которые затем распространяются на все государство. Ясно, что это диктуется нуждами государственного управления и делопроизводства, армии, рынка, а достигается с помощью унифицированных систем образования, массовых средств информации, деятельностью учреждений общенациональной культуры, науки и т. д. Так на базе многих диалектов и других компонентов, формируется, как и утверждал Марр, особый общенациональный язык. Не случайно бывший правоверный «маррист» Санжеев писал, что установить, какой конкретно диалект исторически лег в основу общенационального языка, невозможно. Другое дело, когда новописьменным народам СССР власти свыше указали на тот или иной диалект как на основной[573]. Не думаю, что Сталин не понимал разницы между естественно-историческим процессом образования национального языка и указным, искусственным.
Никаких «победителей» и никакой преемственности по восходящей линии от родового к племенному, а от него к современному национальному языку не может быть. Марр насмешничал, говоря, что эти представления подобны «генеалогическим построениям по типу „родословия от папы и мамы“»[574]. Кстати, многие генеалогические модели происхождения языков внутренне как бы подразумевают, что языковые семьи восходят в конечном счете к реальным человеческим парам или к родственным семьям. В Средние века и вплоть до конца XVIII века для обоснования подобных генеалогий искали опору в библейских текстах и в особенности в библейских генеалогиях, а затем уже в конкретном этнографическом и языковом материале. Но, как мы знаем, Ветхий и Новый Завет говорят об источнике происхождения языка совершенно иное. И Марр до революции использовал библейскую терминологию в индоевропейской интерпретации, но затем, совсем не случайно, отказался от нее. Марр был прав, указывая на то, что национальные языки сложились исторически недавно, делая при этом справедливые отсылки к Ленину, связавшим формирование нации с развитием крупных промышленных городов и складыванием единого рынка централизованного государства. Санжеев, напомнив об очевидной роли столиц — Парижа, Токио, Москвы — в формировании общенациональных языков путем смешения диалектов, лавируя между высказываниями Сталина 1950 года и истиной, подвел итог: «Можно думать, что, например, так называемый московский говор и является именно одним из говоров и авангардом курско-орловского диалекта, наиболее выдвинувшимся вперед в силу исключительной роли Москвы в истории русского народа, который вобрал в себя лучшие элементы прочих говоров как курско-орловского диалекта, так и других русских диалектов. Именно в Москве курско-орловский диалект подвергся соответствующей обработке в течение длительного времени»[575]. Мне кажется, рассуждения о «лучших» и «худших» элементах по отношению к языку вообще лишено научного смысла и почти всегда имеет конъюнктурный оттенок. Стареющим большинством новояз, молодежный сленг, всегда воспринимается негативно. А вот недавно научившиеся говорить и мыслить новые поколения, не утратившие еще способностей к языкотворчеству, многое воспринимают как естественное развитие своего родного языка и культуры. В любом обществе идет бесконечная борьба «отцов и детей», в результате которой одновременно и развивается, и консервируется «материя» духа .
* * *Возвращаясь к ответу Сталина Санжееву, напомним, что последний был специалистом в области монгольского и бурятского языков. Из «Ответа» видно, что Сталин об этом знал и даже каким-то образом, пусть и поверхностно, ориентировался в современной ситуации с монгольскими языками. Это наводит на мысль, что письменное обращение Санжеева могло быть также инспирировано самим Сталиным или теми, кто ему помогал. Но я совершенно точно знаю, что Сталин в силу государственной необходимости постоянно обращался к справочной и исторической литературе перед тем, как решать важные политические, дипломатические, военные или иные задачи в том или ином регионе земного шара. В его время Монгольская Народная Республика была даже не политическим сателлитом СССР, а фактически его составной частью, чуть приукрашенной суверенной символикой. В архиве Сталина есть материалы, которые весьма убедительно показывают, как Сталин и его наркомы сажали, снимали и уничтожали руководителей этой республики, служившей как бы моделью для обращения с руководителями стран будущего «социалистического лагеря». До войны Сталин последовательно уничтожил нескольких лидеров МНР, пока не остановился на Ю. Цеденбале. Поэтому вождь имел неплохое представление не только о политической ситуации в МНР, но и о ее экономике, культуре, этнографии, истории. Очень кратко обо всем этом говорилось в одном из томов БСЭ, вышедшем в 1938 году, где, в частности, упоминалось и имя профессора Санжеева как крупнейшего специалиста-монголоведа. Не могу не отметить, что одним из тех исторических героев древности, о которых Сталин отзывался в высшей степени положительно, был Чингизхан.
