Другие из нас. Восхождение восточноевропейских евреев Америки - Стивен Бирмингем
Однако одним из самых серьезных препятствий, которое предстояло преодолеть всей телевизионной индустрии, было яростное сопротивление частных американских радиостанций. Большинство владельцев радиостанций не соглашались с мнением Сарноффа о том, что телевидение и радио могут совместно использовать эфир и сосуществовать. Большинство из них было убеждено, что телевидение уничтожит радиоиндустрию. В редакционных статьях радиостанций по всей стране Дэвид Сарнофф осуждался как «телевизионщик», а слушатели уверенно заявляли, что телевидение никогда не будет работать. По крайней мере, в одной из национальных реклам, выпущенных ассоциацией радиовещателей, Дэвид Сарнофф был изображен в виде Кинг-Конга, раздавившего бедное маленькое радио под своей хищной пятой. Не обращая внимания на эти крики, Сарнофф и RCA продолжали развивать телевидение.
В 1944 г. Ассоциация телевизионных вещателей вручила Сарнову еще одну из длинного ряда наград и почестей, и, возможно, именно эта награда порадовала его больше всего. На ежегодном обеде ассоциации Сарнофф был назван «отцом американского телевидения». Награда попала прямо на стену его галереи на четвертом этаже дома на Восточной Семьдесят первой улице.
К концу 1940-х годов было доказано, что он прав и в отношении радио. Радио и телевидение могли сосуществовать, а новые телевизоры RCA содержали не только телевизионные экраны, но и панели радиоприемников. Конечно, телевидение могло кардинально изменить радиопрограммы, был период перенастройки, когда мыльные оперы и комедийные шоу уходили на телеэкраны, а радио переходило на музыку, новости и разговоры. И теперь, когда телевидение окончательно достигло своего совершеннолетия, Сарнофф не возражал против того, что многие обыватели, — помня, с каким восторгом они впервые увидели его в павильоне RCA, — считали, что телевидение — это изобретение RCA, и не протестовал против того, чтобы его называли «отцом» телевидения. Его вклад был, пожалуй, даже более важным. Он узнал о телевидении так же, как и о радио, догадался, что его можно заставить работать тем или иным способом, и упорно продолжал заниматься этим в своей компании, пока не сделал это.
Все эти годы Голливуд, как ни странно, был гораздо менее дальновиден. В конце 1930-х годов Сэм Голдвин говорил: «Я не думаю, что эта телевизионная затея сработает. Но какого черта — если окажется, что оно работает, мы просто купим его».
Однако к 1950 г. «Radio Corporation of America» не продавалась.
Телевизор и дом в пригороде — вот две вещи, которые, казалось, больше всего хотели иметь американцы в годы, последовавшие за войной, а лес телевизионных антенн стал одним из символов пригорода. Исторически сложилось так, что после войны стоимость недвижимости падает, и многие экономисты предсказывали, что так будет и после Второй мировой войны. Однако, отчасти благодаря кредитам GI, рынок недвижимости пережил бум, особенно в пригородах крупных городов, и новые дома строились сотнями тысяч.
Война изменила и демографическую ситуацию в таких городах, как Нью-Йорк. Как и после первой войны, из сельских районов Юга хлынул новый поток бедных негров, а с острова Пуэрто-Рико прибыла еще одна волна иммигрантов. Бледные, прищуренные лица жителей Нью-Йорка, на которые Хелена Рубинштейн обратила внимание несколькими годами ранее, теперь были менее заметны, а город приобрел явно смуглый оттенок. Новое черное население мегаполиса расширило традиционные границы Гарлема на север, юг и запад, и теперь практически вся недвижимость Манхэттена к северу от Девяносто шестой улицы, между Ист-Ривер и Вашингтон-Хайтс, попала под определение «Гарлем». Гарлем теперь простирался даже на Южный и Восточный Бронкс, а некогда гордый район Grand Concourse и его жемчужина — отель «Конкурс Плаза» — приобрели печальный и унылый вид, поскольку евреи среднего класса покидали его в связи с наплывом чернокожего населения. Подобная картина наблюдалась в ряде американских городов: сначала район становился «еврейским», а затем, освобождая место для следующей этнической группы, выбивающейся из нищеты, «становился черным». А поскольку евреи часто сохраняли свою собственность в прежних районах, становясь заочными домовладельцами, возникала социальная проблема между черными и евреями, которая проявляется и по сей день.
Из Южного и Центрального Бронкса некоторые еврейские семьи переехали на запад, в лесистые и приятные районы Западного Бронкса и Ривердейла, выходящие на реку Гудзон. Еще большее число семей переехало на север, в пригородный округ Вестчестер, и владение домом в Вестчестере стало новейшим символом еврейского статуса. В Вестчестере состоятельные христианские семьи уже прибрали к рукам самые желанные участки на берегу Гудзона и Лонг-Айленд-Саунд, но приятные сельские районы в глубине округа — Скарсдейл, Харрисон, Перчейз и Уайт-Плейнс — все еще оставались доступными для застройки. Конечно, в некоторых внутренних районах, в частности в Бронксвилле, евреям по-прежнему запрещалось жить по джентльменским соглашениям. (Еврейские торговцы Бронксвилля не могли жить в Бронксвилле). А давние жители округа Вестчестер, исповедующие христианство, жаловались, что послевоенное переселение в округ привело к «бронксификации» Вестчестера, поскольку в пригородах появилось больше торговых центров, ресторанов, баров, мотелей и многоэтажных жилых домов.
Тем не менее, Вестчестер оставался клубным местом. Большая часть общественной жизни вращалась вокруг его клубов, а гольф и теннис были его символами — здесь было проложено первое в Америке поле для гольфа. Хотя было много клубов, которые не принимали в свои ряды евреев, еврейских клубов было почти столько же, причем многие из них были весьма роскошными. Даже огромный, блестящий Westchester Country Club, где преобладает римско-католический климат, в тяжелые финансовые времена Депрессии принял несколько еврейских семей, и после того, как барьер был преодолен, его было трудно поставить снова. Одна из привлекательных сторон Вестчестера заключалась в том, что он представлялся районом, где евреи и христиане могут приятно и комфортно жить бок о бок. Например, в городе Скарсдейл к началу 1950-х гг. население примерно поровну делилось на евреев и христиан, а сам Скарсдейл считался прототипом высококлассного пригорода Нью-Йорка.
Еще одной привлекательной чертой Вестчестера была репутация отличной системы государственного школьного образования. Средняя школа Скарсдейла могла похвастаться успеваемостью, не уступающей таким лучшим школам-пансионам Новой Англии, как Эксетер и Андовер, и регулярно направляла своих выпускников в ведущие колледжи «Лиги плюща» и «Семи сестер».
В послевоенные годы также наблюдалось переселение евреев в ближайшие пригороды Лонг-Айленда. И в этом
