Морис Симашко - В черных песках
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бесшумно поползла вправо вагонная дверь. Утренняя свежесть сразу вытеснила аптечные запахи. Подобрав одной рукой полы белого халата, держась другой за железную скобку, поднялась в теплушку сестра милосердия. Чары прямо, не мигая смотрел на нее. Сестра улыбнулась ему, как старому знакомому, и вынула из кармана халата бутылку с молоком, заткнутую бумагой.
- Будем пить молоко... - сказала она и, приподняв сильной рукой его плечи и голову, взбила подушку.
Чары не хотел молока, но невольно стал пить, не спуская глаз с ее белой руки, твердо держащей чашку.
- Вот и все!
Поставив на стол чашку, сестра села на койку возле двери и стала смотреть наружу. Послышались голоса.
- Тут пришли к тебе!
Она шагнула в сторону и пропустила в вагон двоих:
Мамедова и Телешова. Это были люди, которых он видел когда-то в тревожном сне.
- Ну, как самочувствие? - спросил Телешов, присев на край стула.
Чары молчал и смотрел в потолок.
[... ]
Звезды горели таким зловещим, холодным огнем, что хотелось поскорее выйти из теплушки в живой весенний мир. Но смотревшую на Чары девушку как будто не пугал этот холод.
Чары, должно быть, сам не знал, что с ним творится. Он был спокоен, если сестра милосердия была рядом. Когда она хоть на минуту отлучалась, он начинал нервничать, прислушиваться к малейшим посторонним звукам и чего-то ждать. Когда она возвращалась, раненый смотрел на нее. За все время он не сказал ей ни слова...
Однажды вечером у него поднялась температура. Пришел Демидко, осмотрел рану, успокоил сестру и ушел. Температура скоро упала, и Чары заснул. Проснулся он неожиданно, как будто что-то толкнуло его. Чуть приоткрыв ресницы, Чары увидел, что сестра сидит за столом и, отодвинув в сторону лампу и книгу, которую читала с вечера, смотрит на него странным затуманенным взглядом. Она долго сидела так, потом встала и подошла к кровати. Чары лежал не шевелясь. Вдруг он услышал ее дыхание.. Все ближе, и он почувствовал едва ощутимое прикосновение к своему лбу теплых девичьих губ.
Сестра тихо отошла и села на свое место. Подняв голову, она увидела, что раненый смотрит на нее расширенными, черными как уголь глазами. Она вспыхнула и быстро отвернулась. Потом прикрутила лампу и вышла из теплушки.
Все утро Чары настороженно наблюдал за нею. Но она не смотрела в его сторону, а потом ушла, чего не было за все эти дни.
Вечером к теплушке подошли два особиста. Сестра звонко смеялась вместе с ними. Раненый лежал, стиснув зубы.
Проходили дни. Сестра вовсе не обращала на него внимания. Она даже стала грубоватой с ним.
Раненый уже вставал. Вечерами он выбирался из теплушки и садился на старую прогнившую шпалу. Со станции доносились протяжные волжские песни. Порой в песню входил звонкий женский голос, и Чары вздрагивал. Так сидел он, пока она не возвращалась. Каждый раз кто-то провожал ее до теплушки. Завидев издали сестру, раненый уходил в вагон...
Однажды вечером сидел он, как всегда, возле вагона и вдруг увидел, что от станции идут двое: часовой и с ним какой-то туркмен. Присмотревшись, Чары узнал своего друга Тагана
- Вот, знакомый ищет тебя! - сказал часовой и, подозрительно посмотрев на Тагана, ушел. Они остались вдвоем...
Утром сестра милосердия не нашла раненого. Постель была аккуратно прикрыта синим госпитальным одеялом. На столе лежали большие серебряные часы с тройной крышкой.
Телешов и Мамедов побежали к комиссару.
- Что же делать будем?.. - растерянно спросил Телешов. - Ведь пропадет парень. Он же еле ходит Искать надо...
- Не надо искать. - заговорил вдруг Рахимов и убежденно добавил Х Не надо!
- Это вчера того басмача нелегкая принесла! - с сердцем сказал Димакин. - Провалиться мне, если я его у Шамурад-хана не видел..
По гладкому такыру, опустив поводья, едут всадники. Они направляются к горам, стеной встающим на пути горячих северных ветров. Один из них заботливо поддерживает другого. Чары еле сидит в седле. Под халатом видны белые полосы бинтов, перехлестнувшие грудь и плечи. Едут они долго, пока горы не закрывают полнеба. У подножия их выступает вперед холм с полуразрушенными башнями наверху - часовой, принимающий на себя первые удары песчаного моря.
Чары больше нечего было делать в отряде. Таган сообщил ему, что Шамурад-хан уехал далеко за горы, а может быть, еще дальше, и теперь не скоро вернется. Чары решил уйти из отряда.
