Иосиф Крашевский - Король холопов
- Я буду безжалостен, строг и жесток! - воскликнул король. - Ты знаешь обо всем?
- Я многое знал, а об остальном догадался, - ответил Рава.
- И ты молчал? - спросил Казимир возмущенный.
- Я ждал подходящего момента.
Казимир окинул своего фаворита подозрительным взглядом и вдруг произнес:
- Помнишь ли ты Баричку? Ты был палачом по собственному усмотрению... Я тебя не наказал за его смерть, которой я не желал... Я молча простил тебя и спас тебе жизнь... Помнишь ли ты об этом? Теперь настал твой черед понести за это наказание!
Кохан с удивлением посмотрел на короля. Он не мог найти связи между совершенным им убийством Барички и проступком Мацека.
Казимир после некоторого размышления продолжал:
- В наказание за то, что самовольно расправился с ксендзом я назначаю тебя палачом над Борковичем. Я тебе предоставляю полную свободу... Повесь его, разрежь его на куски... сделай с ним, что хочешь... это уж твое дело... но не смей мне показываться на глаза, пока он находится в живых... Ты должен его стереть с лица земли.
Кохан, не ожидавший подобного поручения, стоял, как окаменелый. Приказание было дано категорическое, неотменимое и нельзя было от него отказываться. С одной стороны он был даже польщен, что король оказывает ему такое доверие, с другой он находил, что исполнение полученного им приказания крайне тяжело и неприятно. Он знал, что осужденный - человек сильный, хитрый, ловкий и дешево не отдаст своей жизни. Исполняя миссию короля он должен был поставить свою собственную жизнь на карту. Воспоминание же о Баричке, о котором король так долго молчал, было ему крайне неприятно, так как он видел, что Казимир не забыл его вины.
Кохан уныло повесил голову.
- Ты слышал? - повторил король. - Собирайся в дорогу. Торопись, чтобы он не убежал... Если скроется, беги за ним... Он должен погибнуть. Как доказательство его смерти ты мне представишь перстень, похищенный им у королевы... Никому ничего не говори, поезжай и не заставь меня долго ждать исполнения данного тебе приказания.
Рава хотел что-то сказать, но, взглянув на короля, не осмелился и, молча поклонившись, удалился.
В замке свита короля все еще не знала, чем был вызван его гнев. Разговор с судьей, вслед за этим вызов Кохана, приготовление последнего к дороге, распоряжение данное Казимиром канцлеру о приготовлении законного акта на имя Кохана Равы о содействии ему властей - все это в высшей степени возбудило любопытство придворных.
Королева тотчас после ухода Казимира заперлась в своей комнате и плакала. Всех охватил страх перед неизвестным страшным происшествием. Хотя никто еще на себе не почувствовал последствий гнева Казимира, однако, все окружавшие его дрожали, зная до чего он может дойти в таком состоянии.
По прошествии часа Вержинек уже знал о случившемся при дворе; весть об этом дошла и до Сухвилька, который поспешил к королю, зная, что в серьезных делах Казимир любит прибегать к его советам.
Когда Сухвильк прибыл к королю, первый пыл его гнева теперь уже прошел, но подобно тому как после вдыхания дыма остается чувство горечи, так и в сердце Казимира осталась боль и обида. Сдерживая себя и стараясь быть спокойным, он рассказал обо всем ксендзу Яну, а также о том, что приговорил Мацека к смертной казни.
Ксендз Сухвильк не посмел вступиться за виноватого.
- Негодяй заслуживает смерть, - произнес он, - но вы, ваша милость, наказывая его, поможете широкому распространению слухов о том, что должно быть покрыто мраком неизвестности...
- Кто же посмеет сказать что-нибудь после приведения в исполнение приговора? - возразил король.
Ксендз Сухвильк ничего не ответил. Король от волнения не мог усидеть на месте и все время ходил по комнате.
- Вы видите перед вашими глазами пример того, что такое рыцарство, и каковы наши дворяне, которые должны быть оплотом моего трона, - с горечью проговорил король. - Мне ставят в вину, как преступление, что люблю мужиков, забочусь о евреях, защищаю мещан! Но, Боже мой, ведь я так поступаю, потому что эти униженные, преследуемые, оскорбленные питают ко мне любовь, а те, которых я осыпал своими благодеяниями и милостями, платят мне черной неблагодарностью и изменой! Да, я этого не скрываю, я хочу поднять одних, а других подтянуть... Это справедливо и Бог меня за это не осудит.
Ксендз Сухвильк, как потомок рыцарей, почувствовал себя обиженным.
