Черная смерть. Как эпидемия чумы изменила средневековую Европу - Филип Зиглер
Такое замечательное здравомыслие было исключением. Перед лицом Черной смерти европейца, как правило, охватывало чувство неминуемой гибели. Если чума являлась делом рук Господа или следствием неотвратимого движения планет, как мог слабый человек противиться ей? Проповедник мог давать надежду, но только при условии, что сначала человек должен смыть свои грехи безмерным страданием. Доктор мог прописать лекарство, но без особого энтузиазма, как специалист по гражданской обороне, советующий тем, кому неотвратимо угрожает ядерное нападение, сесть на корточки и сцепить руки на шее. Черная смерть сошла на людей, которых теологическое и научное знание подготовило к тому, чтобы отреагировать на эпидемию апатией и покорностью фаталиста. Трудно было бы обеспечить чуме более перспективный материал для уничтожения.
Глава 3
Италия
Черная смерть пришла на Сицилию в начале октября 1347 года, за три месяца до того, как она достигла континента. Согласно францисканскому монаху Микелю ди Пьяцца, писавшему свою историю лет через десять после этого, болезнь привезли в Мессину двенадцать генуэзских галер. Откуда они пришли, неизвестно. Возможно, тоже из Крыма, хотя должны были покинуть его за несколько месяцев до тех галер, которые привезли Черную смерть из Каффы в Геную и Венецию. Неизвестно также, кто был переносчиком болезни: крысы и блохи или она уже распространилась среди членов команды. Описание хроникера – «болезнь, въевшаяся в самую их плоть» – предполагает последнее.
За несколько дней чума основательно захватила город. Горожане набросились на моряков, которые привезли им страшный груз, и выгнали их из порта, но сделали это слишком поздно, чтобы спастись самим. После ухода моряков чума расползлась по Средиземноморью, но от этого страдания жителей Мессины не стали легче. Каждый день умирали сотни жертв, и малейший контакт с больным казался гарантией быстрого заражения. Население охватила паника. Немногочисленные чиновники, которые могли бы предпринять хоть какие-то меры для снижения опасности, сами оказались в числе первых жертв. В поисках изоляции и безопасности жители Мессины бежали из своего обреченного города в поля и виноградники Южной Сицилии и только разносили чуму по сельской местности.
Когда первые жертвы добрались до соседнего города, Катаньи, с ними обошлись по-доброму и поместили в госпиталь. Но как только жители Катаньи осознали природу и масштаб катастрофы, то решили, что, принимая беженцев, обрекают себя на ту же участь. Был введен строгий контроль на въезде в город и принят указ, что любые жертвы чумы из тех, которые уже прибыли, а затем умерли, должны быть похоронены в ямах за пределами городских стен. «Жители Катаньи были такими безнравственными и трусливыми, – писал Микель ди Пьяцца, – что отказывались даже говорить с людьми из Мессины или иметь с ними какое-либо дело и при их приближении сразу убегали». То, что было безнравственным в глазах обреченных людей из Мессины, наверняка казалось элементарной предусмотрительностью подвергавшимся опасности горожанам Катаньи. Такое же поведение повторялось повсеместно в других местах Европы, но оно редко помогало тем, кто хотел спасти себя, отгородившись от соседей. Черная смерть уже пробила брешь в стенах Катаньи, и ничто не могло остановить ее вспышки среди горожан.
Тогда жители Мессины воззвали к архиепископу Катаньи, чтобы он позволил им взять мощи святой Агаты и отвезти их в Мессину. Патриарх не возражал, но горожане, не без основания полагая, что своя рубашка ближе к телу и что святой Агате следует остаться на своем посту в их собственном кафедральном соборе, стали протестовать. «Они выкрали ключи из реликвария и стали сурово выговаривать патриарху, что скорее умрут, чем допустят, чтобы мощи забрали в Мессину». Патриарх, который, по-видимому, был человеком исключительного мужества, согласился с решением толпы, но настоял, чтобы некоторую часть мощей опустили в воду, после чего он сам отвезет эту воду в Мессину.
В рассказе Микеля ди Пьяцца читаем:
«Вышеупомянутый патриарх ступил на землю Мессины, неся при себе эту святую воду… а в том городе появились демоны в облике собак, наносившие тяжелый вред телам горожан, так что людей охватил ужас и они не смели выходить из своих домов. И все же по общему соглашению и по желанию патриарха они решились совершить благочестивый обход города с пением литаний. Когда все население таким образом проходило по улицам, среди людей появился черный пес, державший в лапах обнаженный меч. Скрежеща зубами, он бросился на них, ломая все серебряные сосуды, и светильники, и подсвечники в алтарях, и разбрасывая туда-сюда… И люди из Мессины, испуганные этим чудовищным видением, все были охвачены страхом…»
Это описание представляет собой любопытную смесь трезвого свидетельства и сверхъестественной фантазии, характерную для многих подобных хроник. Насколько ему можно верить? Насколько ему верил сам Микель ди Пьяцца? Бешенство было эндемичным заболеванием на Сицилии, и, поскольку ни у кого не было времени или сил, чтобы заниматься бешеными собаками, неудивительно, что они в большом количестве могли бегать по улицам. В ситуации панического страха сицилийцев нельзя винить, что в повышенной активности бешеных животных они видели некое сверхъестественное влияние. Но правда ли хронист или какие-то другие надежные свидетели верили, что действительно видели черного пса с обнаженным мечом в лапах? Или это заявление не более чем символическое выражение веры хрониста в демоническую одержимость собаки? Скорее всего, сам Микель ди Пьяцца не знал ответа. Средневековый человек скользил по тонкому льду подтвержденных знаний, а под ним лежали неизведанные и пугающие глубины невежества и суеверий. Стоило льду треснуть, и вместе с ним терялись всякое понимание реальности и всякая способность к объективному логическому анализу.
Разочаровавшись в мощах святой Агаты, жители Мессины разулись и, организовав процессию, двинулись босиком к святому месту, находившемуся в шести милях от города, где было найдено изображение Пресвятой Девы, наделенное, по слухам, исключительной силой. Но их снова ждало разочарование, и в этом разочаровании Микель ди Пьяцца видел доказательство, что чума – это Божье
