Лев Кертман - География, История и Культура Англии
Однако никакого «обновления» политики консервативной партии не последовало. Идеи не был столь скомпрометирован непримиримым антикоммунизмом, как его предшественник, но это был политик все той же старой торийской школы, верный и опытный защитник интересов британского империализма. Не случайно он, по свидетельству близких к премьеру людей, не принимал ни одного серьезного решения без неофициального совещания с Черчиллем. Используя благоприятное соотношение сил в парламенте и фактическую поддержку со стороны право-лейбористского руководства во главе с X. Гейтскеллом (который в 1955 г. сменил Эттли на посту лидера партии), правительство Идена усилило наступление на рабочий класс.
Уже через несколько дней после выборов правительству пришлось столкнуться с мощной стачкой паровозных машинистов и кочегаров, продолжавшейся с 29 мая по 15 июня 1955 г. Почти все железные дороги Англии были парализованы. Идеи объявил чрезвычайное положение, но и эта мера не сорвала стачки. Рабочие добились повышения зарплаты. Стачка показала, что рабочий класс активизируется, что его не удалось полностью увлечь разговорами о «государстве всеобщего благоденствия» и излюбленными утверждениями консерваторов, что «вы никогда не жили так хорошо, как теперь». Рост цен продолжался, и стачки оказались единственным средством для того, чтобы остановить падение уровня жизни.
Правительство Идена, отстаивая принцип «экономии» для усиления экономических и военных позиций Англии, резко осудило как стачку на железных дорогах, так и вообще требование рабочих о приведении зарплаты в соответствие с растущими ценами. В этом оно получило полную поддержку со стороны правых лейбористов, один из которых прямо заявил: «Мы все рассматриваем стачки во второй половине XX в. как анахронизм». На этой же позиции стояли и руководители Конгресса тред-юнионов. В таких условиях правительству казалось сравнительно нетрудным провести новый закон, который запретил бы стачки или резко ограничил возможность бастовать; такой закон был вскоре разработан, но среди широких масс членов профсоюзов намерение правительства вызвало мощный протест. Конгресс тред-юнионов 1956 г. под давлением снизу принял резолюцию в поддержку борьбы рабочих за повышение заработной платы, и в последующие годы это решение повторялось во все более категоричной форме. Идеи счел благоразумным отказаться от своих планов. Обострение стачечной борьбы и провал намерений правительства прямым насилием отнять у рабочих право на стачку послужили переломным моментом в отношениях между трудом и капиталом.
Вынужденное в период избирательной кампании обещать массам поворот во внешней политике, отказ от холодной войны правительство Идена в 1955 - начале 1956 г. сделало несколько демонстративных шагов, создававших видимость выполнения этого обязательства. Английское правительство не могло не считаться с тем, что в эти годы резко усилилась борьба СССР за мир и безопасность народов. Летом 1955 г. состоялось Женевское совещание глав правительств великих держав, в котором принял участие и Идеи. Однако именно Англия оказалась одной из тех империалистических держав, которые сорвали начавшуюся разрядку напряженности и поставили человечество под угрозу новой мировой войны.
Кризис колониальной системы особенно болезненно сказался на Англии, как крупнейшей колониальной державе. Сдавая под натиском освободительной борьбы народов одну позицию за другой, английское правительство еще в 1954 г. вынуждено было вывести войска из зоны Суэцкого канала. Но интересы английских миллионеров, держателей акций компании Суэцкого канала, были для правительства консерваторов выше интересов дела мира. Когда в 1956 г. президент Египта Насер объявил о национализации Суэцкого канала, правительство Идена, а также правительство Франции выступили с угрозами в адрес Египта. Лидер лейбористов Гейтскелл в этот период почти безоговорочно поддерживал Идена. Но агрессивные планы вызвали решительный отпор рабочего класса. Под давлением рядовых членов профсоюзов Генеральный совет Конгресса тред-юнионов не занял столь открытой империалистической позиции, как лидеры лейбористской партии. В его резолюциях, правда, осуждались действия египетского правительства, но в то же время признавались «суверенные права Египта». Один из крайне правых профсоюзных лидеров, учитывая настроение масс, говорил в те дни: «Мы заявляем правительству, что, если оно втянет страну в ненужную войну, вся нация поднимется в глубоком, непримиримом, ожесточенном гневе, какого еще никогда не знали».