Отец Тагана вернулся с семьей в разоренный аул возле крепости. Таган предложил другу пожить у него, а потом податься к старому сердару Тагана, который нуждался в таких молодцах. Там он и дождется возвращения Шамурад-хана, чтобы сполна получить с него долг. Тем более что сердар сам ненавидит Шамурад-хана не меньше, чем русских.
Чары согласился пожить в семье Тагана, но пойти к басмачам он отказался. Может быть, придется столкнуться сердару Тагана с особым отрядом. А стрелять в Рахимова, Телешова, китайца Чена, командира Пель-тиня Чары никогда не станет. Он подлечится, отдохнет и будет искать Шамурад-хана
Каждый день ходит Чары в Карры-кала, стоит и долго, часами, смотрит на то место, где лежал он и враг плевал ему в глаза. Страшно в это время смотреть на него..
Потом он выходит на крепостной вал и сидит там до самого вечера Издали кажется, что неподвижная фигура в тельпеке тоже высечена из камня.
Чары видит перед собой разрушенные дувалы аула. Вон там, у самого края, стояла их кибитка... Вечерний, приторно-сладкий дым родного тамдыра снова щекочет его ноздри. Одинокая, горькая, как сок зеленой колючки, слеза выкатывается из глаз и, скользнув по окаменевшим скулам, падает в пыль.
Быстро темнеет в пустыне. Вот уже сидит Чары в кибитке, глядя через откинутую дверь на веселые отсветы очага. Отец Тагана, высокий мудрый старик, не одобряет образа жизни, выбранного сыном. Помолившись, входит он в кибитку и садится напротив.
- Аллах все создал для жизни... - говорит он Чары. - Земля, вода и воздух нужны всему живущему, и великий грех совершает тот, кто хочет отнять у другого эту милость аллаха...
Наперекор пескам, уже хлынувшим на заброшенный аул, очистил старик клочок своей земли, пробил в глине узкий арык и снова посадил здесь несколько лоз винограда. Они дали уже свежие зеленые побеги.
- Самый почетный, самый угодный аллаху труд - это труд земледельца.. - так говорит старик.
Быстро заживают раны. Грудь совсем уже не болит. Чары снял грязные бинты. Теперь он каждый день по-немногу помогает старику в хозяйстве. Жизнь вокруг кажется мирной и тихой. Никто не появляется возле древних стен Карры-кала.
Вечерами сидит Чары у огня и слушает мудрого старика.
А ночами он разговаривает во сне с Рахимовым, Телешовым, Мамедовым, командиром Пельтинем и комиссаром Савицким. Он им что-то объясняет, доказывает. Однажды утром Чары седлает коня и, попрощавшись со стариком, уезжает.
Еще издали Чары заметил, что на станции не все как обычно. Он увидел нескольких особистов, быстро едущих через плац к тому месту, где проводятся политзаня-тия. Там собралась большая толпа. Серо-зеленые гимнастерки перемешались с красными халатами.
Чары едет мимо караульного помещения и вдруг застывает на месте. Открывается дверь, и, жмурясь от солнца, выходит.. господин пристав!
Они смотрят друг на друга. Пристав как будто узнает его и отводит глаза в сторону. Позади пристава блестит штык часового.
Господина пристава ведут туда, где волнуется толпа. Чары едет сбоку. Он видит, что грозный начальник постарел, обмяк и осунулся. На плечах его болтается потертая офицерская шинель со споротыми погонами Он не знает, куда деть свои длинные руки, и нервно сует их то в карманы шинели, то за спину.
Чары садится на то самое место, где сидел он с закрытыми глазами на политзанятиях Но теперь глаза у него широко открыты. Чары не спускает их с пристава, который сидит перед ним под охраной часовых.
Комиссар на своем всегдашнем месте. Он входит в состав особого трибунала, который рассматривает дело бывшего полицейского пристава Дудникова.
Все как на политзанятии Только стол накрыт красной материей и рядом с комиссаром сидят четверо. Один из них в бараньем тельпеке. Да еще сзади, за спиной Чары, больше людей, чем обычно Из всех окрестных аулов приехали сюда представители
Один за другим выходят свидетели в ватниках и халатах. Отвечая на вопросы переводчика, они говорят тихими голосами, недоверчиво поглядывая то на подсудимого, то на судей. Говорят о сожженных аулах, вырезанных семьях, привязанных к конским хвостам дайханах. Все это делал Шамурад-хан рука об руку со своим верным помощником, вот этим самым, который сидит сейчас, втянув голову в плечи, нервно сжимая и разжимая кулак с рыжими волосами на пальцах.
Чары, конечно, помнит этот кулак; может быть, он даже ощущает во рту привкус крови от выбитых зубов.
Подсудимый время от времени ловит на себе тяжелый взгляд Чары, и в его глазах мечется страх.
