Марина Могильнер - Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства
Кроме этого нововведения, «Синопсис» выдвигал вариант идеи благоверного правителя России. Украинский историк кратко излагал историю Киевской Руси, но очень подробно – события княжения Владимира Святославича и его главнейшее дело – крещение Руси. История «славено-русских» земель после монгольского нашествия служит обрамлением для длинного рассказа о Куликовской битве и прославления Дмитрия Донского. Автор описывает восстание украинских казаков в нескольких строчках, чтобы отметить возвращение Киева «в первое бытие» под властью московского царя, наследника Рюрика и Владимира. Киев является «отчиной» царя Алексея, как называли его Богдан Хмельницкий и Иван Выговский в 1654 году. Наконец «Синопсис» уделяет много страниц борьбе благочестивых русских царей против османов, то есть Чигиринской войне [79] .
Православная церковь Украины и ее ученые монахи дали мощный культурный импульс русским и привнесли новые элементы в русское самосознание. В последние десятилетия ХVII века старые и новые тенденции еще сосуществовали, часто в одних и тех же текстах. В 1686 году подьячий Новодевичьего монастыря Осип Титов еще раз назвал Россию Новым Израилем. Игнатий Римский-Корсаков, тогда архимандрит Новоспасского монастыря, в обширном «Слове», адресованном русской армии накануне первого крымского похода, следовал Степенной книге в изложении подвигов благоверных правителей России и примеров божественной помощи им от киевских времен. Это – главная идея Римского-Корсакова, но он включил в свой текст и отдельные моменты из других источников. Игнатий проиллюстрировал мужество и благочестие русских князей и царей легендами из «Сказания о князьях владимирских» о получении царского венца из Византии и заимствовал (видимо, из «Синопсиса») происхождение России от рассеяния человечества после потопа. Он одним из последних назвал Россию Новым Израилем [80] .
К началу царствования Петра I представление о России как о Новым Израиле сохранялось, как и идея о России как уникальном независимом государстве, где царствовала единственная в мире православная династия – покровитель всех православных и вечный борец против «безбожных». После 1667 года слово «безбожники» стало обозначать мусульман-турок ввиду мирных отношений России с Польшей и Швецией [81] . Расширенное понятие о русском народе как части «славено-русского» народа начало проникать в Россию с помощью «Синопсиса», переизданного в Санкт-Петербурге в 1714 и 1718 годах [82] .
Остается один вопрос: было ли «имперское сознание» составной частью русского национального самосознания до XVIII века? Если признавать доктрину «Третьего Рима» апокалиптическим бредом маргинального провинциального монаха, то единственной концепцией, хотя бы отдаленно напоминающей имперскую, остается концепция царского ранга и чести русского монарха, основанная на легендах «Сказания о князьях владимирских». Мы уже указывали, что там речь идет о приравнивании русского царя к правителям в Стамбуле, Вене и татарских ханствах. Кажется все же, что до конца XVII века имперская идея в России отсутствует. Некоторые современные историки указывают на принятие титула «императора» Петром I в 1721 году как на начало Российской империи, но Рейнхард Виттрам и поддерживающие его историки давно доказали, что это недоразумение. Петр I принял новый титул как раз для того, чтобы утвердить равенство России и ее правителя «по рангу и чести» с Габсбургами – западными императорами. В Вене прекрасно это понимали и шумно протестовали [83] . Словосочетание «(Все)российская империя» появилось сразу после 1721 года, но понадобился целый век, чтобы оно приобрело современное звучание (империя – большое, обычно многонациональное государство с разделением на метрополию и периферию) [84] . До этого «империя» сохраняла свое архаичное значение государства императора – монарха, стоящего выше королей. В указе 1721 года Петр I предложил новую, европейскую интерпретацию старого титула царя – перевод термина для иностранцев и русских новой формации. Другое дело, что его завоевания фактически продвинули Россию еще больше в сторону империи. Как и раньше, теория не поспевала за действительностью.