Для такого прогноза были все основания: обострение классовой борьбы в связи с попыткой ограничить право на стачку, явное нежелание масс поддерживать неоколониалистскую политику консерваторов, а тем более воевать за нее, наконец, нарастание бунтарских настроений в среде мелкобуржуазной и интеллигентской молодежи. Если в конце пребывания у власти лейбористской верхушки эти настроения лишь зарождались, то через пять лет они охватили достаточно широкие круги и получили выход в сферу «высокой культуры».
Выдающийся театральный и кинокритик Кеннет Тайней - сам плоть от плоти духовно бунтующей молодежи 50-х годов - объяснял истоки ее недовольства отчаянием многих молодых англичан, чье детство и юность были изуродованы войной и кризисом, мужавших во время правления лейбористов и обнаруживших к моменту «выхода в жизнь», что классовый строй все еще непонятно почему достаточно крепок. Люди этого поколения «достигли совершеннолетия ко времени изобретения атомной бомбы». Могли ли они чтить «существующую ныне цивилизацию», если в любой момент она могла превратиться в «цивилизацию, когда-то существовавшую»? И они действительно не чтили ее, нередко отвергая не только мораль и образ жизни «выкормленных Итоном консерваторов», но и подлинные ценности культуры. «Уж эта мне вечная игривость паршивого Моцарта, - восклицает Джим Диксон-герой романа Кингсли Эмиса «Счастливчик Джим» (1953). Этот «счастливчик» - преподаватель «краснокирпичного» университета, человек демократического происхождения, не желающий подчиняться фальшивому этикету и «правилам игры» и берущий сомнительный реванш в виде эпатирования буржуазной публики, гримас за спиной (!) ненавистных университетских профессоров и шутовских выходок. Роман воскрешает лучшие традиции «английского юмора»; смешные «эмисовские» ситуации, в которых оказывается герой, как и своеобразная логика (или алогичность) его поступков, забавляют читателя.
Но Джим Диксон не просто забавен. Его фрондерство при всей бесперспективности, непоследовательности, при всем приспособленчестве героя, нашедшего тихую пристань в объятиях богатой невесты, - все же выражает социальный протест и убедительный разрыв с установками истэблишмента: им можно подчиниться, но их нельзя принять, в них нельзя верить.
Созданием образа Джима Диксона К. Эмис положил начало целой галерее образов английской реалистической литературы.
Молодой интеллигент из низов, которому дали образование, но не приняли в среду «высоколобых», мечущийся и презирающий респектабельность старших, бунтарь, ненавидящий истэблишмент, но не способный на целеустремленную борьбу с ним, - таков излюбленный герой литературы, театра, кино, созданный талантливыми молодыми деятелями литературы и искусства, которых современники назвали «сердитыми» или «рассерженными», или «разгневанными» молодыми людьми. Определение это принадлежит некоему рекламному агенту, который сказал о Джоне Осборне, авторе нашумевшей пьесы «Оглянись во гневе», что он «сердитый молодой человек».
Герой пьесы Джимми Портер, как до него Джим Диксон, ополчился на все принципы и ценности буржуазного общества, а заодно и на принципы и ценности вообще, каковы бы они не были. Его бесит этот лицемерный мир - и его церковь, и его пресса, но точно так же - и те люди, которые борются с этим миром. Джимми Портер, как и другие герои «рассерженных», отнюдь не склонен бежать от общественных проблем своего времени в узкий семейный мирок, или искать в любви, в дружбе спасение и убежище от несовершенств этого мира, как это было свойственно «потерянному поколению» 20-х годов. Нет, он глубоко болеет судьбами своей страны, человечества, своего поколения, и ему непонятна, а временами и ненавистна жена Элисон, способная быть по-английски спокойной и сдержанной, в то время как все в мире мерзко - и политика, и брак, и любовь.
Но гневные монологи Джимми (а вся пьеса в значительной степени сведена к его монологам) - человека с университетским дипломом, вынужденного торговать в кондитерском ларьке, направлены против всего, что его окружает, о чем он думает, что знает. Мишень настолько велика, что прицельная стрельба становится бессмысленной, и Джимми даже не задумывается над тем, где же в этой мишени «яблочко». Однако Осборн открыл в своем герое не только безоговорочное и всеобщее отрицание, нигилистическое низвержение всех богов. Джимми тем, собственно, и интересен как тип молодого англичанина из мелкобуржуазной среды 50-х годов, что он «гневается» и на себя самого, и страдает - глубоко и искренне - от того, что гнев его бессилен. «Люди нашего поколения не способны умирать за хорошее дело» - таково его убеждение. «Высоких и прекрасных идеалов больше не существует» - таков его горький диагноз. «Мы погибнем во имя ничто» - таков его прогноз.
