Гранды. Американская сефардская элита - Стивен Бирмингем
И, конечно, факт остается фактом: возможно, он был прав. «Бесчисленные» евреи, возможно, действительно сделали жест обращения только потому, что сочли это благоразумным, и просто убрали свою старую религию в подполье. Другие же, возможно, искренне обратившиеся вначале, могли передумать. Конверсо сразу же стал объектом крайнего подозрения, поскольку благодаря усилиям дона Пабло «новый христианин» стал синонимом «лжехристианина». Бывшие единоверцы Конверсо не нашли в нем никакой пользы, и он стал своего рода социальным изгоем. Если у него был статус иудея, то он, должно быть, стал мало думать о религии, которая относилась к своим новообращенным так немилосердно. Кто может винить его за то, что он в частном порядке вернулся к своей старой вере?
Для распространения своих взглядов дон Пабло использовал кафедру — самое эффективное средство коммуникации того времени. Когда один из его коагитаторов заявил в проповеди, что у него есть доказательства того, что сыновьям иудаизированных христиан было сделано сто обрезаний, прелат был отчитан королем и назван лжецом, но этот эпизод свидетельствует о другой силе, действовавшей против евреев. Средневековая Испания была ареной непрекращающейся борьбы за власть, причем не только между христианами и маврами, но и между королями, церковными епископами и феодальной знатью. Мавры и, в свою очередь, короли были покровителями евреев. Теперь, когда испанские города росли и приобретали все большее значение, герцогства XIV-XV веков стали объединяться. Короли использовали евреев и буржуазию в борьбе с мелкой знатью, а дворяне, в свою очередь, были на стороне церкви. Теперь дворяне встали на сторону дона Пабло де Санта-Марии и других епископов, чтобы отбить евреев у королей.
В основе разбушевавшегося антисемитизма лежала, конечно, зависть — человеческая черта, преобладающая в том, что называют испанским нравом. Просто евреи стали слишком богатыми, слишком влиятельными, слишком значимыми в самых разных сферах жизни. Как крестовые походы имели смешанную религиозно-коммерческую подоплеку — обратить неверного было не важнее, чем разграбить его поля и опустошить его хранилища, — так и эпизоды предрассудков и разрозненные антиеврейские погромы, вспыхнувшие в XIV веке, имели лишь частичное отношение к вопросам веры. Они были предприняты из ревности, с целью вернуть силой то, что, по мнению менее удачливых неевреев, было отнято у них по праву. Как записал в своем дневнике канцлер Педро Лопес де Айала после особенно жестокого погрома в Севилье, в ходе которого был разграблен богатый еврейский квартал города и многие были убиты: «И все это было сделано из корысти, а не из преданности».
Погромы распространялись как огонь, и было ясно, что наступили страшные сумерки. В 1390 г. евреям Майорки было запрещено носить оружие. Вопрос о еврейском значке — «желтом, в окружности четырех пальцев, для ношения над сердцем» — приобрел конкретный характер. В ряде городов произошли беспорядки, и вдруг в 1391 г. в Севилье священник дон Ферран Мартинес, прямо нарушив приказ своего короля, привел вооруженную толпу в судейский дом. Разогнав солдат короля, Мартинес и его люди расправились с более чем четырьмя тысячами евреев, разграбили и сожгли их дома. Погромы стали обычным явлением по всей Испании, они вспыхивали в Толедо, Валенсии, Барселоне. После каждого погрома оставшиеся в живых евреи подвергались массовому насильственному крещению и обращению в другую веру. Этих евреев, получивших веру с крестом в одной руке и ножом в другой, стали называть конверсо, и, надо сказать, они перешли в отдельную категорию.
В течение последующих двадцати лет условия жизни неуклонно ужесточались, и тысячи евреев эмигрировали из Испании, рассеиваясь по всей Европе. В 1421 г. святой Винсент Феррер и канцлер Кастилии продиктовали длинный ряд антисемитских и антимавританских законов. И евреи, и мавры должны были носить опознавательные знаки, им запрещалось занимать должности и иметь титулы, они не могли заниматься такими профессиями, как бакалейщик, плотник, портной, мясник. Они не могли менять место жительства. Они не могли нанимать христиан для работы на себя. По новым законам они не могли есть, пить, разговаривать и мыться с христианами. Им запрещалось носить что-либо, кроме «грубой одежды». Один еврей жаловался:
Они навязали нам странную одежду. Они отстранили нас от торговли, земледелия и ремесел. Они заставляли нас отращивать бороды и волосы. Вместо шелковых одежд мы вынуждены были носить жалкую одежду, которая вызывала презрение. Непричесанные, мы были похожи на скорбящих. Голод смотрел всем в лицо.....
Тем не менее, законодательство дало желаемый эффект. Количество обращений в другую веру заметно возросло, а грань между «верными» и «неверными» конверсо стала очень тонкой. В годы, последовавшие за доном Пабло де Санта-Мария, легче было предположить, что все являются неверными, и кровавые битвы продолжались — в Толедо в 1467 г., в Кордове в 1473 г., а в 1474 г. произошло невероятное восстание, когда молодой конверсо возглавил кровожадную толпу в Сеговии, совершив набег на других конверсо. В центре этого водоворота, этого буйства перекрестных и встречных течений, враждующих факторов, верований и идеологий, противоположных амбиций и стремлений к власти и деньгам, оказалась молодая пара королевских молодоженов — королева Изабелла Кастильская и король Фердинанд Арагонский.
Это был династический союз, спланированный, как не перестает ирония судьбы, небольшой группой евреев из самых высших придворных и банковских кругов Испании. Двумя главными сватами были дон Авраам Старший из Кастилии и дон Селемох из Арагона, люди настолько известные, что они так и не удосужились принять крещение. («Да, — уверяла детей тетя Элли, рассказывая об этих великих людях. «Мы связаны, мы связаны».) Они задумали объединить два великих королевства, которые постепенно складывались из множества мелких, в единое, еще более великое целое. Их идея представляла собой раннюю форму национализма, не похожую на идею де Голля в современной Франции: оба они были ярко выраженными шовинистами и стремились сделать Испанию самой могущественной нацией в мире. Именно дон Авраам Кастильский пригласил Фердинанда в свой дом и поселил его там, пока Фердинанд оказывал формальные услуги Изабелле, и именно он привез Фердинанда в первый