- Милостивый король, - произнес Сухвильк, - из-за одной паршивой овцы не следует так строго судить все стадо.
- Если бы только была одна! - со смехом возразил Казимир. - Я знаю и чувствую, на кого я могу рассчитывать и кого должен опасаться... Кто, как не дворяне заставили меня заблаговременно обещать корону племяннику, который насулил им золотые горы?
Король вздохнул и, обращаясь к Сухвильку, шепотом проговорил:
- Одному Богу известно, что будет в будущем. Королева надеется стать матерью...
Сухвильк низко склонился перед королем, поздравляя его и, сложив руки для молитвы, произнес:
- Дай Бог, чтобы она родила наследника престола.
- И в такое время этот негодяй посмел клеветать на королеву, запальчиво проговорил король, опять поддаваясь гневу, - ведь он этим бросает позорное пятно на колыбель моего наследника...
Ксендз Ян начал успокаивать короля и долго при нем оставался, пока ему удалось привести Казимира в лучшее расположение духа. Этому также содействовало сознание, что дело мести за оскорбленную честь передано в руки Кохана, а в его преданности, любви, храбрости и ловкости Казимир был уверен. Ксендз Сухвильк одобрил выбор короля и нашел, что лучшего нельзя было сделать.
Оставив короля, ксендз Ян счел необходимым повидаться с Равой, который, несмотря на то, что торопился, не успел еще выехать. В помещении королевского фаворита был страшнейший беспорядок: слуги суетились, связывая узлы, собирая оружие. Придворные приходили один за другим под разными предлогами, стараясь что-нибудь выведать. Кохан всем говорил, что его посылают в Прагу... Он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о цели его поездки. Всем, однако, казалось странным, что для сопровождения в безопасную Прагу он подбирает самых сильных и храбрых людей.
Увидев ксендза Сухвилька, входящим в комнату, он поспешно поднялся навстречу королевского советника и провел его в соседнюю комнату, где никого не было.
- На вас взвалили большую тяжесть, - проговорил ксендз Ян.
- Я себя не обманываю никакими ложными надеждами, - быстро ответил Рава, - я знаю, что рискую своей головой, но я должен убить его, потому что король приказал...
Он задумался и прибавил:
- Лишить его жизни - это еще ничего, но каким способом? Ведь его нужно наказать так, чтобы это навело страх на других изменников, которые осмеливаются посягать на честь короля. Я должен быть жестоким и буду.
- Но не через меру, - медленно проговорил ксендз Сухвильк. Строгость наказания даст пищу для разных подозрений и заставит предполагать большее преступление...
- Большего уже не может быть, - быстро прервал Кохан. - Я знаю больше, чем королю известно... Негодяй замышлял измену, хотел опозорить нашу королеву, хвастался связью с ней... Разве этого мало?
Ксендз посмотрел на него серьезно и внушительно проговорил:
- Надо наказать, но не мстить, потому что месть доказывает личную обиду, а королевское достоинство должно быть настолько недосягаемо, что какой-нибудь негодяй не может его задеть.
Эти разумные слова были молча выслушаны Коханом и не произвели на него надлежащего впечатления. Его решение быть жестоким было непоколебимо. Любовь к королю, гнев его пана, свидетелем которого он был - все это делало его непреклонным. Но Кохан знал, что, несмотря на его горячее желание наказать негодяя и отомстить за короля, предстоявшая ему задача была очень трудна и нужно было много мужества для ее исполнения. Надо было торопиться и днем, и ночью ехать, чтобы добраться до Борковича раньше, чем до него дойдет весть о грозящей ему опасности.
К счастью при дворе ни о чем не догадались, и тайна осталась неразглашенной, так что Мацек, ободренный своим последним пребыванием в Кракове, вовсе не предчувствовал, что его опрометчивая болтовня так быстро и так далеко разойдется...
Он насмехался над королем и грубо высмеивал тех, которые напоминали ему об осторожности и сдержанности.
В то время, когда Кохан выехал их Кракова с намерением его захватить, Мацек как раз покинул Познань, где пробыл довольно долго, и в сопровождении многочисленных единомышленников направился в Калиш. Его что-то туда тянуло и, несмотря на свою болтливость, он никому не сказал о своих затаенных намерениях. Он надеялся, что калишский кастелян и небольшая стража, находившаяся в замке, сдадут ему город, или, по крайней мере, он найдет там какую-нибудь поддержку, чтобы им овладеть. Заняв Калиш, он рассчитывал оттуда открыто объявить королю войну, надеясь иметь дальнейший успех с помощью бранденбургцев...