Казимир Валишевский - «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование
Обществу трудно было освободиться от своего дикого состояния, а содействие, оказываемое администрации и полиции правосудием, не клонилось в пользу ускорения эволюции.
Петру в этом отношении приходилось бороться с представлением, укоренившимся, неизгладимым до весьма недавнего времени, превращавшим в глазах всей России всякую административную или судебную должность не в обязанность, но в доходное место. В том отражалась и надолго запечатлелась старинная система кормления. Место кормит лицо, его занимающее, и только для этого и предназначено. «В России правосудие - предмет торговли», - писал сербский публицист Крижанич, современник Лока. И Посошков подтверждает такое заявление. Все иностранцы, Герберштейн, Флет-чер, Олеарий, Маскиевиц, указывают на это зло. Петру не удалось с ним справиться. В 1724 году ему снова пришлось издавать указы против взяточничества судей.
Князья московские добились своего главенства не столько мечом, как подарками, раздаваемыми татарским должностным лицам; Россия вышла из этой школы и сохранила ее отпечаток. Зло въелось в ее плоть и кровь. Впрочем, Петр слишком поздно спохватывается относительно этой части своей задачи. За исключением указа 1714 года против лихоимства, дополненного указом 1724 года, и некоторых мер, принятых в 1716 году для устранения медленности уголовного судопроизводства и очищения тюрем, вплоть до 1718 года он воздерживался от всякой попытки общей реформы. Наконец его внимание устремилось в эту сторону, и, как всегда, он намеревался все сделать сразу, одним взмахом поставить дело на европейский лад. Снова образцом послужила Швеция, и в Стокгольме сняты были копии со множества документов, могущих дать нужные указания. Воеводы лишены были своих судебных прав, а в провинции учреждены суды первой и второй инстанции, судебные палаты в столицах и главнейших городах.
Преобразователь здесь, как и всюду, проявил громадное напряжение усилий и удивительное сознание собственного долга. К нему обратился жалобщик; он отказался его выслушать и принять от него письменное заявление. «Жалоба на вас», - возразил проситель. «Давай». И государь был присужден Сенатом, которому передал дело, к возмещению убытков, что исполнил без малейшего возражения. У него бывали удачные мысли, вроде указа 1716 года, запрещавшего подвергать льике беременных женщин, за исключением, увы, дел, касаюшмхея государственной безопасности; или отмены в 1718 гиду варварского обычая правежа. Но общий результат
все-таки оставался неудовлетворительным. В 1723 году после процесса Шафирова во всех судах империи появилось на столе, где заседают судьи, трехликое изображение из позолоченного дерева, увенчанное двуглавым орлом, сохранившееся там и-поныне. Петр приказал начертать на этом зерцале текст трех приказов, изданных тогда же, и эти приказы не что иное, как жестокое изобличение современных судебных нравов: судей, вооружающихся всем своим искусством, чтобы, прикрывшись мантией правосудия,, удобнее его нарушать, извращая его смысл, чего не встречается ни в каких иных странах, тех, кто не стыдится не знать или не понимать установлений, применение которых на них возложено; наконец, тех, кто, подобно Шафирову, не боится пренебрегать и преступать открыто закон, блюстителем которого поставлен.
Две причины составляли главное препятствие к достижению непосредственного успеха в области правосудия: первое препятствие, и наиболее важное, заключалось в невозможности придать настоящее значение самому понятию о законности при общем строе, являвшемся прямым его отрицанием. Освобождение этого понятия от грубого, невежественного представления, затемнявшего его смысл в глазах населения, составляет, без сомнения, одну из великих заслуг Петра. Он первый сумел отличить здесь принцип, не зависимый до известной степени от воли государя и стоящий выше се. Раз за-. кон установлен, все должны ему подчиняться, начиная с царя, И Петр подавал пример. К несчастью, едва ему удалось преодолеть господствовавшее бесправие, как он подорвал значение этого благодеяния применением и злоупотреблением власти, которую забывал сдерживать. Правда, он преклонялся перед законом, но закон был только его личной волей, - часто весьма своенравной, всегда очень изменчивой, выраженной посредством указа! Великий поэт, задумавший сделаться историком, чтобы лучше воспеть народного героя, различает в его законодательной деятельности характерную разницу между установлениями и приказами. Первые указывают на ум ясный, полный мудрости, вторые, созданные минутной вспышкой, часто отличаются жестокостью, «словно написаны кнутом».
«Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости; вторые - нередко жестокие, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые - дела для вечности, вторые вырвались у нетерпеливого, самовластного помещика». История учреждений, созданных Петром, основанных, разрушенных и переделанных много Раз им самим, позволяет признать за таким утверждением лишь ограниченную долю правды. Ни в одном из его законодательных актов нет ничего постоянного, без сомнения, он старался добиться лучшего. Замечательной чертой является забота, с какой он неизменно сообщает с несколько излишним многословием основание каждого из своих решений и в чем последующее лучше предыдущего. Следы такого дидактического направления до сих пор сохранились в русском законодательстве. Но часто это «лучше» только кажется таким в данную минуту. Надо заметить, что все законодательство Петра резко отличает понятие о законе от всякого нравственного сознания. Закон при нем не то, что справедливо, но то, что должно или не должно делаться по причинам, часто совершенно чуждым этике. Человек виновный, подлежащий наказанию, не тот, кто дурно поступает, но просто тот, кто нарушает постановление указа. Способ применения наказаний является в этом отношении любопытным указанием. В январе 1724 года французскому ремесленнику по имени Гильом Белэн, присужденному к каторжным работам за убийство, наказание было смягчено: его отправили на судостроительные верфи, чтобы он занимался там своим слесарным ремеслом и обучал ему местных рабочих. Деспотизм и утилитаризм - вот два полюса, между которыми колеблется судебный дух той эпохи. Случалось также, что наложенная кара заменялась принятием виновного в лоно православной церкви. Крещение вместо плетей!
Перейдем ко второму препятствию. Петр много законодательствовал, но самое изобилие и продолжительность законодательной деятельности помешали ее кодификации. Первым по времени русский свод законов, «Судебник» Ивана Васильевича (1542 г.), остановился на судебных поединках в случае недостаточности улик. Уложение Алексея Михайловича (1649 г.) - скорее перечень судебной практики, установленной обычаями страны. В 1695 году, во время двойного царствования Ивана и Петра уже чувствовалась потребность новой кодификации, и приказом было велено приступить к подготовительным работам.
Очевидно, не проявили слишком большого усердия, потому что в 1700 году дело было передано в Боярскую Думу. Дума обратилась к приказам с просьбой о доставке материалов, и тем ограничилось. Вскоре за тем она сама была упразднена, а Петр долгое время был поглощен иными заботами. Только в 1714 году снова был поднят вопрос о кодификации, и, конечно, поручение было возложено на Сенат. Он начал тем же, чем начала Дума; приказы ответили тем же, чем отвечали в 1700 году, то есть полным молчанием, и работа снова замерла.
Общая несостоятельность имела веское оправдание: как составлять свод законов, с одной стороны, когда, с другой, продолжалось беспрерывное законодательство? Деятельность Петра ежеминутно изменяла условия задачи; все менялось,.делалось и переделывалось изо дня в день; одна волна уносила то, что приносила другая. В 1719 году Преобразователь решил прибегнуть к одному ш героических средств, излюбленных его гением. Чем составлять свод законов, почему не позаимствовать готовое уложение? Год тому назад царя уже прельщала мысль о судебной антологии, где законы шведские и датские сочетались бы'с выборкой из обычаев отечественного судопроизводства. Теперь он пришел к намерению поступить более просто, применив целиком шведский свод законов, заменив положения, совершенно не применимые в России, заимствованиями из Уложения 1649 года. Чтобы привести в исполнение эту программу. Сенат назначил из своей среды в 1720 году специальную комиссию, к которой были присоединены иностранные юристы. Но в 1722 году ее работы привели только к -признанию полной непригодности шведского кодекса в применении к местным нуждам. А прилив указов вес возрастал!
В 1724 году Петр, при всем своем упорстве, по-видимому, сам отказался от повторения попыток в таком направлении; указом от 11 марта он решил, что законы, которые будут впредь издаваться, за неимением иного свода законов послужат продолжением Соборного Уложения 1649 года. Нельзя лично на него возлагать ответственность за эту неудачу. Для достижения большего успеха в его распоряжении не имелось ни юридических принципов, в достаточной степени проникнувших в понимание и сознание хотя бы избранного общества, ни юристов, способных поддержать его усилия. Политическое и общественное здание, наскоро им воздвигнутое, долго еще представляло с этой стороны неприятное зрелище: вид старой стены, наспех оштукатуренной, с трещинами, мхом и грибами, пробивающимися сквозь слой известки. И таков почти,повсюду облик всего здания. Нельзя за двадцать лет, даже работая огнем и железом, выполнить работу тысячелетия