Первый шаг в направлении к империи сделал Иван IV в 1553–1558 годах, когда он покорил Казань и Астрахань. Вторым шагом была успешная экспедиция атамана Ермака в Сибирь. Эти события, однако, мало влияли на русское национальное самосознание XVI века, которое в основе своей оставалось религиозным. Завоевание Поволжья изображалось в летописях и посланиях митрополита как еще одна война Нового Израиля против безбожных агарян. Новые территории появились в царском титуле, стало обычным упоминать «государства» или «царства» русского царя – Московское, Казанское, Сибирское, тем самым подчеркивая составной характер русского государства. Русские никогда не воспринимали византийской идеи мировой православной империи. Они относились к грекам как к православным, оказавшимся в неволе после падения Царьграда в результате тяжких грехов византийских императоров, но не как к погибшим вследствие метафизического падения Рима (как это утверждали толкователи пророка Даниила).
Первые предпосылки имперского самосознания возникли после победоносной войны с Польшей 1654–1667 годов. Несмотря на действительную автономию Гетманской Украины после Переяславского договора, для России договор означал третий и важный шаг на пути к империи. Договор сделал страну еще более многонациональной, но также политически гетерогенной. Она вступила в ряды тех европейских государств раннего Нового времени, которые можно назвать composite states (сложносоставные государства). Приобретение Петром I Ливонии, Эстляндии и Выборгского округа еще более усложнило политическое устройство России вплоть до 1780-х годов.
На этот раз рост территории и международного значения страны быстро сказался на самосознании русских. Уже в 1670-х годах архимандрит Макарьевского Желтоводского монастыря Тихон составил новую (Латухинскую) редакцию Степенной книги, используя среди других сочинений киевский «Синопсис» и снабдив ее стихотворным предисловием. Там он дал краткое содержание работы:
Царства российского зачало,
еще и Киева начало,
Но и о Казани сказася,
о Сибири не умолчася;
Егда же сам Бог благоволил,
множество сих царств соединил
В едино царство Московское,
рекомое Всеросийское [85] .
В этих стихах, может быть, в первый раз русский автор благодарил Бога и хвалил свою родину не за верность православию или за успех в борьбе против неверных, но буквально за расширение границ. Тот же момент, наряду со всеми другими мотивами, традиционными и новыми, встречается в Слове 1686 года Игнатия Римского-Корсакова:
...И такожде и в наши лета, с Божиею помощию наипаче распространи царство свое Российское, и расточенные отчины царствия Российскаго храбрством и подвигом своим собра воедино благочестивый и самодержавный великий государь наш пресветлый, царь и великий князь Алексей Михайлович.
Именно этим царь спас Малую и Белую Русь от «прелести латынской» – здесь мы встречаем традиционный мотив вместе с новым. Особенно важно, что эта более или менее «имперская» нота наблюдается не в работах светских писателей или маргинальных и малоизвестных монахов. Оба архимандрита возглавляли обители, давно связанные с семейством Романовых [86] .
На фоне таких высказываний 1670–1680-х годов нас не должен удивить девиз на гравюре 1697 года, помещенный между двумя колоннами и аллегорически изображающий взятие Азова: Plus ultra rosseanum (Дале и боле российское). Это намек на девиз ( Plus oultre – Между колоннами) знаменитого Карла V, действительно всемирного монарха, владевшего Испанией с Нидерландами и Южной Италией вместе со Священной Римской империей и Новым Светом. Колонны – это Геркулесовы столпы, по античной традиции находящиеся у западного пролива в Средиземное море, которые указали испанцам путь к западу, к новым странам и завоеваниям. В аллегории Азов имеет тот же смысл [87] . Так что гордились только размерами и военной славой России, а не положением «метрополии», господствующей над периферией.
Накануне «метаморфосиса» России (слова Шафирова) национальное самосознание русских, по крайне мере русской элиты, состояло из трех элементов. Первый элемент – представление о России как о государстве православном, находящемся под властью исключительно благочестивых и боголюбивых царей. Это представление более династическое, чем государственное. Среди простого народа оно оставалось доминирующим и, наверное, единственным способом понимания России долгое время после Петра I.
С помощью киевских монахов элита «пристроила» к этой базовой структуре второй элемент – идею славено-российского народа, единого народа, состоявшего из русинов и московитов. Третий и совсем новый элемент, появившийся только в 1670–1680-х годах, можно назвать имперским чувством, гордостью за новую, сильную, огромную Россию, достигшую в это время новой мощи. Все три элемента, даже два последних, выросли на почве православия, в среде клира. Петровское время принесло новые понятия о культуре, человеке, государстве, и на их основе русское национальное самосознание неизбежно менялось. Как и что именно менялось – вопросы для новых исследований.
