Польские крылатые гусары - Радослав Сикора
Эта унификация должна была быть одновременно введена в коронном войске, однако гетман великий коронный Юзеф Потоцкий, который, видимо, имел уже готовые мундиры для своих хоругвей, поддался на уговоры Яна Тарло, призывавшего не вводить в кавалерии «этих ливрей»[81]. Несмотря на временный успех традиционалистов, нововведений избежать не удалось. Енджей Китович объяснил, каким способом товарищество в Короне было принуждено к ношению мундиров: «Товарищ в каждой публичной компании был почитаем за изысканную особу; они всегда находились среди первых лиц, как гражданских, так и военных; даже своим офицерам, полковникам и ротмистрам (за исключением воинской службы) они не уступали места, разве что только выказывая уважение и интерес, считая себя равным каждому из перечисленных. В королевские покои, на оперы, балы, когда имелся запрет о допуске менее почитаемых людей, товарища впускали всегда, если признавали его за такового. А в связи с тем, что длительное время саксонские солдаты, называемые драбантами, держали караул в зале у короля и на операх, некоторые из них, кто плохо разбирался в гражданских, а уж тем более товарищеских званиях, лично определяли по одежде, стоит ли пускать или нет каждую особу. Кто был хорошо одет и шел с важным лицом, того впускали, хоть бы он был и плебеем, простым человеком; кто же был по внешнему виду негодным, а кроме того, непонятно одет, того останавливали перед покоями или же, если он силой пытался пройти в надежде на свое звание, отталкивали прикладами. Такие случаи часто происходили с товарищами и даже с офицерами национальной части польского войска и дали повод к принятию мундиров, ношение которых до тех пор польским товариществом рассматривалось как неравенство и срам. Вскоре, осмотрев коронное войско и убедившись, что это солдатское платье вызывает у саксонцев большее уважение, чем самая богатая шляхетская одежда, гетман Литовский Радзивилл придумал мундиры, после чего все как можно быстрее в них вырядились […]»[82].
Китович дополнил: «Цвет одежды и шаровар, прежде чем были приняты мундиры, выбирался согласно вкусу каждого. После придуманных великим литовским гетманом, князем Михалом Радзивиллом мундиров, для панцирных хоругвей были приняты следующие стандарты: жупан, верхняя часть шапки и шаровары ярко-красного цвета, кунтуш синего цвета; для гусарских: жупан, верхняя часть шапки и шаровары синего цвета, кунтуш ярко-красного цвета»[83].
Обязательное ношение мундиров для коронной гусарии ввел только гетман Ян Клеменс Браницкий своим универсалом в ноябре 1763 года. Однако универсал не столько навязывал новый обычай, сколько санкционировал уже повсеместно распространенную в это время практику[84].
Прежде чем мундиры оказались на плечах гусарского товарищества, каждый старался идти в бой как можно более пышно. Принцип «покажи себя и блесни» был типичным примером ментальности польского шляхтича, и это не изменялось, когда шляхтич шел на воинскую службу. Наоборот, как настоящий защитник отчизны, в отличие от гражданских братьев шляхтичей, которые защитниками были только номинально, гусарский товарищ старался дополнительно подчеркнуть свою исключительность. Делал он это даже тогда, когда не носил доспехов. Именно для этой цели служило ношение лука, поскольку сабля как оружие, присущее каждому шляхтичу, таким отличительным элементом быть не могло.
Лук, как отличительную черту рыцарского сословия, описал неоценимый свидетель саксонской эпохи ксёндз Енджей Китович: «[…] в то время не было еще у товарищей мундиров; поэтому товарищ, желая отличаться от обычного шляхтича в компании и на публичных мероприятиях, прикреплял к своему боку сайдак, поскольку сабля, как повсеместно распространенное оружие, означала бы только шляхтича, но не товарища: доспехи и кольчуги использовать кроме как во время службы не полагалось, да и неудобно было»[85].
Чувство превосходства
Если польский шляхтич чувствовал свое превосходство над представителем любого другого сословия в Польше, если при этом он также ощущал свое превосходство над заграничным дворянством, то гусарский товарищ смотрел сверху вниз не только на каждого солдата, которого в то время носила земля, но также и на своих гражданских собратьев. Случающиеся время от времени поражения ничуть не изменяли данной ситуации. Гусар знал, что в битве лицом к лицу в открытом поле он не имеет себе равных. Свое граничащее с высокомерием чувство превосходства и уверенности в себе он демонстрировал как внешним видом, так и поведением. Ментальность гусарского товарищества лучше всего демонстрирует анекдот, который поведал нам французский дворянин Яна III Собесского: «В истории Польши имелся определенный момент, когда один король пожелал отступить перед неприятелем, наступающим на него превосходящими силами, а гусары помешали этому, надменно сообщив, что нет повода бояться, когда король находится под их защитой, поскольку даже если бы небеса должны были бы упасть, то и тогда гусары удержали бы их на своих копьях»[86].
Сейчас нам известно, что в действительности данные слова относились к польским рыцарям, принимающим участие в битве под Грюнвальдом в 1410 году[87], что, однако, не изменяет того факта, что они прекрасно демонстрировали менталитет гусар XVII века.
Вера
«Знатные люди, выслушав мессу, стали готовиться к штурму. Из каждой конной роты было немало желающих из числа товарищей и пахоликов, а в конце и сами ротмистры, уведомив короля или гетмана, записали каждого в реестр. Пан Пенёнжек имел под своим началом под белой хоругвью с голубым крестом в центре около 300 человек, одетых в белые рубахи поверх доспехов, с обнаженным оружием в руках. […] Девиз: Господь Бог отблагодарит»[88].
Так к штурму стен Пскова 8 сентября 1581 года готовились если не все гусары, то во всяком случае гусары Прокопа Пенёнжка. В данном описании можно увидеть огромную роль религии в жизни польского и литовского рыцарства. Месса перед битвой, девиз для войска, знамя, под которым рыцари шли в бой, – все это только начало длинного списка свидетельств, что гусария Речи Посполитой, а еще шире – ее шляхта была христианским рыцарством. Присутствовавший при подготовке этого штурма ксендз Ян Пётровский добавил:
«[…] надев поверх белые рубашки, взяв в
