Николай Коняев - Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год
В этом была своя, земледельческая логика. Убирали урожай, начинались заботы о новом урожае, а вместе с ним и о новом годе.
Тысяча девятьсот восемнадцатый, самый короткий в истории России год, похоже, тоже выстраивался под старинную хронологию. Все зло, трудолюбиво засеянное большевиками, уже взошло, вызрело, и наступила пора собирать кровавый урожай.
1
Чекистский налет на английское посольство и аресты иностранных дипломатов, предпринятые, чтобы скрыть участие ВЧК в подготовке покушения на В.И. Ленина, осуществлялись в духе той «революционной импровизации», на которую такими мастерами были большевики.
Конечно и тут не обошлось без накладок.
Приходится признать, что на роль террористки № 1 можно было бы подыскать и более подходящую фигуру…
С Каплан получился перебор. И не потому даже, что Фанни оказалась слепой и просто не могла бы ни в кого попасть, а потому, что она была еврейкой…
Этого подручные Феликса Эдмундовича в спешке не сообразили.
Перечитывая сентябрьские газеты 1918 года, видишь, что большевистскую администрацию Москвы и Петрограда, не посвященную в планы чекистов, в те дни охватила паника…
Порождал ее, конечно, не сам факт покушений.
Поражало, что еврей Каннегисер убивает еврея Урицкого, а еврейка Каплан стреляет в еврея Ленина…
Евреи убивали евреев — вот это действительно вызывало шок.
«Ближайший друг М.С. Урицкого» комиссар Позерн на траурном заседании Петросовета сказал:
«Нелегка была та черная работа, которую нес товарищ Урицкий и которая отрывала его от рабочих масс. В то время, когда во всех советских районах все спали, на Гороховой, 2 светилась лампада, где тов. Урицкий должен был обдумывать каждый росчерк своей руки об арестах…
Тов. Урицкий не имел личной жизни, не имел семьи. Вся жизнь, все мысли и желания его растворялись в успехах движения общего дела. Этот скромный человек был высшим идеалом человечества (курсив мой. — Н.К.), способным раствориться в целом коллективном творчестве»{345}.
Слова «человечество» и «еврейство» были для комиссара Позерна синонимами, и, когда он говорил на заседании Петросовета об идеале, он подразумевал, что Урицкий был высшим идеалом еврейства, и не понимал: как такого человека мог убить еврей…
Выходом из этого тягостного недоумения, и выходом весьма «неадекватным», и стал красный террор.
«За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотомщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов — пусть польется кровь буржуазии и ее слуг — больше крови!»{346}.
Анатолий Мариенгоф так вспоминал эти дни:
«Стоял теплый августовский день… По улице ровными каменными рядами шли латыши. Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского сукна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было написано: “Мы требуем массового террора”{347}.
Поскольку террора требовали и газеты, и латыши, то большевики не смогли им отказать в этом.
Народный комиссар внутренних дел Петровский обратился ко всем Советам с циркулярной телеграммой:
«Убийство тов. Володарского, тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина, массовый расстрел товарищей на Украине, в Финляндии и у чехословаков, открытие заговоров белогвардейцев, в которых открыто участвуют правые эсеры, белогвардейцы и буржуазия, и в то же время отсутствие серьезных репрессий по отношению к ним со стороны Советов показало, что применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить, наконец, с расхлябанностью, с разгильдяйством.
Надо всему этому положить конец.
Предписывается всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников. При попытке скрытия или при попытке поднять движение немедленно применять массовый расстрел безоговорочно.
Местным губисполкомам и управлениям принять меры к выяснению всех лиц, которые живут под чужой фамилией с целью скрыться.
Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, обеспечить наш тыл от всякой белогвардейской сволочи и так называемых правых эсеров. Ни малейшего колебания при применении массового террора.
Народный комиссар внутренних дел Петровский»{348}.
2 сентября ВЦИК объявил Советскую республику единым военным лагерем, а уже 5-го числа Совнарком принял постановление о красном терроре.
«Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…»
«Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно, — писала об этих днях Зинаида Гиппиус. — Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков, китайцы расстреливают арестованных».
В картине, нарисованной Зинаидой Гиппиус, названы и латыши, и башкиры, и китайцы, и монголы… И только евреи — вот она, подлинная либеральная вышколенность! — не упоминаются.
Фигура умолчания для либеральной писательницы весьма типичная.
И тем не менее и она не в силах скрыть растерянность, охватившую людей этого круга в сентябрьские дни 1918 года.
Но было уже поздно.
Страна стремительно погружалась во мрак Гражданской войны и кровавого хаоса:
Город снежный, белый — воскресни!Луна — окровавленный щит,Грядущее все неизвестней…Сердце мое, воскресни! воскресни!Воскресение — не для всех,Тихий снег тих, как мертвый,Над городом распростерся грех,Тихо плачу я, плачу — обо всех…
В декабре 1918 года, выступая на собрании партийного актива Курска, Л.Д. Троцкий скажет:
«Необходимо разобраться с положением дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находятся такие слюнтявые интеллигенты, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция.
По наивности, по незнанию, или слабости характера, они возражают против объявленного партией террора. Революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя. Это нам доказывает пример Великой французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.
Старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов.
Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи: только террором! Террором последовательным и беспощадным. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни, тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени выискивать действительных активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения физического всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти»…
2
Чекиста товарища Я.Х. Петерса трудно было заподозрить в гуманизме, но и он назвал первые дни сентября в Петрограде «истерическим террором». Истерика захлестывала речи на заседаниях, истерика диктовала статьи в газетах, истерика определяла логику расстрелов.
В пятницу, 6 сентября, в «Красной газете» начали публиковаться списки заложников…
В этом единственном дошедшем до нас сочинении секретаря Петроградской ЧК Александра Соломоновича Иоселевича, публиковавшемся с продолжениями из номера в номер, приводятся фамилии людей, большинство из которых было вскоре расстреляно.
Списки эти нигде более не перепечатывались, и потому приведем их полностью — повторим имена невинно убиенных мучеников.
«Ниже печатается список арестованных правых эсеров и белогвардейцев и представителей буржуазии, которых мы объявляем заложниками. Мы заявляем, что если правыми эсерами и белогвардейцами будет убит еще хоть один (выделено нами. — Н.К.) из советских работников, ниже перечисленные заложники будут расстреляны.
Бывшие великие князья:
Романов Дмитрий Константинович,
Романов Николай Михайлович,
Романов Георгий Михайлович,
Романов Павел Александрович,
Романов Гавриил Константинович.
Бывший военный министр при Керенском:
